Wundefwaffe

Приложение № 1: Восстание на крейсере "Память Азова"

(Из книги "Восстания в Балтийском флоте в 1905-06 гг. " Сборник статей и документов. Составитель И.В. Егоров. Издательство "Прибой". Ленинград 1926 г.)

 

1. Восстание (По материалам двухтомного дела № 201 за 1906 год главного военно-судного управления (2, отд. Ill секции Л.Ц.И.А. Морской архив))

 

В кампанию 1906 года крейсер "Память Азова" был флагманским кораблем Учебно-Артилле­рийского отряда Балтийского моря. Он плавал под брейд-вымпелом начальника отряда, флигель-адъютанта капитана 1-го ранга Дабича. В самом начале кампании из команды и переменного со­става учеников выделилось несколько революци­онно настроенных людей: артиллерийский квар­тирмейстер 1-й статьи Лобадин, баталер 1-й статьи Гаврилов, гальванерный квартирмейстер 1-й статьи Колодин, минер Осадский, матросы 1-й статьи: Кузьмин, Котихин, Болдырев, Шеряев и Пенкевич.

Они вели с матросами разговоры политичес­кого характера, читали им газеты левого направ­ления, например, "Мысль", "Волгу", "Страну", и даже прокламации Российской Социал-демокра­тической партии. Основная мысль всех этих раз­говоров и чтений сводилась к осуждению прави­тельства и к необходимости Учредительного Собрания.

К квартирмейстеру Лобадину заходили в арсенал для каких-то тайных переговоров писарь 2-й статьи Кулицкий, машинный содержатель 2-й статьи Аникеев и квартирмейстер Колодин. Наи­более осторожные и начальству послушные мат­росы предостерегали своих товарищей против "политических". Но квартирмейстер Лобадин прямо сказал, что не потерпит никакого подгля­дывания, противоречий и доносов. А кто будет восстанавливать матросов против Лобадина и его товарищей, того недолго выбросить за борт. У Лобадина слово не расходилось с делом, и комен­дор Смолянский был здорово избит: его подозре­вали в том, что он написал команде письмо о дис­циплине и верности присяге.

На берегу велась пропаганда: в лесу, под от­крытом небом, устраивались митинги матросов. На них выступал агитатор, которого матросы привыкли называть "студентом Оськой". На са­мом деле это был одесский мещанин Арсений Коптюх; он жил в Ревеле по подложному паспор­ту мещанина Степана Петрова. "Студент Оська" был неутомим: он не только привлекал матросов на свидания в частной квартире в Ревеле, но в июне даже приехал на сам крейсер и участвовал в заседании судового комитета. Этот комитет состо­ял из нижних чинов, избранных путем тайной по­дачи голосов. Среди матросов собирали пожерт­вования на Ревельский революционный комитет. Одним словом, агитация и пропаганда шли с большим успехом.

В конце июня был небольшой конфликт. Команде не понравился суп, она вышла из-за сто­ла и собралась на баке. Как-то все улеглось, лишь некоторые офицеры начали поговаривать, что в команде неблагополучно. Особенно ревизор мич­ман Дорогов часто указывал командиру крейсера капитану 1-го ранга Лозинскому, что необходимо списать с корабля наиболее неблагонадежных. Командир долго не соглашался. Но в начале июля начальство получило сведения о противоправи­тельственной деятельности минера Осадского. Только тут Лозинский раскачался и отдал приказ арестовать его и передать на берег судебной влас­ти. Команда сильно взволновалась. Особенно были возбуждены машинный содержатель Анике­ев и машинный квартирмейстер Черноусов. Уче­ники Болдырев и Пенкевич собрали вокруг себя толпу нижних чинов и агитировали, что надо ос­вободить арестованного, а главное, не допускать его своза на берег.

Дело на этот раз кончилось только шумом, но внутри команды шла большая революционная работа. Один из комендоров донес артиллерийс­кому кондуктору, что команда постоянного соста­ва назначила на 14 июля бунт. Кондуктор доло­жил начальству, и 14 июля крейсер посетил морской министр. День прошел совершенно спо­койно, но для большей предосторожности весь учебно-артиллерийский отряд перевели в бухту Панонвик.

19 июля вечером из Ревеля пришел минный крейсер "Абрек" и привез провизию для "Памяти Азова", и, главное, на нем приехал "студент Ось­ка", переодетый матросом. Вместе с артельщика­ми, принимавшими провизию, Коптюх незаметно перешел на "Память Азова". Около 11 часов ночи в таранном отделении началось заседание судово­го комитета, которое собрало до 50 человек. Дол­го и подробно обсуждали телеграмму, получен­ную баталером Гавриловым о восстании в

Свеаборге. Многие сомневались в достоверности сообщений, и поэтому вопрос—должен ли крейсер примкнуть к восставшим обсуждался очень долго. Был уже 1 час ночи, когда участники собрания стали прямо задыхаться от духоты.

Жизнь на крейсере шла своим порядком. Отпущенная на берег команда вернулась вовре­мя. Как всегда, прекратили пары на паровом, минном катерах и на барказе. Закончилась спеш­ная работа в носовой кочегарке, и ушли наблю­давшие за ней механики. Может быть, необычны, странны были бродившие по палубе кучки мат­росов и их настороженный шепот. Еще страннее вел себя в этот день ученик Тильман. А около полуночи этот старательный молодой человек подошел к судовому священнику, прося предуп­редить старшего офицера, что в час ночи он, Тильман, доложит ему наедине секретное дело первостепенной важности.

Действительно, во втором часу ночи старший офицер капитан 2-го ранга Мазуров узнал от Тильмана, что на крейсере есть "посторонний" человек. Младший механик поручик Высоцкий тотчас же по­лучил приказ обойти машинное и кочегарное отде­ления и записать "лишних" людей. А сам старший офицер с лейтенантом Захаровым прошел по бата­рейной палубе. В носовом отделении жилой палубы он приказал позвать лейтенанта Селитренникова, мичмана Кржижановского и караул.

Наконец переносная лампочка в руках Ма­зурова осветила горловину таранного отделения и обнаружила шесть матросов, которые не успели еще разойтись с заседания. Однако среди них по­стороннего человека не было. Посторонний чело­век, "студент Оська", издали увидал Мазурова, входящего в жилую палубу, и быстро прилег к маляру Козлову. Так офицер его долго не замечал. Он переписал находившихся в таранном отделе­нии и выслушал доклад поручика Высоцкого о том, что в осмотренном им отделении никого из посторонних нет. Наконец взгляд старшего офи­цера упал на Коптюха, лежавшего на одной по­душке с Козловым.

Коптюха спросили: "Кто ты такой?". Он на­звался кочегаром № 122; такого номера не было на корабле, и стало ясно, что это не матрос, а по­сторонний. Его посадили в офицерскую ванну, за кают-компанией, на корме, по правому борту. Около открытой двери поставили четырех часо­вых. В случае малейшей попытки Коптюха к бег­ству, они должны были заколоть арестанта.

На допросе Коптюх держался самоуверенно и грубо; давал ответы командиру, развалясь на ванне. Командир отдал приказ снять с Коптюха матросское платье, фуражку и немедленно отпра­вить на минный крейсер "Воевода", который ут­ром уходил за провизией в Ревель.

Наступало время действовать. Лобадин рас­порядился, и на батарейной палубе погасли лам­почки, в темноте забегали матросы. На часового у денежного сундука бросились несколько человек, требуя патроны. Часовой кое-как отбился шты­ком, но через несколько минут погасло электриче­ство. Неизвестные избили часового и разводящего и утащили ящик с патронами. По приказу коман­дира в кают-компанию принесли из жилой палубы винтовки и оставшиеся около денежного сундука четыре ящика патронов. Офицеры и кондукторы вынимали из винтовок затворы и прятали их по офицерским каютам.

Квартирмейстер Лобадин живо раздал пат­роны, приказал зарядить ружья и с криком: "вы­ходи за мной!" выскочил из темноты батарейной палубы наверх. Было 3 часа 40 мин. ночи, когда на палубе раздался первый выстрел. Неизвестно, кто начал, но Лобадин пробежал по батарее с кри­ком: "выходи наверх, нас офицеры бьют!" Его поддержали Колодин и Котихин. Началась стрельба на верхней палубе.

Сразу были ранены: смертельно вахтенный начальник и тяжело старший офицер. Командир крикнул: "Господа офицеры, с револьверами на­верх!", и навстречу восставшим матросам подня­лись штурманский офицер Захаров и лейтенант Македонский. Лейтенант Захаров был убит сразу, а Македонский бросился за борт, и его пристрели­ли в воде. Командир, кончив раздачу патронов офицерам и кондукторам, поднялся наверх и нашел здесь смертельно раненного мичмана Сборовского.

Матросы из-за прикрытий обстреливали люк и через люки стреляли в кают-компанию; при этом убили старшего судового врача Соколовско­го и ученика Тильмана, стоявшего часовым у аре­стованного.

Офицерам приходил конец. Они прошли в кормовую батарею и спустились на баркас, стояв­ший на бакштове под кормой. На баркасе уже раз­водились пары; туда были спущены раненый Вердеревский и Селитренников. Когда пары были подняты, баркас отвалил. На крейсере остались только три офицера, судовой священник, артилле­рийский содержатель, делопроизводитель штаба и штурманский подполковник.

В погоню за бежавшими матросы послали паровой катер, куда погрузили 37 мм. пушку. Вы­стрелом из нее были убиты Вердеревский, мичман Погожее и тяжело ранен лейтенант Унковский. Но паровой катер сел на мель, и ему пришлось вернуться на крейсер.

Матросы долго обстреливали кают-компа­нию. Но офицеры не отвечали, и команда прекра­тила огонь. В 4 часа 30 мин. утра матросы аресто­вали офицеров, заперли их по каютам, приставив надежных часовых, и освободили Коптюха. После побудки команда собралась на баке. Первый на­чал Лобадин: "Ребята, вчера с провизией к нам на крейсер прибыл вольный, который вместе с нами сидел в трюме; ночью его нашел старший офицер и переписал нас. Из-за этого все и вышло. Офице­ры хотели его застрелить, но Бог миловал!".

Коптюх предложил выбрать комитет для уп­равления кораблем. Впоследствии некоторые сви­детели показывали, что он предложил выбрать со­вет. В члены этого комитета или совета Коптюх предложил себя, Лобадина и еще нескольких мат­росов. Остальных кандидатов указывал Лобадин, спрашивая мнение команды о каждом из них. Сколько выбрали в комитет, точно не определено. Коптюх и некоторые свидетели говорят, что было 12 выборных, а другие настаивают, что комитет состоял из 18-20 человек. Все члены комитета пере­оделись в черное, а командиром крейсера выбрали Лобадина. Лобадин заявил, что все судовые распи­сания остаются в силе и служба должна идти по ус­тановленному порядку. После завтрака команда получила приказание сняться с якоря и поднять сигнал прочим судам, стоявшим в Панон Вике.

Тогда же обыскали всех арестованных и сно­ва заперли по каютам. Команда показала пример редкого благородства к побежденному врагу. К раненому старшему офицеру беспрепятственно ходил фельдшер, дважды делавший ему перевязки. Священнику тоже не было отказано в посещении больного. Из каюты лейтенанта Селитренникова больному принесли вина. Матросы, которые при­носили офицерам и кондукторам чай и команд­ный обед, говорили, как бы извиняясь: "Это Ло­бадина распоряжение, чтобы для всех была одна пища". На мостике набирали сигналы "Воеводе" "сняться с якоря и подойти к борту". "Воевода" приказание исполнил, но "Памяти Азова" показа­лось, что он подходил с открытым минным аппа­ратом. Пришлось поднять вновь сигнал "стать на якорь", а минный крейсер "Абрек", миноносец "Ретивый" получили приказание присоединиться к "Азову". Оба корабля подняли ответ "ясно вижу", но с места не двигались.

Лобадин приказал правому борту открыть огонь по "Абреку" и миноносцам орудий. Была сыграна короткая тревога, но никто не расходил­ся по местам. Было приказано сыграть в две дро­би тревогу. Прислуга встала по расписанию, но не стреляла. Только один комендор навел орудие, да и то мимо. Одним словом, Лобадин со своими единомышленниками сделали только два выстре­ла орудия, ибо вследствие неумелого обращения орудие заклинивалось.

После обстрела крейсер вышел в море, взяв курс на Ревель. На мостике стояли Коптюх, оде­тый мичманом, Лобадин, Колодин, ученики Котихин и Кузнецов. Во время хода лейтенант Лосев попросил, чтобы к нему в каюту позвали "того из нижних чинов, кто распоряжается всем". Минут через двадцать к арестованному спустился Коло-дин, следователь комитета. Он успокоил офицера, что арестованным бояться нечего. Избиение офи­церов произошло потому, что лейтенант Захаров первый убил матроса. Колодин предложил даже Лосеву присоединиться к восставшим, объясняя причины восстания.

Как интересно было бы послушать разговор этих совершенно разных людей. Один—офицер, выкормок буржуазии, другой—революционер, бросающий пламенные слова: Мы желаем возрож­дения России и флота. Мы уверены в победе, ибо в наших рядах минный отряд, броненосцы "Цеса­ревич", "Слава", крейсер "Богатырь" и транспорт "Рига"." Затем Колодин сообщил, что в Ревеле на "Память Азова" приведут двоих: один видный ре­волюционер, а другой трудовик, член Государ­ственной Думы. Команда крейсера сплотилась еще до выхода из Кронштадта, разделясь на не­сколько революционных групп: социал-демокра­тов, социал-революционеров и трудовиков.

В боевой рубке состоялось краткое совеща­ние, на которое пригласили кондукторов; им даже разрешили надеть свою форму. Лобадин обратил­ся к ним, прося поддержать революционное вос­стание и распределил между ними обязанности. Один из кондукторов, не надеясь на успех вос­ставших, благоразумно попросил запереть их сно­ва в каюту.

Вообще, между верными собаками офице­ров—кондукторами и революционерами, была пропасть. Кондукторам говорили о борьбе за правду и свободу, они продолжали спрашивать: "как же приниматься за дело, не зная, что де­лать?". Тщетно Коптюх напоминал о восстаниях на броненосце "Князь Потемкин Таврический" в Севастополе, о лейтенанте Шмидте и кондукторе Частнике. В заключение он стал читать революци­онный манифест о необходимости помочь рабо­чим и о 9 января.

Во время заседания в рубку вбежал теле­графный квартирмейстер Баженов и сказал: "То­варищи, команда пала духом. Нужно ее воодуше­вить". Заседание было прервано, команду собрали на баке. Коптюх стал на шпиль и обра­тился к команде с речью. Причиной восстания был роспуск Государственной Думы и массовый арест лучших людей. Далее он упомянул о поста­новлении думской социал-демократической фрак­ции и трудовой группы передать всю землю крес­тьянам. Вместе с "Ригой" крейсер должен уйти из Ревеля в Свеаборг и там присоединиться к учебно-минному отряду, тоже поднявшему восстание. В заключение Коптюх прочитал команде выборгс­кое воззвание, а также воззвание трудовиков и думской социал-демократической фракции.

Он предложил даже провозгласить "ура" за свободу, но настроение команды действительно сильно понизилось; только после вторичного кри­ка квартирмейстера Баженова:"ура"его подхвати­ли, и то очень немногие. Затем спросили команду, что делать с арестованными офицерами. Сторон­ников убийства оказалось мало, и вопрос был от­ложен. Команда получила по полчарки вина и ра­зошлась обедать.

Около двух часов дня восставшие встретили в море "Летучий". Миноносец, в ответ на сигнал "присоединиться", начал быстро уходить. Тогда по нему сделали два выстрела из 6-дм орудия и несколько из 47-мм пушек. Близ Ревеля "Память Азова" встретил какой-то коммерческий иност­ранный пароход. На него была отправлена шлюпка, которая привезла газеты и радостное известие, что в Свеаборге даже лайбы ходят под красным флагом.

В 5 часов дня крейсер стал на якорь на ревельском рейде. Лобадин остановил портовый па­роход "Карлос", который вел на буксире баржу. Команда пересадила на пароход раненого судово­го священника и двух вольных поваров, служив­ших на корабле. Одному из этих сомнительных людей Лобадин поручил все-таки зайти в лавочку и передать человеку в форменной фуражке и оч­ках, которого он там найдет, приказание прислать шлюпку. Очень остро стоял вопрос с провизией. Характерно для честности революционного моря­ка, что Лобадин не велел трогать денежный сун­дук и сказал Коптюху, что "деньги на провизию надо достать с берега".

Коптюх написал записку, но почему-то ее не доставили, она так и осталась на крейсере. Эту записку собирались везти на берег машинный со­держатель Аникеев и баталер Гаврилов. Они уже переоделись в штатские костюмы одного из воль­ных поваров, но Коптюх колебался, не убегут ли они. В записке Коптюх писал, что к "Памяти Азова" пока еще никто не присоединился, а Свеаборг в руках восставших матросов и солдат. Сообщал Коптюх о плане захватить Ревель и просил по это­му поводу прислать положительный ответ. Он звал также на корабль члена Государственной Думы, если он уже приехал. Главное же, надо было позаботиться о провизии для крейсера.

Настроение восставших падало, потому что они чувствовали себя изолированными от масс флота. Кондуктора, которые никак не могли со­чувствовать революции, намотали на ус упадок настроения большинства команды. Они задумали черное дело: овладеть крейсером и, так или иначе, подавить восстание. Действовали с подходцем, с хитрецой. Всячески обхаживали учеников перед ужином и наводили их осторожненько на мысль об ужасных последствиях мятежа.

Один из единомышленников Лобадина слу­чайно подслушал эти переговоры и побежал на бак, где собрались члены комитета. Команда села ужинать, но членам комитета было не до ужина. Получив сообщение, что кондуктора мутят коман­ду, Лобадин приказал дать дудку: "кондукторам наверх". Один из кондукторов выскочил с ре­вольвером наверх и крикнул: "Переменный и по­стоянный состав, кто не желает бунтовать, стано­вись по правую сторону, а кто желает—по левую". Кондуктор был положен на месте, успев дать один или два выстрела из револьвера.

Тем временем внизу дали команду: в ружье! Ученики, разагитированные кондукторами, расхватали винтовки, патроны, и началась стрельба. Почти все революционеры собрались на баке, не­сколько из них бросились за борт, остальные от­стреливались от наступавших учеников. Один из революционеров пытался навести на учеников пу­лемет, но его сбили с ног, избили и связали. На беду смертельно ранили Лобадина. Когда его убийца торжествующе крикнул об этом команде, революционные матросы совершенно пали духом. Они быстро спустились в машину и в батарейную палубу, где смешались с учениками. Когда учени­ки прорвались на верхнюю палубу, революционе­ры бросили винтовки.

Еще в самом начале борьбы один кондуктор с несколькими учениками спустился вниз и осво­бодил арестованных офицеров. Два мичмана сей­час же поднялись наверх и стали распоряжаться подавлением мятежа. По их приказанию обезору­женных арестованных революционеров начали свозить на берег на шлюпках и портовых парохо­дах. На первых двух шлюпках отправили глава­рей: Баженова, Колодина, Болдырева, Котихина, Пенкевича, Григорьева, Кроткова, Осадского и др. Весь постоянный состав тоже свезли на берег, и на крейсере оставили лишь часть машинной ко­манды, необходимой для поддержания паров.

Коптюха выловили из воды, где он проплыл саженей десять, баталера Гаврилова нашли в ма­шине лишь на следующий день.

Около десяти вечера со стороны моря к крейсеру подошла шлюпка со спущенными пару­сами. Часовой окликнул шлюпку и получил от­вет: "Косарев. К Лобадину и Колодину". Мич­ман Кржижановский, распоряжавшийся на крейсере, велел ответить: "Лобадин и Колодин принимают".

В это время с берега возвращался баркас, отвозивший арестованных. Писарю Евстафееву, старшему в патруле, было приказано задержать шлюпку. А люди из шлюпки доверчиво кричали: "Здорово, товарищи!.."

Евстафеев предложил им перейти на баркас. Таким образом удалось арестовать и обезоружить запасного гальванера Косарева, ранее служившего на "Памяти Азова", и двух неизвестных.

Во время мятежа было убито 6 офицеров, ранено 3 офицера, судовой священник, два кон­дуктора, и матросов убито 20 и ранено 48. К суду были привлечены: 91 нижний чин и четверо штат­ских. Дело разбиралось в Ревеле судом Особой Комиссии.

Заседания суда начались 31 июля и происхо­дили ежедневно до 4 августа, когда в 1 час ночи подсудимым прочитали краткий приговор: Коп­тюх и 17 человек нижних чинов были приговоре­ны к смертной казни через повешение; 12—к ка­торжным работам, на сроки от 6 до 12 лет, 13 матросов разослали по дисциплинарным батальо­нам и тюрьмам, 15 присудили к дисциплинарным наказаниям, 34 матроса были оправданы. Дознание о трех штатских было передано прокурору Ревельского Окружного суда.

В знак "милости" командующий Отдельным отрядом судов, назначенных для плавания с кора­бельными гардемаринами, заменил повешение расстрелом. 5 августа утром 18 стойких революци­онеров были расстреляны, трупы их отправлены на барже в море.

 

2. Расстрел (Из газеты "Красная Летопись", № 2 (13), 1925 г. (Исторический журнал Ленинградского Истпарта, Ле­нинград, Гос. Изд.))

 

Помещенный ниже "весьма секретный" до­кумент открывает кошмарную страницу из второй половины 1906 года—времени поражения первой Российской революции.

Документ говорит сам за себя, не требуя из­лишних комментариев.

 

Штаб Войск Гвардии Петербургского

Военного Округа Управление

Окружного Генерал-Квартирмейстера

Отделение Военно-Судное.

3 июля 1906 года. № 1374. Красное Село.

Секретно.

Ревельскому Временному Военному Гене­рал-губернатору.

 

По соглашению с Морским Министром, Его Императорское Высочество Главнокомандующий приказал Вашему Превосходительству, по оконча­нии суда над мятежными матросами крейсера "Память Азова", принять к руководству следую­щие указания:

1) тех мятежников, которых суд приговорит к смертной казни, по конфирмации таковых капи­таном 1-го ранга Бостремом расстрелять на ука­занном Морским Министром острове Карлос. Приговоренных доставить туда под сильным пе­хотным конвоем ночью, когда замрет городская уличная жизнь, а самый приговор привести в ис­полнение на рассвете.

Для расстреляния назначить матросов того же крейсера "Память Азова" из числа приговорен­ных к другим наказаниям"

Место казни должно быть оцеплено выше­упомянутым конвоем; с трех сторон силою, при­мерно, батальон, причем, если матросы, назначен­ные для приведения в исполнение приговора отказались бы, то эта пехотная часть должна зас­тавить выполнить возложенную на них задачу си­лою оружия. Место казни тщательно оцепить и вообще принять все меры, чтобы ни на самом острове Карлос, ни поблизости не было никаких по­сторонних лиц.

Тела расстрелянных похоронить на том же острове или предать морю, по усмотрению Морс­кого начальства, с тем чтобы необходимые для сего рабочие были назначены из числа матросов крейсера "Память Азова", присужденные к дру­гим наказаниям. Место погребения надлежит тща­тельно сравнять.

Рассчитать время так, чтобы известие о смертном приговоре и приведении его в исполне­ние стало общеизвестным уже тогда, когда все кончено и все прочие осужденные уже отправлены в Кронштадт.

О том, когда и сколько матросов казнено, донести телеграммою.

2) Из состава эскадры капитана 1 ранга Б о стрема, ав особенности из состава сохранив­ших верность присяге команды крейсера "Память Азова", никого ни к какому участию в экзекуции не привлекать.

3) Тех мятежников крейсера "Память Азо­ва", которые будут приговорены к различным другим наказаниям, отправить немедленно, по приведении смертной казни в исполнение, на осо­бом транспортном судне в Кронштадт, под конво­ем роты вверенных Вам войск, и сдать их там, в распоряжение Коменданта крепости.

Транспортное судно для этой цели должно быть прислано заблаговременно по распоряже­нию Морского Министерства. К какому именно времени (в зависимости от времени окончания суда над мятежниками), Ваше Превосходитель­ство имеете условиться телеграммою с Начальни­ком Главного Морского Штаба, а о времени при­бытия в Ревель и отправления в Кронштадт транспортного судна донести телеграммой Авгус­тейшему Главнокомандующему и предупредить телеграммою же Кронштадтского Коменданта для его распоряжений по встрече и приему осужден­ных к аресту в Кронштадте.

Для сведения сообщается, что эскадра Капи­тана 1-го ранга Бострема остается на Ревельском рейде до окончания суда над мятежниками и затем непосредственно уйдет на два-три дня в море, пос­ле чего направится в Кронштадт и уже оттуда от­будет в продолжительное заграничное плавание.

Об изложенном, по приказанию Его Импе­раторского Высочества, Главнокомандующего, уведомляю для надлежащих распоряжений.

Начальнику Главного Морского Штаба вместе с сим послана копия с настоящего отзыва для сведения.

Подписал: Окружный Генерал-квартирмей­стер Свиты Его Величества Генерал-Майор Раух.

Верно: Заведующий Военно-Судной частью Капитан (подпись неразборчива).