Wundefwaffe

9. Душа корабля

 

Издревле, от самых ранних шагов мировой ци­вилизации, люди признавали корабль высшим творе­нием человеческого гения, олицетворяли его с живым существом, имеющим душу. Душа корабля пробужда­ла в людях непередаваемое чувство особой к нему привязанности, о чем прекрасно сказал А.Н. Крылов: "Даже непродолжительное плавание сродняет с ко­раблем".

Присвоение кораблю спорного, особенно для современников, имени императора Павла Петровича должно было отразиться в его истории. Немалое оно составляло затруднение при решении офицерами зада­чи воспитания экипажа. Из выпущенного в наши дни сборника "Свет и тени российской короны. Русская го­сударственность в портретах" (Л., 1990, с. 18), доста­точно напомнить слова П.И. Ковалевского: "Личное самовластие в непременном исполнении самым ско­рым образом его воли, хотя бы какие дурные послед­ствия от того ни произошли, было главным его пороком. Он не столько полагался на законы, сколь­ко на собственный произвол".

Но невеликий умом последний российский пома­занник во всем полагался на волю божью и об угото­ванной ему участи не подозревал. Мня себя в одном лице Иваном Грозным, Петром Великим и императором Николаем Павловичем, последний самодержец нашел полезным напомнить флоту и России о полных назида­ния днях правления императора Павла Петровича. Так по мотивам, которые нам не дано знать, состоялся вы­вод названия новому кораблю, так к его душе должны были приобщиться смятенная душа умервщленного за­говорщиками императора. Так должна была она послу­жить новой славе флота. Но офицерам корабля приходилось изворачиваться, объясняя и себе, и своим матросам все величие и значение данного кораблю ро­кового имени.

А поэтому обстоятельную историческую справку, предшествовавшую "Описанию" корабля, пришлось посвятить исключительно роли царствования Павла 1 в деятельности флота и его участию в боевых действиях во время этого царствования. В них, впрочем, нашлось место упоминанию об учреждении адмиралом флота Ф.Ф. Ушаковым Республики Ионических островов, о полезных указаниях императора, о намерении в оценке служебной деятельности офицеров взирать "на единые только достоинства", а также об указе "выбирать из лучших флотских офицеров двенадцать человек для по­сылки оных в Англию".

Не исключено, что эти и другие исторические све­дения, помещенные в "Описании" из очерков лейтенан­та Н.Д. Каллистова (1888-1917), в какой-то мере могли войти в сознание матросов и офицеров и проявиться в формировании души корабля. Очевидно, однако, и то, что противоречия в судьбе императора неминуемо дол­жны были обнаружить себя в судьбе корабля, носивше­го его имя. Император Николай, с редкой готовностью шедший навстречу року, в выборе названия корабля предрешил свою собственную судьбу: бесславное прав­ление и насильственная смерть. Извлеченная им из не­бытия память о несчастливом императоре Павле, внедрилась в душу корабля и наделила его тяжелой ис­торической наследственностью.

И в силу того же рока, эта наследственность, дремавшая 111 лет, в первой же действительной кампа­нии корабля проявилась угрозой чуть было не состояв­шегося кровавого мятежа. И остается лишь опять разводить руками, видя, как все офицеры оставались ужасающе несведущи перед лицом грозившего их ко­раблю и всей стране, неудержимо надвигающегося со­циального взрыва. В этом неведении о существе происходящих в стране событий и нежелании их заме­чать они в книге о своем корабле сумели полным мол­чанием обойти факт раскрытого на корабле заговора в апреле и июне 1912 г.

К сказанному ранее об этом заговоре (P.M. Мельников. "Цесаревич", ч. II Линейный ко­рабль" 1906-1925, СПб, 2000, с. 40-43) надо добавить, что от взрыва на пороховой бочке, в какую вот-вот должен был обратиться "Павел I", корабль спасло до­верие к офицерам со стороны части команды. Затя­нувшаяся достроечная страда с испытаниями техники, как и удачный подбор офицеров, сыграла для корабля спасительную роль. Несмотря на боль­шую численность заговорщиков (до 160), несколько матросов нашли нужным дать знать офицерам о под­готовке восстания. Эта часть команды боялась кро­вавого мятежа. Другие, под влиянием присутствовавшей на "Рюрике" с 1910 г. социал-демократической под­польной группы твердо уверовав в скорое торжество свободы и справедливости, продолжали деятельно вовлекать в свои ряды матросов.

8 июня 1912г. один из матросов доложил старше­му офицеру старшему лейтенанту И.В. Миштовту (1881-1974, Вашингтон) о состоявшемся неделю назад собрании актива в помещении 2-й группы аэрорефри­жераторов. Подобные собрания, где избранные для идейной обработки 3-4 человека вербовались в состав заговорщиков, почти каждый день происходили на баке и в оказавшихся особенно удобными (иногда на­бивалось до 60 человек) просторных казематах 8-дм орудий. Днем 10 июля мичман Л.Н. Эльснер (1891-?) от маляра Никулина услышал предупреждение о сходе заговорщиков во время увольнения на берег, а вечером обнаружил в каюте подброшенную записку со словами "в 2 ч 30 мин не спите". При приближении офицеров к кучке заговорщиков на баке начинался смех, кашель, разговоры смолкали.

При выходе на стрельбу 9 июля мичман В.В. Дитерихс, заняв место в носовой 12-дм башне, заметил странную скованность и напряженность ожидания сре­ди обычно общительной с ним прислуги. По окончании стрельбы команда в палубах была уже в сильно возбуж­денном состоянии. За мичманом следили, и о его прибли­жении активисты предупреждали стуком и свистом. Мичман П.И. Тирбах (1889-1953, Лос-Анжелос) слышал разговоры: "скоро отдохнем". Всюду в кучках матросы о чем-то шушукались и замолкали при его приближении. Утром 12 июля по боевой тревоге матросы шли по мес­там с демонстративной неторопливостью с иронически­ми усмешками. Матрос Стеребнов после обеда, демонстративно глядя в глаза мичману, весьма недвус­мысленно покачивал крюком для подтаскивания снаря­дов, а затем пошел следом за мичманом, изображая, как он завтра действует ему крюком по голове. После воз­вращения корабля с моря мичмана Тирбаха встретили в палубе свистом и хохотом, без всякой на то причины.

Эти и другие, становившиеся все более вызыва­ющими спектакли были прекращены в ночь па 11 июля, когда, как стало ясно, должно было состояться восстание. Но после ареста руководителей мятеж про­должали готовить оставшиеся на свободе активисты. Об этом лейтенанту В.В. Котовскому (1885-1953, Франция) доложил электрик унтер-офицер Алексей Кошин. В итоге на "Павле I" было арестовано 53, на "Цесаревиче" — 23 и на "Рюрике" 13 матросов. Пола­гавшаяся 31 матросу смертная казнь по указу Прави­тельствующему сенату от 21 февраля 1913 г. была заменена ссылкой в каторжные работы на двадцать лет, а с учетом смягчающих обстоятельств, семерым срок сократили до 16 лет. Остальным назначили сро­ки от 15 до 14, 13, 12 лет и меньше по убывающим сте­пеням вины вплоть до 6 мес. арестантских отделений с лишением всех прав состояния, воинского звания и исключения из военно-морской службы". Двоих лиши­ли имевшейся у них медали за Мессину.

Уроки этого заговора, оказавшиеся, как выясни­лось в 1917 г., напрочь забытыми, ни словом не отрази­лись в составленном в 1914 г "Описании" корабля, его жизни и плавания. Зато обстоятельно рассказали об происшедшем в те же дни даровании портретов русско­го императора германскому крейсеру "Мольтке" и -германского — русскому линейному кораблю "Импера­тор Павел I". Портреты заняли почетные места в кают-компаниях кораблей, а о скандальном эпизоде, произошедшим 20 июня на рейде Балтийского порта, постарались забыть. В этот день при прохождении яхты "Штандарт" мимо "Павла I" его команда, деморализо­ванная широкими арестами и продолжающейся агита­цией и угрозами подпольщиков, очень вяло приветствовала императора.

Как говорилось в "Обвинительном отчете по делу о подготовлении к восстанию нижних чинов судовых команд Балтийского флота", "несмотря на прика­зания кричать громче, многие едва мычали, а некото­рые совсем молчали". Но император не заметил ничего странного на собственных его величества кораблях. Фантастически бездарный, бесцветный и бездушный и равнодушный ко всем бедам своего народа — от Хо­дынки до апрельского расстрела 1912 г. на Ленских зо­лотых приисках Николай II с унылой будничностью провел и очередную встречу с кузеном Вилли. Не имев­шая никакого политического значения, расцвеченная лишь опереточным переодеванием двух монархов в мун­диры своих дружественных держав, Николая в немецко­го адмирала, Вильгельма в русского.

Эта встреча могла оказаться чрезвычайно полез­ной для русского флота. Была возможность купить у немцев крейсер "Мольтке. Но император не нашел это нужным. Достойным своего монарха оказался и морс­кой министр. Подобно своим сановным предшественни­кам П.П. Тыртову, З.П. Рожественскому Ф.К. Авелану (они перед войной отказались приобрести в Италии будущие японские крейсера "Ниссин" и "Кассуга"), И.К. Григорович с жаром убеждал ("никчемушный ко­рабль") царского наперсника адмирала Нилова отка­заться от предложения Вильгельма II, и сделка не состоялась. Министр не мог иметь и мизерной доли муд­рости И.В. Сталина, приказавшего в 1940 г. купить недостроенный германский крейсер "Лютцов", так как та­ким путем приобретается два корабля — один, который будет у нас, и другой, которого не будет у немцев. Но тогда приобретался лишь корпус, который немцы так и не превратили в корабль. Здесь же в 1912 г. шла речь о готовом корабле, который никак не мог быть лишним и который в 1917 г. возглавил немецкую операцию "Альбион".

В воспоминаниях рассказов о подробном осмот­ре "Мольтке" с германском императором, который давал подробные объяснения, И.К. Григорович ни сло­вом не обмолвился о возможности покупки и сумел вов­се не вспомнить о раскрытии двух подготовок к мятежу. Он назвал лишь раскрытие заговора в Черном море в 1912 г., но и тут выражал сомнение, "не раздуто ли все это теми, кому всякая пакость на руку..." Политическо­го провидения министру по-прежнему хватало лишь па заклинания о необходимости "отеческой заботы о ниж­них чинах".

В этом же опасном самообмане, который так грел отмеченную "печатью трусости и предательства" (В.Н. Смолярчук. "А.Ф. Кони и его окружение", М., 1990, с, 124) убогую душу императора, прошел на фло­те и 1913 г., когда Россия сама себя оглушала и ослеп­ляла громом торжеств, парадов и иллюминаций в честь 300-летия дома Романовых. И многие, кто не пы­тался вникнуть в предостережения о нависшей над флотом и армией опасности могли тешить себя мыс­лью, что и при нынешнем монархе Россия позволит пе­режить все несчастья и катастрофы. Очень им хотелось верить, как об этом говорилось в Высочай­шем манифесте 21 февраля 1913г., что "народ русский, твердый в вере православной и сильный горячей лю­бовью к Родине и самоотверженной преданностью сво­им Государю, преодолеет все невзгоды и выйдет из них "обновленным и окрепшим". (С.С. Ольденбург. "Цар­ствования императора Николая II". Белград 1939, Мюнхен, 1949, М., 1992, т. 2, с. 97).

Очистившись, как казалось начальству, от агита­торов и заговорщиков, флот продолжал боевую учебу и даже рискнул (на что особенно рассчитывали бунтов­щики) совершить большой заграничный поход. Кораб­ли, а с ними и "Император Павел I" с крейсерами и с эсминцами в дни плавания 28 августа-21 сентября 1913 г. побывали в Портленде, Бресте и других портах.

Тем временем на смену глупому матросу Стребнову с крюком являлись более скрытые и убежденные подпольщики. Уже в своей баталерке на этом же "Им­ператоре Павле I" зрел будущий организатор Центробалта, затем ленинский нарком П.Е. Дыбенко, в Водолазной школе — будущий функционер больше­вистской власти Н.Ф. Измайлов (1891-1971); в Учеб­но-артиллерийском отряде член РСДРП с 1911 г., будущий бескомпромиссный комиссар Красного фло­та И.Д. Сладков (1890-1922). В 1915 г. он успел отпра­виться на 7-летнюю каторгу, но уже в 1917 г, вернувшись в Кронштадт вместе с легионом воспитанных большевиками и эсерами единомыш­ленников продолжал дело революции. Насту­пал заключительный этап в судьбе страны.

Но эту опасность страна времен реформ П. А. Столыпина еще ни в какой мере не созна­вала, офицеров она не беспокоила, и отчужде­ние между ними и командой оставалось непреодоленным. Даже морской министр И.К. Григорович, казалось бы, как это видно из его дневника, озабоченный ненормальностью и опасностью положения, ограничивался лишь сетованиями в разговорах с Н.О. Эссеном об отсутствии среди офицеров "отеческого отно­шения" к матросам и признанием самому себе в том, что в Кронштадте "надзора за нижни­ми чинами нет" и что "когда-нибудь об этом пожалеют" ("Воспоминания" с.72, 86, 91). Впрочем в другом месте он признавался в том, что император нетерпим к проявлениям "либе­рализма", а потому и министр предпочитал благоразумно (иначе — крах карьере) не воз­буждать у помазанника столь ужасных подо­зрений. Понятно, что и офицерский корпус флота, традиционно (задуматься о судьбах отечества офицеров накрепко отучил еще император Николай Павлович) все свое служебное рвение направлял на овладение тех­никой и оружием своего корабля.

Конечно, непростая судьба императора Павла I и смятенная душа, доставшаяся кораблю его имени, могли у них вызвать какой-то интерес. Ведь то была эпоха двух величайших в России военных гениев - А.С. Суворова и Ф.Ф. Ушакова. Их наследие по­мнила вся Россия, и оно, наверное, не могло не вдох­новлять офицеров "Императора Павла I". А о том, каков он был — злодейски по английским наветам умервщленный заговорщиками 12 марта 1801 г. - вряд ли кто имел время задуматься. Душа корабля лишь изредка (памятным предметом и мальтийским крестом) напоминала об этом.

В формировании души корабля свое место зани­мала и хранившаяся коллекция исторических реликвий и исторических предметов. К судовым историческим предметам относили те, которые составляли памятни­ки службы корабля в военное и мирное время. Их ста­тус определялся приказом Морского министра от 31 мая 1913 г. № 153, а перечень приказом командира ко­рабля. В числе таких 29 предметов (по состоянию на 1914 год) "Императора Павла I" были портреты импе­раторов Петра Великого, Павла I, Николая II, Виль­гельма II, наследника цесаревича, фотографии и художественные картины, изображавшие "Императо­ра Павла I" (от мичманов Смирнова и Б.А. Новикова (1888-1966, Бейрут). Были еще закладная серебряная доска корабля — от начальника Балтийского завода П.Ф. Вешкурцева, — памятные бокалы, ковши и бра­тины, церковное облачение, пожертвованная почет­ным гражданином города Кронштадта, старостой Андреевского собора Я.К. Марковым, и другие исто­рические документы и памятные предметы. Среди них об эпохе императора Павла Петровича напоминала серебряная коробка для папирос с накладным маль­тийским крестом - - подарок кают-компании от офицеров бригады в день судового праздника "Импе­ратора Павла I", 29 июня 1913 г. Все они были пере­числены в "Описании" корабля.

Это изобилие памятных предметов высокой ху­дожественной и исторической ценности должно было вытеснить в сознании людей предания и память пол­ного сумбура царствования Павла, который сумел не оценить военных гениев А.В. Суворова и Ф.Ф. Ушако­ва и оказался не способен обеспечить даже собствен­ную безопасность. О насильственной его кончине всем приходилось умалчивать. И не случайным, наверное, был тот факт, что именно на "Императоре Павле 1" было создано самое обстоятельное "Описание", кото­рое офицеры корабля в апреле 1914г. составили к тре­тьей его кампании. Книга соединила в себе достоинство ранее выпускавшихся в русском флоте ти­пографских описаний: крейсеров "Владимир Моно­мах" (1889 г.) и "Память Азова" (1890г.), броненосцев "Пересвет" (наставление по артиллерии, 1903 г.) крейсеров "Олег" (сокращенная справочная книжка 1908 г.) и "Адмирал Макаров" (1912 г.).

Это было действительно практическое деловое руководство, с исключительной пользой служившее ко­раблю и его людям. В нем описывались конструкция корпуса корабля, его бронирование, артиллерийское и минное вооружение, главные и вспомогательные меха­низмы, рулевое устройство и навигационное оборудо­вание, приводились сведения о непотопляемости, остойчивости водоотливных средствах. Приводились сведения о призах, завоеванных командами корабля в шлюпочных гонках. Вместе с отчетной проектной доку­ментацией "Описание" служило руководством для уг­лубленного изучения корабля его офицерами, помогало всестороннему овладению его техническими средства­ми и оружием. Все это способствовало формированию души корабля, очищению от фантомов Павловского царствования и призраков заговорщиков.

Но слишком давно это было, и не в том, конечно, были помыслы офицеров, озабоченных введением в строй и боевой подготовкой доверенного им, как никог­да огромного, сложнейшего корабля.

Издание было секретным, но и в него не вошли те действительно секретные сведения, какими были мето­ды управления артиллерийским огнем — эта сторона боевой подготовки до настоящего времени остается ис­ториками неисследованной. Имеется лишь одно случай­ное упоминание (М.А. Петров "Два боя", Л., 1926, с. 3) о том, что командующий 1-й английской эскадрой ад­мирал Мейд, прощаясь с прикомандированным пред­ставителем русского флота капитаном 2 ранга А. Изенбеком, плававшим ранее артиллерийским офи­цером на "Павле I", высказал в его лице комплимент всему русскому флоту: "Ваше самолюбие может быть удовлетворено: Гранд Флит стреляет русским методом стрельбы". Таков был результат самого, наверное, глу­боко и основательно усвоенного урока Цусимы, под­нявшего артиллерийскую культуру и искусство стрельбы на мировой уровень.

Показателем этого искусства стали "Заметки по тактике" (Пг, 1914), в которых флагманский артилле­рист бригады линейных кораблей капитан 2 ранга Н.И. Игнатьев (1880-1938) на основе обобщения опы­та флота и выпущенных к тому времени руководств предложил 147 постулатов, освоение которых могло принести победу в артиллерийском бою. Эти постула­ты были руководящими и на "Императоре Павле 1", который, как говорилось в "Описании", пройдя пол­ный курс стрельб в кампанию 1912 и 1913 гг., вышел на передовые рубежи.

В состязательных стрельбах на императорский приз 1912 г. корабль занял третье место среди десяти участников, уступив только "Цесаревичу" и "Адмира­лу Макарову". В состязательной стрельбе плутонговых командиров четырех линейных кораблей и крейсера "Рюрик" в 1913 г. на высочайше утвержденный перехо­дящий приз корабль завоевал первый приз. Его под де­визом "Помни войну" в память 10-летия плавания своего корабля учредил экипаж "Цесаревича". "Павел I" в этой стрельбе добился оценки в 505 баллов, тогда как "Андрей Первозванный" (3-е место) — 340, а крей­сер "Рюрик" — 126. За лучшее управление огнем 120-мм пушек мичман С.Б. Рязанов (1889-1964, Монреаль) был дополнительно награжден особым призом.

Эти успехи знаменовали завершение как никог­да в истории затянувшегося достроечного периода. Таков был результат возрождения флота, когда в ито­ге кардинального усовершенствования артиллерии ко­рабль только к началу 1914 г. мог считать себя вполне боеспособным. Это позволило уже со всей обстоятель­ностью, без скидок на постоянно являвшиеся до того не­поладки приступить к освоению уже выработанных к тому времени флотом новейших методов управления артиллерийским огнем. Встав на путь стабильной пла­новой боевой подготовки, корабль под командованием уже четвертый год стоявшего на его мостике боевого авроровца А.К. Небольсина мог теперь уверенно смотреть в будущее.

Неоценима была роль корабля в качестве этало­на новой техники для внедрения ее на дредноутах. Весом был и вклад "Павла I" в повышение профессио­нального уровня офицеров флота, которому он передал чуть ли не весь комплект специалистов, начинавших службу на нем в 1908-1910 гг. Теперь им на смену при­шли новые. Умиротворение и покой вошли, как мож­но было думать, и в многострадальную душу "Павла I". Но никто не подозревал, сколь недолгой окажется для него передышка, наступившая к началу 1914 года, и какие жестокие испытания предстоят душе корабля и его людям.