Глава 5. "Боевые пловцы" или "Морские бойцы"
Одно пари и 12 выстрелов в Специи. "Можно незаметно проникнуть
в любой порт мира". Команда самоубийц или реальные шансы?
Ученики школы в монастыре Сан-Джорджо в Венецианской лагуне.
Плавательный костюм и его функции. Наступательная тактика "людей-лягушек".
Ночные привидения в Венеции. 22 июня 1944 года:
боевые пловцы подрывают два английских моста через Орн.
С торпедой на плечах по дну реки. Граница мужества.
Самый долгий и самый "благоуханный" день их жизни.
В один из неприветливых, сырых декабрьских вечеров 1943 года группа офицеров во главе с немецким капитаном 1 ранга вышла на пирс итальянского военного порта Специя. Молодой солдат подошел к ним с рапортом:
— Шесть морских бойцов — четыре итальянца и два немца — построены по вашему приказанию для выполнения боевого задания.
Капитан поблагодарил за рапорт и с интересом стал всматриваться в лица стоявших в строю людей. Сопровождавшие его офицеры несколько нерешительно, но все же с любопытством подошли ближе: так вот они какие, эти "люди-лягушки"! Шесть человек, похожих в своих темных комбинезонах на простых монтеров. Они стояли спокойно, некоторые время от времени смущенно улыбались, а в общем вряд ли можно было предположить, что каждый из них — самоотверженная, решительная, боевая натура. Бойцы этого крохотного отряда утверждали, что смогут незаметно подплыть к военному кораблю и прикрепить к его борту мину со взрывателем замедленного действия. Довольно смелое утверждение! "Впрочем, — думали офицеры, — мы еще "посмотрим. Ведь боевым пловцам в ту же ночь предстояло показать, на что они способны.
— Держу пари на любых условиях, что незаметно вам не подойти, — сказал вызывающе и несколько иронически присутствовавший при сем офицер в чине капитана 2 ранга, проходя мимо одного из немецких пловцов. Унтер-офицер фон Вурциан, которому были адресованы эти слова, решил не упускать такой возможности.
— Господин капитан, я готов на любое пари! — сразу же ответил он.
Офицеры остановились в ожидании.
— Знаете, я не отрицаю, что успех иногда может оказаться возможным, — продолжал капитан 2 ранга, — например, если вахтенные на корабле заснут. Но сегодня ночью можете на это не надеяться. Мы будем начеку.
— Я даже прошу вас об этом. И все-таки мы выполним свое задание, а вы нас не обнаружите, — возразил пловец.
— Послушайте, молодой человек, — вступил в разговор другой офицер, — большинству из нас годами приходилось нести ночную вахту на море. Глаза у нас зоркие. Для вас же дело осложняется еще и тем, что мы знаем время, когда нужно будет проявить особую бдительность. Ведь сроки вашей атаки ограничены определенным часом.
— Так точно, одним часом и именно в полночь, — сказал унтер-офицер фон Вурциан, улыбаясь. — Разрешите внести предложение: наблюдая за морем, вы будете использовать свои ночные бинокли.
Офицеры покачали головой, а капитан 2 ранга произнес:
— Повторяю: держу пари на любых условиях, что вам не подойти незаметно.
Теперь инициативой овладел фон Вурциан. Он предложил такое условие:
— За каждого из нас, кто сегодняшней ночью между двенадцатью и часом будет вами обнаружен (так, что вы сможете крикнуть ему, чтобы он выходил из воды), вы получите по бутылке шампанского!
— А если вы, братцы, просто сделаете вид, что не расслышали?
Фон Вурциан промедлил с ответом лишь одно мгновение.
— Что ж, тогда стреляйте!
Подобная мысль могла бы прийти в голову разве что автору киносценария. И действительно, вся сцена чем-то напоминала приключенческий фильм. Фон Вурциан почти Два года ждал этого момента. Но, кроме итальянцев, никто не захотел с ним разговаривать. В Германии ни одно ведомство не приняло всерьез его идею "боевых пловцов". И вот, наконец, в декабре 1943 года приехала эта комиссия, чтобы установить, на что они способны. Для этой цели был избран эсминец, стоявший теперь посередине гавани. Шесть морских бойцов должны были в упомянутый уже срок подвесить к борту эсминца подрывные заряды. Никто не хотел верить, что подобные вещи возможны. У фон Вурциана чаще забилось сердце. Почти два года пришлось ему ждать случая доказать осуществимость своей идеи. Теперь время пришло. Предложение стрелять по обнаруженным бойцам сразу же усилило всеобщее возбуждение. Конечно, это был экспромт. Но он подействовал на окружающих, подобно неотразимому рекламному трюку. Эта игра на нервах должна была заставить "покупателей" обратить внимание на "товар", которым они долго пренебрегали. Но в данном случае "покупатели" сначала просто не пожелали участвовать в "сделке" Как? Они, офицеры, должны стрелять по собственным солдатам? Это, конечно, просто неудачная шутка!
"Прошу прощения, — настаивал фон Вурциан, — вы ошибаетесь. Вам будет лишь казаться, что вы нас обстреливаете. На самом деле пули будут дырявить воду".
Даже на капитана 1 ранга, собиравшегося уже вмешаться и покончить с этой перепалкой, такая уверенность произвела впечатление. В конце концов целью испытания было выявить возможность применения пловцов в боевой обстановке. Разве противник не стал бы стрелять, если бы он их обнаружил? Конечно, стал бы! Принципом боевой подготовки этих пловцов было: "Трудности только закаляют". Если они так уверены в своей правоте, то почему бы офицерам не стрелять?
Остальные боевые пловцы тоже согласились с этим условием. Да, да, они согласны! Само собой разумеется! Потом второй немец сказал:
— Только, пожалуйста, из пистолетов, а не из орудий главного калибра.
Все засмеялись.
Итак, пари было заключено. Трудное испытание предстояло пловцам в эту ночь в порту Специя между двенадцатью и часом ночи. Офицеры собрались уходить.
— Простите, — воскликнул фон Вурциан, — пари нуждается в уточнении. Вы ведь будете окриками вызывать обнаруженных пловцов из воды. Так вот, за каждый ложный окрик или лучше за каждый ложный выстрел с вас причитается по бутылке шампанского.
— Согласны! После троекратного окрика будем стрелять!
Затем комиссию переправили на эсминец, а пловцы спустились на катер, который медленно вышел за пределы порта.
В течение этой ночи с палубы эсминца раздалось около тридцати громких окриков и ровно двенадцать выстрелов: десять от 0 час. 00 мин. до 0 час. 30 мин. и два — около часа ночи. Пловцы подошли к эсминцу как раз между выстрелами, приблизительно между 0 час. 30 мин. и 0 час. 50 мин. Но никто их не заметил. К концу назначенного срока господа члены комиссии чувствовали себя сконфуженными. Видели они все же пловцов или нет? Как бы там ни было, из воды не вышел ни один. Неужели офицеры ошиблись, неужели они окликали только масляные круги да пучки морской травы и стреляли по деревянным чуркам, медленно плывшим по течению вдоль бортов эсминца?
Чепуха. Гораздо правдоподобнее было другое предположение: пловцы совсем не подходили; видимо, их атака не удалась. Возможно, впрочем, что не столько по техническим причинам, сколько из страха перед пистолетами. Невероятно, чтобы они выполнили свою задачу и прикрепили подрывные заряды к корпусу эсминца.
Но тут произошло неожиданное. Члены комиссии собирались уже отправиться на берег, как вдруг командир катера, доставившего офицеров вечером на эсминец и ожидавшего их возвращения, доложил, что с катера исчез руль. Командир просто не знал, что и думать. Всего несколько часов назад руль был еще на месте.
В этот момент катер с морскими бойцами подошел к эсминцу.
— Задача выполнена в соответствии с приказом! — доложил фон Вурциан.
— Как вы сказали?
Офицеры не хотели этому верить. Однако портовый водолаз, предусмотрительно вызванный фон Вурцианом, утром основательно потрудился, вытаскивая из воды "мины", макет за макетом. В соответствии с условием макеты были укреплены значительно ниже ватерлинии, на боковом киле, служащем для уменьшения бортовой качки. Нашелся и руль разъездного катера. Пловцы ночью сняли его и утащили с собой в качестве дополнительного доказательства того, что их нападение имело место.
Понятно, что недоверие офицеров — членов комиссии перешло в удивление и восхищение. На следующий вечер шесть морских бойцов еще раз продемонстрировали бесшумный и незаметный подход к кораблю, но затем намеренно обнаружили себя уже у борта эсминца. Конечно, теперь уже никто не стрелял, просто господа члены комиссии хотели досконально знать, как все это делается. Ящик шампанского был боевым пловцам уже обеспечен.
Через день пловцы уехали в уединенный городок в Доломитовых Альпах, где они давно уже тренировались в учебном бассейне по нескольку часов в день. Здесь, в Вальданьо, оба немецких пловца ожидали результатов своего "рекламного трюка". Пошлют ли их тотчас на задание? Нет, сначала им предстояло еще обучить своему искусству других.
2 января 1944 года в Вальданьо прибыли 30 новичков. Услышав их имена, "старички" насторожились: ремеслу "людей-лягушек" приехали обучаться лучшие немецкие пловцы-спортсмены.
* * *
Как уже было сказано, немало времени потребовалось на то, чтобы идея Альфреда фон Вурциана показаламь немецкому военно-морскому командовании "применимой в условиях военного времени". Летом 1939 года молодой искатель приключений из Вены принял участие в известной подводной экспедиции Ганса Хасса. Участники экспедиции ныряли среди акул у острова Кюрасао. Начало войны явилось для экспедиции неприятным сюрпризом. Пришлось добираться на родину через Америку, Индийский океан1, а затем по Транссибирской железной дороге Советского Союза. Как и все молодые люди, участники экспедиции были вскоре призваны на действительную военную службу. Однако в 1942 году были уволены из армии и получили броню на неограниченный срок. Им предоставили возможность продолжать подводные исследования. На сей раз они направились в Эгейское море. К этому времени и относятся следующие строки из дневника фон Вурциана:
"...Новый водолазный прибор Дрегера — это маленькое чудо. Мы очень быстро к нему привыкли. Он пристегивается к спине обнаженного пловца, его 4-килограммовый вес в воде почти не ощущается. Надев водолазные очки и ласты, можно опуститься с гарпуном и фотоаппаратом в воду на глубину до 25 м. Новый прибор позволяет находиться на такой глубине почти час. Удивительное это чувство: не испытывая недостатка воздуха, подкарауливать и подслушивать рыб. Вчера нам вновь удалось сделать несколько редких снимков акул и крупных скатов..."
Эти отважные пловцы учатся находить безопасное в опасном. Мужество — дело привычки, говорят они. Будь хозяином положения, и с тобой ничего не случится. Что такое, собственно, акула? Живое существо, самая обыкновенная тварь. Она становится агрессивной, если от нее трусливо бежать. Но она теряется и останавливается в нерешительности, если спокойно плыть ей навстречу или совсем не обращать на нее внимания. Как уже сказано, мужество есть дело привычки. Это открытие наводит фон Вурциана на другие мысли:
"...Сегодня снова ныряли под затонувшие суда у Пирейского порта. Все это выглядит так, будто никакой войны нет. Когда думаешь о товарищах на русском фронте, становится не по себе от нашего баловства. Нужно было бы использовать наш опыт в интересах войны. Мы могли бы подплывать к кораблям и подрывать их. Я как-нибудь попытаюсь..."
"Ночью пробрался в охраняемый порт Пирей. Перелез через мол, проскользнул в воде через проходы между сетями заграждения, потом подплыл к борту грузового судна и там погрузился в воду до бокового киля. Меня определенно никто не видел. А если бы вместо меня здесь был англичанин, который подвел бы под судно мину? Уверен, что таким образом можно, минуя все препятствия, незаметно проникнуть в любой порт мира..."
Как только молодой пловец вернулся из Греции, он тотчас доложил начальнику о своей идее. Тогда ему снова продлили броню и направили в главное командование ВМС. Мы уже знаем о том, что там вежливо отвергли его предложение. Не большего добился он и в управлении инженерных войск, в которое затем обратился. Была уже весна 1943 года, когда он вместе со своим товарищем, примкнувшим к нему за это время, прибыл в Берлин, чтобы в Олимпийском плавательном бассейне продемонстрировать свое водолазное искусство высшим офицерам контрразведки. Что же предстояло ему теперь? Фон Вурциан и Ритхи2 Рейман выжидающе смотрели на высокого широкоплечего человека, который с улыбкой подошел к ним. Он заговорил по-немецки, но с рокочущим звуком "р", характерным для прибалтийского говора:
— Рад познакомиться с вами. Вы продемонстрировали очень искусную работу. Моя фамилия Волк, я — офицер итальянского военно-морского флота. Может быть, вам будет интересно съездить ко мне в Италию? — И увидев, как оба немца растерянно смотрят через его плечо на своих офицеров, он с улыбкой добавил:
— Само собой разумеется, ваше начальство согласно.
Так Альфред фон Вурциан впервые услышал об итальянских боевых пловцах. В последующие недели ему еще не раз пришлось удивляться. Идея, которая запала ему в голову во время пребывания в Пирейском порту, была в Италии уже детально разработана и реализована!
Итальянская 10-я флотилия МАС впервые за время своего существования разрешила немецким собратьям по оружию заглянуть в свои карты: два немецких военнослужащих были приняты в одно из ее учебных подразделений. Начиная с мая 1943 года фон Вурциан и Ритхи Рейман учились на опыте южан, проходя суровую школу капитан-лейтенанта Волка. А затем последовало описанное выше боевое учение в порту Специя, во время которого господа члены инспекционной комиссии проспорили так много бутылок шампанского.
Теперь командование ВМС предъявило свои права и претензии на многообещающую кучку смельчаков и послало лучших пловцов в Вальданьо. А еще полтора года назад над идеей, выдвинутой каким-то молодым энтузиастом, только посмеивались... Полтора года были безвозвратно потеряны.
* * *
"Новички были, конечно, в ужасе..."
Эти слова из дневника фон Вурциана довольно точно отражают то, что думали новые пловцы о боевых действиях, к которым их готовили. Некоторые из новичков были известны даже за пределами Германии: Эрвин Зитас, Герберт Клейн, Куддель3 Кайзер, Герд Шмидт, Манфред Ласковский, Гейнц Леман, Вальтер Эрнст и многие другие, уже одержавшие не одну спортивную победу на водных дорожках. Поэтому они, не стесняясь, заявили своему новому "учителю плавания":
— Если вы думаете, что мы будем участниками этой команды самоубийц, то вы ошибаетесь!
Фон Вурциан признал, что со стороны дело выглядело действительно довольно опасным. Морским бойцам предстояло, имея на себе лишь плавательный костюм и кислородный прибор небольших размеров, подплывать по воде и под водой к кораблям противника, несомненно вооруженным тяжелыми средствами. Соотношение сил было, действительно, необычное: с одной стороны — пловцы-одиночки, а с другой — крупные корабли с мощнейшим вооружением. Это, конечно, казалось сумасбродством и не могло внушать доверия.
— А вам приходилось испытать такое удовольствие, как плавание среди акул? — спросил фон Вурциан.
— Нам еще жизнь не надоела, — с возмущением ответили некоторые пловцы.
— Мне тоже нет, — возразил фон Вурциан, — тем не менее я неоднократно бывал среди акул. И эти чудовища не причинили мне решительно никакого вреда. Поверьте, весь вопрос в том, как действовать. и правильном поведении опасная ситуация становится такой же безобидной, как прогулка лунным вечером по набережной Альстера4.
Никто этому не поверил, и тогда фон Вурциан примирительно сказал:
— Кроме того, об этом вообще речь не идет. Мы здесь собрались для интенсивной спортивной тренировки, вот пока и все.
Последние слова фон Вурциана произвели благоприятное впечатление. Тренировка, конечно, необходима, если хочешь повысить свои достижения и добиться успехов. Каждому из спортсменов это давно вошло в плоть и кровь. Кроме того, такая служба вполне соответствовала их вкусам, и если им даже предстояло тренироваться по пять—шесть часов в день, то против этого они ничего не имели.
И действительно, такая продолжительность ежедневных тренировок строго выдерживалась и нередко даже превышалась. Через короткое время пловцы уже находились в отличной форме, что сделало их значительна более склонными к приключениям. Холодно-враждебное "вы" между учителями и пловцами скоро уступило место дружескому "ты". Настроение было отличным, и уже никто больше не заикался о "команде самоубийц".
В эти недели спортсмены, которые, естественно, называли себя отнюдь не "боевыми пловцами" или как-нибудь иначе в этом роде, а "спортивным клубом", соревновались друг с другом, показывая все лучшее время и "неофициально" побивая многие немецкие и европейские рекорды по плаванию. То и дело они вздыхали:
— Ах, как жаль, что сейчас не проводится олимпиада!
Непрерывная интенсивная тренировка вскоре научила их двигаться в воде с ловкостью рыб, будь то с ластами или без ласт, в плавательном костюме и с кислородным прибором или без них. Наступил момент, когда учиться в закрытом бассейне им было уже нечему. Пришла пора в большей степени приблизить учебу к условиям боевой обстановки. И опять не кто иной, как капитан-лейтенант Волк разыскал новое "учебное поле", а именно Венецианскую лагуну. Здесь сочеталось все необходимое для окончательной отшлифовки навыков, приобретенных в период учебы: соленая морская вода и коварные подчас течения, зависящие от прилива и отлива; темная, зловещая глубина и илистый большей частью грунт, по которому совершались изнурительные для пловцов подводные переходы; затонувшее грузовое судно "Тампико", нос которого сидел на грунте, а корма во время прилива оказывалась на плаву, благодаря чему судно можно было с успехом использовать для тренировок в действиях у борта и под килем; близость порта и военно-морского арсенала, которые могли служить объектами учебных атак в условиях, приближенных к боевой обстановке. Наконец, немаловажное значение имело еще и то обстоятельство, что само место учебы представляло собой необычное, довольно романтическое и в то же время хорошо укрытое от посторонних глаз убежище — люди соединения "К" жили в заброшенном монастыре, а сам монастырь был единственной постройкой на крохотном островке посредине лагуны. Это был монастырь Сан-Джорджо-ин-Альта.
Сначала на остров была послана команда из пяти человек во главе со старшим фенрихом Фрицем Киндом, чтобы оборудовать загрязненные помещения под жилье для членов "спортклуба". Эта пятерка, наверное, чувствовала себя первооткрывателями новых земель, когда однажды вечером впервые вступила на незнакомый заброшенный остров. Здесь имелась миниатюрная бухта с причалом у которого могло бы стать небольшое число малых судов. От причала несколько ступеней вели вверх по довольно крутому берегу. Затем через калитку в монастырской стене можно было пройти во внутренний двор. Последний представлял собой песчаную площадку, местами заросшую травой, а в глубине возвышалось лишенное всяких украшений здание. Под площадкой имелся подземный бункер, видимо, для боеприпасов. Вряд ли он был обязан своим происхождением монахам. Отсюда следовало, что уединенный остров раньше уже использовали в военных целях. Впрочем, кому какое дело до этого "военного прошлого"! Теперь здесь устраивался всего лишь "Дом отдыха раненых". Маскировка была столь тщательной, что даже во главе нового "учреждения" был поставлен капитан медицинской службы, некто доктор Вандель.
Старший фенрих Кинд задумчиво остановился перед почти двухметровой монастырской стеной. "А ведь кое-что общее между монахами и боевыми пловцами действительно есть, — рассуждал он. — И те и другие боятся предавать сваи дела суду любопытных".
Что же это были за дела? Каким образом завершалась подготовка боевых пловцов к их опасному ремеслу? В соответствии с требованиями приближения к боевой обстановке учения теперь обычно начинались еще ночью, и морские бойцы шли на них "с полной выкладкой". Каждый раз требовалось немало времени, чтобы превратить обычного солдата в "человека-лягушку".
Боевые пловцы носили шерстяное белье, а сверху еще вязаный костюм — комбинезон из толстой белой шерсти. Чрезвычайно важно было обеспечить сохранение тепла в организме, защитить людей от окоченения при многочасовом плавании в холодной воде. Поэтому некоторые пловцы натягивали на себя меховые куртки, рабочие комбинезоны, ватные брюки и т. п., а затем сверху — плавательный костюм из тонкой резины (приблизительно такой толщины, как в велосипедных камерах). Костюм состоял из двух частей. Сначала пловец надевал на себя брюки, оканчивавшиеся внизу своего рода спортивными туфлями, затем натягивал узкую резиновую трубу, которую представлял собой верх брюк, поверх шерстяной одежды под самые плечи, где завертывал ее и оттягивал снова вниз приблизительно до уровня бедер. Теперь через голову надевалась столь же плотно прилегающая резиновая рубаха, которая также доставала до бедер. После этого пловец брался обеими руками за наложенные друг на друга кромки брюк и рубахи и вновь поднимал их вверх. Операция повторялась до тех пор, пока "стык" между верхней и нижней частями костюма не становился слоеным наподобие франкфуртской колбасы. Но это еще не все: на скатанный таким образом "стык" с помощью специального раствора наклеивалась резиновая полоса (пояс) шириной 25 см. Таким образом, рубаха и брюки соединялись в единое целое, костюм становился воздухо- и водонепрониицаемым. На запястьях имелись плотно облегавшие манжеты из прорезиненной ткани, а вокруг шеи — такой же ворот. Эти детали костюма, как мы увидим, имели свое специальное назначение. Поверх резинового костюма надевался еще защитный парусиновый, который, во-первых, служил для маскировки, а во-вторых, — и это главное — защищал основной, резиновый костюм от разрывов и других повреждений. Описанная "упаковка", несомненно, хорошо защищала от холода. Иногда становится жутко при мысли о том, что пловец тащил на себе груз целого комплекта всевозможного снаряжения: водолазный прибор, баллон с кислородом, пистолет и т. д. Невольно возникает вопрос: каким образом пловец все это удерживал, как его не затягивало на дно? Ответ звучит парадоксально: совсем наоборот, трудно было отнюдь не держаться на воде, а погружаться хоть на какую-нибудь глубину.
Столь же ошеломляюще простым и понятным кажется и объяснение. Чем больше одежды натягивали на себя пловцы, тем больше воздуха в ней собиралось. Таким образом, между телом и резиновой оболочкой возникала согревающая и одновременно несущая воздушная подушка. Благодаря этому пловец приобретал значительную плавучесть и мог без всякого напряжения просто лежать на воде.
Но ведь нужно было и погружаться! Для этого существовало следующее предписание: при погружении каждый пловец оттягивал пальцами вязаный ворот рубахи от шеи. Давление воды выжимало воздух из-под костюма через небольшое образовавшееся отверстие. Это продолжалось до тех пор, пока пловец не погружался по шею в буквальном смысле этого слова. Затем щель между воротом и шеей закрывалась, чтобы под костюм не проникла вода. Остававшегося в оболочке воздуха было еще достаточно, чтобы не погрузиться с головой и иметь возможность вести наблюдение вокруг себя.
К сожалению, "выпуск" воздуха значительно уменьшал столь важную для обогрева защитную прослойку. Позтому впоследствии поверх костюма стали надевать пояс со свинцовыми пластинами, чтобы таким образом обеспечить вес, необходимый для погружения.
Бойцы плавали на спине, под небольшим углом к поверхности воды. Руки были спокойно сложены на груди, если только не приходилось тянуть за собой подрывной заряд. На ноги надевались ласты. Чтобы двигаться вперед, пловец легко отталкивался ногами, работая ими наподобие ножниц. Делать это следовало под водой, так как всякое движение на поверхности вызывает шум и поднимает волну, а это могло выдать пловца. Из воды выглядывало лишь лицо, которое для маскировки намазывалось жирным кремом с примесью сажи. Затем на лицо натягивалась темно-зеленая сетка, укрепленная на вязаной шапке. Эта сетка завершала маскировку. В итоге было очень трудно обнаружить на воде какие-либо признаки присутствия морского бойца. А если замаскированную таким образом голову пловца и замечали, то скорее всего принимали за плывущее по течению масляное пятно, комок портовой грязи или пучок морских водорослей.
Плыви по течению — такова была еще одна заповедь. В поле зрения противника работать ногами было уже невозможно, иначе могла броситься в глаза более значительная сравнительно с другими предметами скорость передвижения. Поэтому на ближних подступах бойцы плыли исключительно по течению. Если, например, корабль стоял на якоре, то следовало подплывать к нему с носа, потому что направление течения в этом случае — от коса к корме. Как только пловец приближался к кораблю на 200 — 300 м, он прекращал всякое движение и, расслабив все мышцы, просто "стоял" в воде, то есть занимал вертикальное положение, поддерживаемый по плаву лишь упомянутой воздушной подушкой. Глаза его под темной маскировочной сеткой неотступно следили за вражеским кораблем. Течение медленно подносило пловца к судну, Из состояния полной неподвижности он выходил лишь на тот момент, когда несколькими медленными движениями ласта корректировал направление своего дрейфа. Даже когда он, наконец, слегка ударялся головой о борт корабля, он все еще не двигался, а продолжал, отдаваясь течению, плыть вдоль бронированной громады, пока его не доносило до того места, которое представлялось ему средней точкой ватерлинии.
Теперь наступал самый трудный момент этой дьявольской операции. Нужно было погрузиться, чтобы прикрепить плывший вместе с бойцом подрывной заряд в наиболее уязвимом месте подводной части корпуса корабля. Погружаться следовало совершенно беззвучно. Ведь не исключалось, что на палубе корабля, всего в нескольких метрах над боевым пловцом, стоит на вахте часовой. Подчас пловец мог даже заметить огонек его сигареты, и все равно погружаться следовало только здесь, хотя пловца могли выдать даже самые мелкие пузырьки воздуха, поднимавшиеся на поверхность из респиратора.
Погружение производилось так: пловец спокойно делал почти полный выдох, оставляя в легких лишь совсем небольшой запас воздуха. Если вес пловца был заранее отрегулирован так, чтобы держаться на воде только верхней частью лица, то небольшой дополнительной потери воздуха хватало для медленного погружения. Теперь каждая секунда становилась вечностью. Без воздуха в легких, так как респиратором пока нельзя было пользоваться (еще не подошло время!), пловец бесконечно медленно, метр за метром погружался у самого борта корабля в зловещую пучину. Наконец, нащупав боковой киль, он одной рукой цеплялся за него, а другой открывал вентиль баллона с кислородом, так что "животворный газ" сразу же туго наполнял воздушный мешок, служивший для респиратора "легкими". Понятно, что заполнять воздушный мешок можно было, лишь уцепившись за боковой киль, так как в этот момент возникала дополнительная подъемная сила. Теперь еще оставалось свободной рукой сунуть в рот конец воздухопроводной трубки и тем самым подключиться к респиратору. При этом важную роль играла та последняя ничтожная порция воздуха, которую пловец должен был оставить в легких перед началом погружения. Мундштук воздухопроводной трубки (длиной в несколько сантиметров) оказывался заполненным водой. Поэтому остаток воздуха в легких использовался для "продувания" мундштука, причем делать это следовало весьма аккуратно, выпуская воздух под боковой киль, чтобы пузыри не поднимались на поверхность. Когда проделана и эта процедура, оставалось слегка повернуть вентиль на воздухопроводной трубке, чтобы, наконец, с первым же глубоким вдохом наполнить легкие воздухом...
Понятно, что весь процесс погружения повторялся в ходе учебы сотни раз, пока каждый морской боец не овладевал всеми приемами настолько, чтобы выполнять необходимые операции в любой обстановке спокойно, осторожно и без единого звука. Все остальное казалось по сравнению с этим детской игрой. Подрывной заряд укреплялся на боковом киле с помощью зажимов. Затем пловец отходил под водой на некоторое расстояние от объекта атаки и осторожно всплывал. Если обстановка заставляла его всплывать непосредственно у корабля, то он предварительно освобождал воздушный мешок от воздуха, осторожно выпуская его под боковой киль, а в легких оставлял только запас воздуха, необходимый для совсем медленного всплытия. Если бы он этого не сделал, то непреоборимая сила вытолкнула бы его наверх, так что он, подобно дельфину, показал бы над водой значительную часть своего тела. А в этом случае разве что чудо могло бы спасти его от обнаружения внимательным противником.
Мы намеренно описали весь процесс погружения так подробно. Легко себе представить, какой железной волей и молниеносной реакцией должен был обладать каждый боевой пловец, чтобы, проделав все описанные операции, обеспечить успех своих одиночных действий. Каждое отклонение от испытанной схемы могло повести к обнаружению пловца противником, а каждое обнаружение означало почти верную смерть. Конечно, учебные операции в Венецианской лагуне в конце концов стали проходить безупречно. Но какие трудности предстояло преодолевать в реальной боевой обстановке? Какие непредвиденные препятствия могли еще возникнуть перед пловцами? Если учесть, что морские бойцы готовились в основном к нападению на корабли, а впоследствии использовались и для подрыва речных мостов в расположении противника, то есть что между обучением и боевыми действиями имелось значительное расхождение, если учесть также, что пловцы обучались действиям с малыми подрывными зарядами ("рыбками") весом в 7,5 кг, а действуя в реках, шли на врага с громадными торпедами весом до 3 т, причем противник занимал оба берега и при малейшем подозрении обрушивал град пуль и снарядов, — если все это учесть, то, вероятно, можно получить некоторое представление о безмерном мужестве, отличавшем боевых пловцов. И все-таки это было не мужество отчаяния, а мужество, порожденное уверенностью: "С нами ничего не может случиться!"
Благодаря чему это оказывалось возможным? Как удавалось этой горстке бойцов совершать те нападения и добиваться тех больших успехов, о которых будет рассказано ниже? Как они смогли пройти через войну с удивительно малыми потерями? Сначала они сами считали все предприятие сумасбродством, за что мы, впрочем, не можем назвать их трусами. Потом их воодушевила спортивная сторона боевой подготовки. И, наконец, именно эта подготовка со временем вселила в них чувство абсолютной уверенности.
* * *
"...Многие еще не преодолели боязни погружения, — записывает фон Вурциан в один из дней боевой учебы. — Как ни странно, кризис обычно наступает лишь после нескольких удачных попыток погружения. Вчера я снова нырял с двумя пловцами под "Тампико". Я связался с ними обоими веревкой. Кроме того, у меня в руках был подводный фонарь. В темной, зловещей глубине под корпусом судна оба товарища потеряли ориентировку, движения их стали неуверенными и резкими. Вдруг один из них заметался. Все признаки говорили о том, что к нему больше не поступает воздух. Он даже поднес руку ко рту, видимо, чтобы вытащить мундштук воздухопроводной трубки. Это означало бы верную смерть, потому что мне не удалось бы своевременно вытащить его на поверхность с такой глубины. Я подплыл к нему и крепко ударил его по спине. Чтобы он мог меня видеть, я осветил себя фонарем. Это, кажется, успокоило его, он глубоко вздохнул и таким образом был спасен..."
Этот неприятный случай имеет следующее объяснение. Вдох и выдох осуществляются через трубку, соединяющую рот пловца с воздушным мешком и находящуюся на груди. В верхней части воздушного мешка находится оксилитовый патрон, обеспечивающий абсорбцию вредного углекислого газа. Очищенный, нейтральный воздух вновь обогащается кислородом, проходя через воздушный мешок и снова вдыхается пловцом. Угнетающее чувство страха, которое могло внезапно охватить пловца под корпусом корабля, вело, в частности, к учащению дыхания. Выдохнутый воздух сразу же снова вдыхался, не подвергаясь предварительно фильтрующему воздействию воздушного мешка. Торопливые вдохи и выдохи фактически ограничивали используемое для дыхания пространство одной воздухопроводной трубкой, воздух становился все хуже, все перенасыщеннее углекислым газом, который постепенно отравлял организм пловца. Тошнота и позывы к рвоте усугублялись внезапными приступами головной боли. В довершение всего добавлялось еще ощущение усиливающегося удушья. Отсюда и стремление вырвать изо рта воздухопроводную трубку. Неожиданный удар по плечу и присутствие товарищей в поле зрения заставили пловца облегченно вздохнуть, а последующие глубокие вздохи открыли кислороду путь в отравленные легкие.
— Почему ты вдруг перестал правильно дышать? — спросил фон Вурциан, когда они были наверху.
— Я и сам не знаю, — отвечал пловец, пожимая плечами, — у меня было такое чувство, что этот проклятый "Тампико" должен нас раздавить. Я подумал, что нам уже не выйти из-под этой посудины.
Это — типичный пример боязни погружения. Почти каждый прошел через нее, прежде чем смог преодолеть "проклятое ощущение" и почувствовать себя даже на опасных глубинах "как рыба в воде".
Конечно, для обмороков под водой были и иные причины, каждая из которых могла бы привести к смертельному исходу, если бы не было поблизости другого пловца, который, заметив, что товарищ теряет сознание, спасал его. Например, не следовало по возможности погружаться при расстройстве желудка. Как только тело начинало испытывать давление воды, газы из желудочно-кишечного тракта проникали в кровь, отравляя организм. Наряду с уже описанной пересыщенностью воздуха двуокисью углерода существовала опасность недостатка кислорода. Этот недостаток никак не давал о себе знать заранее, приводя пловца в обморочное состояние внезапно. Кислородный баллон был слишком мал, чтобы можно было постоянно держать открытым вентиль между ним и воздушным мешком. Вместо этого во время подводного плавания обычно приходилось периодически открывать и сразу же закрывать вентиль, чтобы экономить драгоценный "газ жизни". В результате многочисленных последующих вдохов и выдохов воздух для дыхания становился все беднее кислородом. Поэтому было чрезвычайно важно своевременно "прополаскивать мешок", как выражались пловцы. Эта операция состояла в том, что бедный кислородом воздух, как и перед всплытием, высасывался из мешка и энергично выдыхался через нос, после чего мешок сразу же пополнялся кислородом из баллона.
Разумеется, овладение всеми этими приемами, столь необходимыми для того, чтобы вообще уцелеть, даже вне сферы воздействия противника, требовало длительной подготовки. И пловцы готовились! Они изучили свое дело так хорошо, что со временем стали даже явно бравировать опасностью...
Раньше пловцы отрабатывали лишь безупречный подход к кораблю и подплывание под киль грузового судна "Тампико" или танкера "Иллирия", а также проводили многочасовые напряженные марши по илистому дну лагуны. Теперь дело этим не ограничивалось.
По ночам их неоднократно вывозили на катере мимо Лидо5 в открытое море, а там просто спускали на воду. С помощью ручного компаса они должны были найти дорогу домой. Они успешно выполняли это задание, хотя последние пловцы иногда прибывали в Сан-Джорджо лишь к полудню.
Или же во время отлива бойцы, отдаваясь воле быстрого течения, проплывали через узкие проливы между прибрежными островами, стремясь преодолеть сильные водовороты, образующиеся на границах течения и заводей. Вода здесь вздымалась стеной, но пловцам все-таки удавалось перехитрить стихию.
Или они "резвились" по ночам в таком почти необъятном "учебном бассейне", как каналы Венеции, и проказничали, пугая жителей города. В дневнике фон Вурциана имеются следующие подробности, относящиеся к этому периоду времени, то есть к весне и лету 1944 года:
"В полумраке, царящем под "Мостом вздохов", по которому когда-то шли в свой последний путь приговоренные к смерти, началась вдруг какая-то возня, словно там кружились привидения. А вскоре Венеция действительно поверила в привидения. Стало нередко случаться, что таинственным образом уносило с якорной стоянки рыбачью лодку со спящим в ней хозяином. Когда рыбак просыпался, его лодка стояла далеко от берега в лагуне. В растерянности он хватался за якорную цепь, однако якорь спокойно лежал на грунте, удерживая лодку на месте... Невероятно! Из шаланд, стоявших у причала овощного рынка, каждую ночь исчезали фрукты. Торговцы выставляли караулы, но на следующее утро корзины с лучшими плодами были снова наполовину пусты. Нередко в погожий вечер на край гондолы вдруг ложилась белая рука. Никого не было видно, кругом царила тишина. Влюбленные цепенели среди поцелуя, а гондольер со страху опрокидывался в воду... И все это происходило только потому, что нужно же утомившемуся боевому пловцу немного развлечься..."
Но шедевры своего искусства морские бойцы продемонстрировали во время набегов на тщательнейшим образом охранявшийся итальянский военно-морской арсенал. Один раз они увели из арсенала отличную гребную шлюпку и спрятали ее на своем уединенном острове-монастыре. В другой раз им едва не удалось "украсть" итальянский торпедный катер. Однако часовые на соседнем катере оказались достаточно внимательными и подняли тревогу. Черные фигуры скользнули в воду и исчезли. Часовые выпустили им вслед по нескольку очередей из автоматов, но боевые пловцы только посмеивались: они знали, что не пострадают от "этих неуклюжих пуль", убойная сила которых ослаблялась водой, делая их совершенно безобидными. Кроме того, пловцам было известно также множество других вещей. Это и придавало их действиям в воде необычайную уверенность.
"Одни приписывали все проделки призракам, другие — вражеским диверсантам, — замечает фон Вурциан. — Никто, кроме коменданта гарнизона Венеции, не знал, кто мы в действительности, а коменданту приходилось молчать, потому что мы, конечно, были строжайше "засекречены". Однако папка с жалобами, лежавшая на его столе, разбухала все больше. Каждую ночь на каналах раздавалась стрельба. Слабонервные часовые палили по всему, что казалось им подозрительным. А привидения не унимались. Комендант сделал пловцам отеческое внушение за грубое нарушение дисциплины. На следующий день из строго охраняемой комендатуры с собственного стола коменданта исчезла папка с уличающими документами. Комендант подал жалобу в вышестоящие инстанции. Но разве когда-нибудь могла повториться столь идеальная возможность провести учение в условиях, приближенных к боевой обстановке?"
"Боевая обстановка" теперь уже не заставила себя долго ждать. Едва первые пловцы завершили свою учебу и уступили монастырские кельи молодым новичкам, тоже желавшим изучить необычное "ремесло", как 6 июня 1944 года началось вторжение союзников на побережье в районе бухты Сены. К этому моменту соединение "К" имело 30 полностью обученных боевых пловцов — горстку отчаянно смелых людей, готовых выполнить любую разумную задачу.
Когда в середине июня пришел приказ о проведении первой диверсионной операции, для которой требовалось 10 боевых пловцов, участвовать в ней вызвались все 30, в результате чего разгорелась ожесточенная борьба за право участия. Отбирать людей пришлось командирам, которых не включенные в десятку стали считать своими злейшими врагами. Все знали, что действовать предстояло в районе вторжения, где противник располагал подавляющим превосходством в силах. Но пловцы были твердо убеждены в том, что вряд ли существуют такие ситуации, из которых хладнокровно-рассудительный одиночный боец не мог бы выйти победителем.
* * *
22 июня 1944 года. Англичанам удалось расширить свой плацдарм в районе Кана. Форсировав реку Орн и канал, соединяющий Орн с морем, англичане продвинулись на восток и за несколько дней перебросили на заорнский плацдарм 10000 человек, ввиду чего над немецкой обороной в районе Кана нависла серьезная угроза флангового удара. Снабжение английских войск осуществлялось по двум уцелевшим мостам через Орн и Орнский канал. У мостов противник сосредоточил столько зенитной артиллерии, что всякое нападение слабой немецкой авиации было обречено на провал. Саперные штурмовые группы также не могли пробраться к мостам по суше. Оставался лишь путь по воде. Тут должен был помочь флот. Вице-адмирал Гейе послал своих пловцов-диверсантов. Это было их первое боевое крещение. Здесь им предстояло показать, способны ли они на большее, чем дурачить жителей Венеции.
На трех итальянских тяжелых туристских автомашинах отобранная десятка членов "спортклуба" выехала во Францию. Еще по пути в Париж одна из машин потерпела аварию, а ее четыре раненых пассажира попали в ближайшую больницу. Шесть боевых пловцов в сопровождении фон Вурциана благополучно прибыли в Кан. Самому фон Вурциану адмирал запретил участвовать в операции. Он нужен как инструктор — таково было обоснование запрета. Следовательно, в штабе соединения "К", видимо, не было полной уверенности в том, что пловцы вернутся с задания живыми.
22 июня были доставлены две торпеды, предназначенные для подрыва мостовых быков. Прибыл также командир 60-го МЕК старший лейтенант Ганс Принцхорн, назначенный оперативным инспектором.
Старт обеих групп пловцов — в реке и в канале — был назначен на 23 часа. Незадолго до этого следовало спустить торпеды на воду — тяжелая задача, если учесть, что для этого не было никаких приспособлений, а "угри" (торпеды) весили как-никак по 16 центнеров6. Что касается причальной стенки канала, то здесь можно было в конце концов обеспечить "спуск со стапелей" двумя полиспастами. Но на реке, в нескольких сотнях метров от канала, не оставалось ничего другого, кроме как отрыть прямо на берегу наклонную площадку, по которой можно было бы столкнуть в воду транспортировочную тележку вместе с положенной на нее торпедой.
Передний край англичан проходил на расстоянии 500—700 м от пунктов выхода боевых пловцов на задание. К 22 час. 40 мин. торпеды были подготовлены к спуску. У реки тележка, удерживаемая тросом, уже стояла на пологом скате. Для маскировки на торпеду была накинута палатка. Прибывший из Германии механик-минер залез под палатку, чтобы окончательно отрегулировать и запустить механизм взрывателя замедленного действия, как вдруг совсем рядом стали рваться снаряды артиллерии среднего калибра. Мощный огневой налет точно по месту спуска боевых пловцов на воду! Может быть, противник догадывался или даже точно знал, какой сюрприз ему готовится? Может быть, он днем заметил это место и какие-то приготовления?
Но времени на раздумье не оставалось. Все, что имело ноги, бросилось прочь от реки в поисках укрытия. Только один человек остался на месте: механик-минер. Он заставил себя спокойно продолжать работу по установке взрывателя. Возможно, что он даже чувствовал себя в безопасности под палаткой среди рвущихся кругом снарядов и свистящих осколков, хотя одного такого осколка было бы достаточно, чтобы заставить его прекратить работу. Единственное меткое попадание — и детонатор торпеды мог бы сработать. Тогда смилуйся бог над человеком, сидевшим в одиночестве под "защитой" полотняной палатки... Но все обошлось благополучно. Через десять минут огневой налет закончился так же внезапно, как начался. Люди вылезли из своих укрытий и нерешительно приблизились к торпеде, лежавшей в целости и сохранности на тележке. Механик добросовестно сосчитал отверстия в палатке, пробитые осколками разорвавшихся снарядов. Их было с полдюжины. Когда подошел старший лейтенант Принцхорн, механик повернулся к нему и доложил:
— Часовой механизм взрывателя приведен в действие. В 5 часов 30 минут утра торпеда взорвется.
Принцхорн молча пожал ему руку.
С небольшим опозданием из-за вмешательства английской артиллерии торпеды были наконец спущены на воду. С берега реки тележку удалось столкнуть вполне удачно: она легко поддалась усилиям людей и вскоре вместе с погруженной на нее торпедой исчезла под водой. Однако торпеда, которая должна была затем всплыть, так и не появилась на поверхности.
Один из пловцов, не теряя присутствия духа, тотчас прыгнул вслед за тележкой в воду. Торпеда лежала неподвижно на дне реки. Пловец потолкался вокруг нее, но сдвинуть чудовище с места ему, конечно, не удалось. Он вынырнул и крикнул товарищам, озадаченно смотревшим на него с берега:
— Она лежит на дне неподвижно, как бетонная глыба. Нам ее ни за что не сдвинуть!
— А часы взрывателя работают, — сказал механик-минер, — в половине шестого она грохнет здесь, на месте.
— Не грохнет, — возразил Принцхорн и подозвал своего шофера. — Ты знаешь, где тут поблизости склад технического имущества?
— Так точно, знаю, господин старший лейтенант!
— Тогда лети туда и привези дюжину пустых канистр из-под бензина, ясно? Только быстро!
Машина умчалась.
Нисколько не лучше обстояло дело и со спуском торпеды в Орнском канале. Она также оказалась слишком тяжелой, вода не держала ее. Как же это могло произойти? Ведь торпеда должна была быть сбалластирована так, чтобы вода едва-едва ее покрывала. Несомненно, такой расчет и был сделан в Научно-исследовательском торпедно-испытательном центре. Но кто-то допустил всего лишь одну "маленькую" ошибку: торпеды рассчитывались на соленую морскую воду. Этот "кто-то" не учел, что в Орне, как и во всякой реке, — пресная вода, имеющая значительно меньшую выталкивающую силу.
Пловцы работали в поте лица своего. Им действительно удалось с помощью быстро доставленных канистр вернуть торпеде плавучесть. Эти наполненные воздухом железные коробки действовали, как понтоны: прикрепленные в достаточном количестве по бокам торпеды, они обеспечивали ей необходимую плавучесть. И вот, наконец, торпеда, накренившись на один бок, всплыла на поверхность. "Понтоны" частично высовывались из воды. От глаза внимательного наблюдателя они бы не укрылись, тем более, что в движении оставляли бы на воде мелкие волны. Все это имело очень мало общего с тем идеальным случаем, когда ничто, буквально ничто, кроме замаскированного лица диверсанта, не выглядывало из воды. Однако боевым пловцам трудности не казались непреодолимыми. Они не стали долго обсуждать все "за" и "против". Часы взрывателя работали, это было главное. Торпедам все равно предстояло взорваться в 5 час. 30 мин., и всем было ясно, что лучше уж предварительно подтащить их к вражеским мостам.
С немалым опозданием обе группы, наконец, отправились вместе со своими торпедами и их временным дополнительным оснащением. По каналу поплыли: фельдфебель Куддель Кайзер, старшина-радист ВМС Бретшнейдер и старший ефрейтор Ритхи Рейман; по реке — старший фенрих Альберт Линднер, фенрих Ули Шульц и еще один пловец.
* * *
Проследим за опасным плаванием первой из названных групп, используя для этого следующий сжатый отчет фельдфебеля Кайзера:
"Когда торпеда, наконец, оказалась на плаву, мы втроем отправились на задание. Это произошло незадолго до полуночи. Задача: подвести торпеду ко второму мосту в Орнском канале. Не обнаруживая себя, миновать первый мост, который, правда, тоже находился в руках противника, но ввиду своей малой грузоподъемности не представлял интереса как объект диверсии. Расстояние до главного моста — около 12 км. Предстояло закрепить торпеду на дне канала в непосредственной близости от среднего быка моста. Затем вернуться в свое расположение тем же путем.
Облачность, сначала незначительная, в течение следующего часа увеличилась до сплошной. Ночь стала поэтому очень темной, что лишь способствовало нашим действиям.
Мы с Бретшнейдером плыли впереди, каждый держал в руке конец троса, за который тащил торпеду. Рейман должен был двигаться сзади, чтобы иметь возможность управлять торпедой, если бы ее вдруг стало заносить. Сначала торпеда благодаря прикрепленным по бокам ее канистрам плыла почти в горизонтальном положении. Но вскоре она стала доставлять нам неприятности: ее хвостовая часть начала погружаться, и Рейман едва мог ее удерживать. Бретшнейдер временами сменял его. Мы в это время, вероятно, находились все еще лишь в нейтральной полосе, то есть между немецким и английским передним краем. Стало ясно, что при создавшихся условиях нам не дойти до цели.
Тогда старший ефрейтор Рейман попросил разрешения опуститься на грунт, чтобы, идя по дну канала, поддерживать постепенно погружающуюся кормовую часть торпеды над головой обеими руками. Ведь торпеда имела лишь малую отрицательную плавучесть, то есть весила в воде не очень много. И все же Рейман взял на себя чрезвычайно трудную задачу: не всякий мог бы решиться на то, чтобы в полном мраке, к тому же с респиратором, затруднявшим движения, шаг за шагом идти под водой в неизвестность и при этом, подняв руки высоко над головой, поддерживать корму торпеды. Но зато мы снова двигались вперед.
Бретшнейдер и я осторожно плыли у поверхности, стремясь тянуть торпеду возможно более плавно. Несколько раз мы замечали по погружению торпеды, что Рейман ее теряет. Мы немедленно останавливались, и Рейман каждый раз снова тут же находил корму.
Через некоторое время мы увидели прямо перед собой первый мост, атаковать который не следовало. Я объяснялся с Бретшнейдером знаками. Обнаружить что-либо в этом мраке было трудно. Удалось лишь расслышать доносившиеся с моста шаги часового. Видимо, мост был деревянный. Из осторожности мы миновали его под водой. Натянув концы тросов, мы погрузили под воду и нос торпеды, чтобы он не демаскировал нас. Рейман поддерживал корму, насколько это было возможно, плечом, а позже держал ее на уровне груди.
Около 1 часа 30 мин., когда мост остался уже далеко позади, мы вдруг услышали в непосредственной близости от себя разрывы снарядов. Некоторые из снарядов рвались в воде, и мы отчетливо ощущали давление взрывной волны. Поскольку мы, по-видимому, уже давно находились в расположении противника, произвести этот огневой налет могла лишь немецкая артиллерия. Но для нас он был столь же неприятен, как и налет английской артиллерии двумя часами раньше. Нам пришлось прижаться к берегу, чтобы укрыться от осколков. Полежав там некоторое время неподвижно, мы отдохнули.
Через десять минут огонь прекратился. Я предположил, что вели его по тому же мосту, который являлся объектом нашей диверсии. Последняя осуществлялась в столь строгом секрете, что немецкая артиллерия вполне могла о ней ничего не знать. Во всяком случае, судя по близости разрывов снарядов, мы заключили, что мост тоже должен был находиться недалеко.
Наше предположение оправдалось. Проплыв еще около 100 м, мы увидели очертания моста, совершенно не пострадавшего от артиллерийского налета. Обнаружив в темноте контуры главного быка, мы совсем медленно, делая ластами по три-четыре движения в минуту, подплыли к нему и осторожно, чтобы не выдать себя, погрузились у самого быка. Дно канала было здесь песчано-галечным, и нам без труда удалось закрепить небольшие якори, которым предстояло удерживать торпеду на месте. Она была оставлена нами приблизительно в метре над грунтом, в непосредственной близости от быка. Убедившись в том, что часы взрывателя идут, мы проплыли под водой некоторое расстояние в обратном направлении, а затем вынырнули.
До цели мы добрались как нельзя во время, потому что старший ефрейтор Рейман плыл уже из последних сил. Назад двигались плотной группой, чтобы в случае необходимости оказывать друг другу помощь..."
Таковы свидетельства, содержащиеся в отчете Кайзера. Все три пловца без дальнейших приключений вернулись к ожидавшим их товарищам на окраине города Кан. На обратном пути, минуя первый, не подвергшийся нападению мост, пловцы видели наверху мерцающий огонек сигареты. На этот раз они чувствовали слишком большое равнодушие к окружающему, чтобы из-за этого огонька погружаться. Ведь часовой их не видел... Еще до наступления рассвета Кайзер, Бретшнейдер и Рейман доложили о своем благополучном прибытии старшему лейтенанту Принцхорну. Только после этого они почувствовали, как велика была их усталость. Больше всего на свете хотелось прилечь, прямо на дороге, все равно где, лишь бы лечь и заснуть...
Между тем их товарищи были немало удивлены, так как не ожидали возвращения группы всего через четыре часа после старта. Если тут не было ошибки, то тройка добилась совершенно необычайного успеха. Ведь туда и обратно нужно было пройти как-никак 24 км! Вся ситуация показалась еще более странной, когда стали известны детали диверсии, сообщенные Кайзером, Бретшнейдером и Рейманом. Что все это могло значить? Донесение тройки о том, что торпеда укреплена, согласно приказу, у второго моста, никаких сомнений вызвать не могло. Однако, может быть, этот второй мост был совсем не тот, который подлежал уничтожению? Спешно принесенный лист топографической карты подтвердил возникшие подозрения: на канале имелся третий мост... Он находился на нейтральной полосе, то есть ближе двух других, о которых шла речь раньше. Немедленно сравнили топографическую карту с оперативной схемой, по которой действовали пловцы. Оказалось, что на схеме помечены были лишь два моста из трех...
Теперь уже нельзя было ничего изменить. Пловцы оставили торпеду у второго моста, который, собственно, следовало тоже миновать. Их вины в этом не было, они считали до двух, как и было приказано. Но зато, очевидно, кто-то другой не сумел сосчитать до трех. Так или иначе, теперь уже ничего нельзя было сделать. Ровно в 5 час. 30 мин. мост взлетел на воздух. Он также находился на занятой противником территории, и если англичане его лишились, то это тоже было успехом пловцов, не ставшим из-за досадного недоразумения менее выдающимся. Пловцы радовались, что достигли хотя бы такого успеха: ведь очень сомнительно, чтобы у них хватило сил протащить свою неподатливую торпеду еще на несколько километров дальше, до основного моста.
* * *
Не менее драматическими, хотя и в ином отношении, были события, связанные с действиями второй группы пловцов, которая имела задачу взорвать главный мост через Орн. Письменных донесений не сохранилось, но нам удалось собрать устные свидетельства участников.
Старшему фенриху Линднеру, фенриху Шульцу и третьему пловцу пришлось ожидать возможности выхода на задание еще дольше, чем их товарищам, действовавшим в канале. Слишком много времени ушло на то, чтобы с помощью бензиновых канистр сообщить торпеде хотя бы временную плавучесть. Зато у второй группы пловцов имелось и преимущество: она могла, пользуясь течением, значительно быстрее добраться до цели. А о возвращении против течения можно было подумать уже после выполнения задачи....
Здесь уместно подчеркнуть, что к боевым пловцам предъявлялись чрезвычайно высокие требования не только в отношении их физических качеств. Им приходилось выдерживать также невероятное нервное напряжение. Ведь обычно торпеды выпускаются из специально сконструированных для этой цели аппаратов и доставляются к месту их применения на современных кораблях, которые располагают сложными вычислительными приборами для расчета данных и специальными людьми, усилиями которых обеспечивается попадание торпеды в цель.
А здесь? Поскольку технических средств не хватало, человеку приходилось брать на себя их функции. Его тренированное тело стало торпедоносцем, его ясный рассудок должен был заменить механический мозг машин. Возможности и способности хорошо обученного боевого пловца были просто поразительны. Но все же и они имели предел. Приближение к пределу не всегда ощущалось, никто не давал предупреждающего сигнала перед его наступлением. И поэтому превышение этого предела оказывалось внезапным, подобно тому как недостаток кислорода неожиданно приводит человека к обмороку.
В соединении "К" знали о существовании таких кризисов — не одному из морских бойцов пришлось преодолеть нечто подобное за год боевых действий соединения, ставивших этих людей перед самыми суровыми военными испытаниями и требовавших от них предельного мужества. Но, видит бог, признаться в этом не стыдно. Характерна и реакция командования. К боевым действиям оно допускало только добровольцев, требуя, чтобы все участники подавали соответствующие рапорты перед каждой операцией. Пловцам категорически предписывалось отказываться от участия в боевых действиях, если они чувствовали, что не справятся с трудностями, или были не вполне здоровы, или не были уверены, что боевую задачу можно при любых обстоятельствах решить успешно. Другой ведущий принцип гласил: каждый одиночный боец должен быть уверен, что у него есть значительные шансы остаться в живых, каждое боевое средство должно быть так сконструировано, каждая операция так организована, чтобы военнослужащий мог после ее завершения вернуться в расположение своих войск. И, наконец: если противник обнаружит пловцов и начнет их преследовать и если у них не будет возможности уйти от этого преследования, то они должны не колеблясь сдаваться в плен, а отнюдь не умирать "смертью героев", которую так восхваляет пропаганда.
Незыблемость этих принципов может подтвердить любой боец соединения "К". Возможно, что в настоящее время сказанное нами покажется кому-нибудь неожиданным и неправдоподобным: ведь многие легко склоняются к тому, чтобы объяснить успех необычайно смелых действий соединения "К" прежде всего волей бойцов к самопожертвованию. На самом же деле имело место обратное: "добровольная смерть" не пользовалась никакой популярностью. В обоснование упомянутых принципов командир соединения вице-адмирал Гейе в свое время писал следующее:
"Возможно, что и в нашем народе имеется некоторое количество людей, которые не только заявят о своей готовности добровольно пойти на смерть, но и найдут в себе достаточно душевных сил, чтобы действительно это сделать. Но я всегда считал и считаю, что такие подвиги не могут более совершаться представителями культурных народов белой расы. Бывает, конечно, что тысячи смелых людей в пылу сражения действуют, не щадя своей жизни; это, несомненно, часто случалось в армиях всех стран мира. Но чтобы тот или иной человек добровольно обрекал себя на верную смерть заранее, за несколько часов или дней — такая форма боевого применения людей вряд ли сможет стать общепринятой среди наших народов. У европейца просто нет того религиозного фанатизма, который оправдывал бы подобные подвиги, европеец лишен примитивного презрения к смерти и, следовательно, к своей собственной жизни..."
Опыт постоянно убеждал в том, что для подвигов недостаточно одного энтузиазма, какими бы источниками последний ни питался. Подтверждением этого может служить, в частности, и история третьего пловца, который вместе с двумя своими товарищами должен был подвести торпеду к мосту на реке Орн.
Этот третий принадлежал к числу восторженных крикунов, так называемых "стопятидесятипроцентных энтузиастов". Уже обучение пловцов в монастыре Сан-Джорджо и в Венецианской лагуне казалось ему слишком медлительным и педантичным. Он придерживался мнения, что на данной фазе войны Германия уже не может позволить себе роскошь готовить своих солдат к бою столь тщательно. Нужно ехать на фронт, нужно принять участие в боях — и лучше сегодня, чем завтра. И если десяти пловцов мало, чтобы проникнуть к цели в расположении противника, то следует выпустить двадцать: кто-нибудь из них добьется успеха. На языке моряков это называлось "лезть в топку" — занятие, отнюдь не пользовавшееся уважением. Когда пришел первый боевой приказ, то "третий", несмотря на сомнения своих инструкторов, был включен в десятку боевых пловцов, отъезжавших в Кан. Правда, его взяли в качестве резерва, так что плыть ему предстояло только в случае непредвиденных изменений в составе боевой группы, но такие изменения как раз и произошли в связи с автомобильной аварией, при которой пострадали четыре боевых пловца.
И вот наступило время "принять участие в боях". Условия для старта были какими угодно, только не благоприятными. Сначала огневой налет артиллерии противника. Потом неожиданное погружение торпеды на дно реки. Лихорадочные усилия, направленные на то, чтобы вернуть ей плавучесть. Старт намного позже назначенного срока. Сознание того, что придется плыть бесконечные километры по реке шириной всего в 200 м, оба берега которой заняты противником. Внезапно возникшая опасность не успеть своевременно, то есть до рассвета, вернуться назад... Все это вместе взятое морально сломило "третьего". Нервы его не выдержали. Неожиданно оказавшись в критической точке, он переступил невидимую границу...
Группа пловцов еще не пробыла в воде и минуты, когда "третий" стремительно бросился к берегу. Остававшиеся на месте старта люди увидели это и побежали к нему по береговому откосу. Тот вылез из воды.
— Ноги, — сказал он.
— Что с ногами?
— Ласты, — сказал он снова.
Посмотрели на ласты, но ничего особенного не обнаружили.
— Жмут, — пожаловался "третий".
Но каким голосом это было произнесено! Остальные переглянулись.
— А ну, давай в воду, — сказал один из них.
Но "третий", видимо, думал лишь об одном: только не это! Он вцепилея в землю. "Только не это!" Он говорил еще многое. А потом заплакал. Мужество совсем покинуло его, нервы не выдержали. Люди стояли вокруг в смущении. Здесь ничего нельзя было сделать. Не приходилось говорить и о трусости. Это было бы неуместно и несправедливо по отношению к участникам подобных отчаянных операций. Ведь в их среде действовал неумолимый закон: либо у человека хватало мужества, сил, нервов, либо он должен был отказаться от участия в диверсии. Такова была альтернатива.
Альберт Линднер и Ули Шульц устали ждать. Им, действительно, давно пора было действовать, если они хотели выполнить задание. Оба молодых кандидата в офицеры после краткого обмена мнениями решили идти дальше вдвоем. Шульц плыл у носа торпеды. Линднер — у кормы. Вскоре они исчезли из поля зрения товарищей, стоявших на берегу.
Без особых приключений они спокойно плыли час за часом вниз по течению реки. Затем — правда, раньше положенного времени — наткнулись на препятствие. Это были деревянные надолбы, установленные, вероятно, для того, чтобы задерживать дрейфующие мины и другие подобные подрывные средства. Сразу же за надолбами уходили ввысь контуры моста. Надолбы удалось преодолеть без особого труда. Потом пловцы погрузились под воду у мостового быка и с помощью якорей закрепили торпеду. Через несколько минут все было готово, и они сразу же отправились в обратный путь.
Вскоре им стало понятно, почему удалось подойти к цели так быстро. Течение Орна было сильнее, чем им казалось. То, что им раньше помогало, теперь тормозило обратное движение весьма чувствительным образом. В течение 15 минут бойцы, напрягая силы, плыли против течения, чтобы выйти из района моста, но он все время оставался в поле зрения. Конечно, у берега можно было бы двигаться быстрее, но откуда знать, где находятся английские часовые? Попробовали также идти по дну, но и у дна течение было не менее сильным.
Вскоре Линднер и Шульц поняли, что до наступления дня им не добраться до немецкого переднего края и даже не выйти из района, контролируемого противником. Оставался один выход: пересидеть день в укрытии, отложив возвращение на следующую ночь. Однако им все же показалось нецелесообразным укрываться выше моста. Можно было с уверенностью предположить, что ранним утром разбуженный взрывом противник станет особенно внимательно прочесывать именно этот участок реки. Итак, назад! Необходимо было найти убежище на берегу ниже моста.
На востоке уже брезжил рассвет, когда оба боевых пловца миновали установленную ими под мостом торпеду и поплыли вниз по реке. Они внимательно следили за берегом, поросшим высоким кустарником. Следовало поторопиться, чтобы незаметно выйти из воды и подыскать на суше укрытие. Вскоре они нашли яму, достаточно скрытую от наблюдения и показавшуюся им пригодной для их цели. Они буквально на несколько секунд опоздали заметить, что дно ямы покрыто чем-то липким, а еще через секунду в нос ударило характерное "благоухание". Итак, они попали в отхожее место. Следовательно, неподалеку располагались солдаты противника!
Когда кто-нибудь, как говорится на немецком солдатском жаргоне, "сидит в дерьме", то это значит, что дела его плохи. Линднер и Шульц, с которыми эта неприятность случилась в буквальном смысле слова, скоро поняли, что попасть в дерьмо было для них большой удачей. Ровно в 5 час. 30 мин. мощный взрыв потряс землю. Сомнений не было: торпеда точно в назначенную минуту обрушила на мост всю силу своего взрыва и, видимо, вывела сооружение из строя. Целый день поисковые команды противника охотились по обоим берегам реки за диверсантами. Лишь в собственную уборную они не заглянули. Оба боевых пловца спокойно и, если можно в данном случае так выразиться, с достоинством несли свой крест. Этот день 23 июня 1944 года — летний, сам по себе очень продолжительный — стал самым длинным в их жизни. Вероятно, редко когда два человека столь страстно жаждали наступления ночи. Когда она, наконец, пришла, пловцы покинули свое укрытие, соскользнули в реку и прежде всего как следует "ополоснулись". Потом они снова отыскали подходящее место для выхода на берег, осторожно прошли 400 м по суше до русла канала, чтобы, пользуясь здесь отсутствием течения, вернуться в расположение немецких войск. Эта хорошая идея пришла им в голову в течение дня, и поэтому нельзя сказать, что критическое положение, в котором они тогда находились, полностью убивало всякую мысль.
Остается еще рассказать, что случилось с третьим пловцом их группы. Чем больше он приходил в себя от нервного шока, тем решительнее становилось его желание реабилитироваться перед товарищами, видевшими, что произошло в предыдущий вечер. Он еще больше укрепился в этом своем намерении, когда Линднер и Шульц не возвратились не только к рассвету, но и к концу дня. С наступлением следующей ночи "третий" в одиночку поплыл вниз по Орну за передний край противника. Он хотел отыскать своих товарищей. Как он представлял себе эти поиски, остается неясным. Ни задания, ни приказа он не получал, а действовал на свой страх и риск.
После всего случившегося англичане, конечно, во много раз усилили охранение и караулы на реке. Пловцу не удалось укрыться от столь бдительного наблюдения. Он попал в плен, вероятно, получив предварительно тяжелое ранение. По имеющимся сведениям, он через некоторое время в плену и умер.
Примерно в тот же час, когда он попал в плен, Линднер и Шульц доложили оперативному инспектору о своем благополучном возвращении.
Таким образом, итог первой речной диверсии немецких боевых пловцов был следующий: взорваны два моста на занятой противником территории, пятеро из шести боевых пловцов вернулись в свое расположение, правда, двое — лишь через сутки после операции. Достигнутый результат можно было считать полным успехом.
1 Вероятно, автор имел в виду Тихий океан. — Прим. ред.
2 Уменьшительное от "Рихард". — Прим. ред.
3 Фамильярно-уменьшительное от "Карл". — Прим. ред.
4 Альстер — приток Эльбы, протекающий через Гамбург. — Прим. ред.
5 Морской курорт в окрестностях Венеции. — Прим. ред.
6 Немецкий центнер равен 50 кг. — Прим. ред.