Wundefwaffe

13. Мятеж

 

Катастрофу, которая постигла Россию в 1917 г., никто из бюрократии не ждал и не предвидел. Лишь не­многие, как это видно из военного дневника И.И. Ренгартена, сознавали неотвратимость катастрофы. "Ненавистный всем, проклинаемый и Думой, и обще­ством, заклейменный едва ли не именем изменника за свою беседу в Стокгольме с германским дипломатом о мире, Протопопов назначен Министром внутренних дел. Стране дается пощечина", — кончал он свой дневник 1914-1916 гг. 2 января 1917г. он записывал: "В тот самый вечер, когда я сделал последнюю запись, прочел в газе­тах об увольнении Трепова (единственный из тогдашней правящей бюрократии, кто пытался сгладить невыноси­мость сложившегося положения. —P.M.) и гр. Игнатье­ва и о назначении премьером совершенно неспособного старца князя Голицына... Мы дошли до предела.

Говорят самые невозможные вещи, которые ока­зываются возможными: Распутин похоронен в Царском селе, на его могилу паломничество высоких особ. Гово­рят, что императрица — человек большой воли, и госу­дарь ее слушается, что все министры, если не хотят вылететь, обязаны параллельно с докладом Государю делать доклад и государыне, которая таким образом фактически властвует; говорят об ее определенно немец­ких симпатиях... Мерзавцы! что они делают с моей Ро­диной?!".

С удивлением отмечал И.И. Ренгартен полную неосведомленность командующего флотом А.И. Непе-нина (1871-1917, матросы) о состоянии личного соста­ва флота ("все поустали, поуспокоились и становятся почти равнодушными"), которому он в беседе в середи­не января решительно напомнил о том, что офицерство проникнуто негодованием и волнением, что, конечно, оно в целом на эксцессы теперь не пойдет и их не допу­стит" и что ввиду отсутствия всех реальных путей спасения страны остается "третий путь — путь устранения". Все эти планы, прогнозы и намерения оказались неосуществленными и несостоятельными. Страну, на­верное, и в самом деле могло спасти низложение упор­но толкавшего ее в пропасть императора. Но все огромное семейство Романовых не смогло выдвинуть из своей среды тех, кто был бы способен на тот решитель­ный поступок, который совершили заговорщики в Ми­хайловском замке в 1801 г. и который пытались осуществить декабристы в 1824 г.

24 февраля И.И. Ренгартен записывал, что, не­смотря па уже происходившие продовольственные бес­порядки в столице и полную дезорганизацию власти, "мракобесие правительства не ослабевает". Власть, как он записывал позднее, 26 февраля совершила "безумный акт". Государственная Дума и Государственный совет были распущены на месяц", что, по его мнению, и "по­служило сигналом к бунту". Но почему-то в день совер­шившего 28 февраля переворота офицеры и командующий оставались совершенно не готовы к бун­ту флота, который деятельно готовили подпольные силы. Они оказались не в пример решительнее, чем ве­ликие князья, пытавшиеся уговорить императора не гу­бить свою страну.

В отличие от едва не состоявшегося мятежа 1912г., когда все его герои были обозначены на судебном про­цессе, новая революционная история продолжает дер­жать в тайне имена тех ее бойцов, которые 3 марта 1917 г. дали сигнал к мятежу флота на Гельсингфорском рей­де. Нужна была огромная предварительная работа, чтобы корабли на рейде, все как один, последовали сиг­налу, данному с "Императора Павла I". Здесь на кораб­ле была создана, глубоко законспирированная ударная группа, которая на диво слаженными действиями при полном неведении офицеров сумела организовать по­дачу питания на башни, взять на себя управление, под­нять на корабле боевой флаг и привести в действие мгновенно рассыпавшиеся по кораблю группы боеви­ков. Заговор гвардейцев 1801 г. в Михайловском зам­ке они на "Императоре Павле I" в 1917 г. воспроизвели с полным успехом. Очевидно, что меры "отеческого от­ношения" к матросам или хотя бы элементарного по­литического надзора на корабле отсутствовали или были слишком слабы.

От адмирала В. А. Белли, служившего в те годы на "Цесаревиче", автор как-то услышал рассказ о том, как, будучи за старшего офицера он с полного одобрения офицеров, доставил прибывающего по какому-то делу жандарма дожидаться ответа у трапа, но не пустил его на корабль. Быть в стороне от "политики" считалось среди офицеров знаком хорошего тона, и теперь за этот неуместный снобизм им пришлось расплачиваться са­мым жестоким образом.

Роковой просчет власти, дважды, в 1915 и в 1916гг., не решившейся перебазировать додредноуты в Рижс­кий залив, отчего они, стоя в Гельсингфорсе, подвер­глись интенсивному революционному разложению, отразился на "Павле I" особенно успешной деятельностью подпольных организаций. Для командира и офи­церов зревший на корабле мятеж оказался полной нео­жиданностью. В отличие от 1912 г., когда в команде нашлось немало матросов, считавших своим долгом предупредить офицеров о подготовке мятежа, в 1917г. такой информации офицеры, похоже, не получали. Не было, как видно, и попыток "отеческого отношения" к матросам, о чем не раз скорбел в своих Воспомина­ниях министр И.К. Григорович, но к налаживанию ко­торых не приложил никаких усилий. И мятеж, организация которого до настоящего времени остает­ся совершенно не освещенной никакими документами и исследованиями, произошел так же вдруг, как это было на "Потемкине", но вовсе не стихийно, а по сиг­налу хорошо законспирированных организаторов.

Фатальной ошибкой того дня стала попытка ко­мандующего флотом задержать обнародование уже до­шедших до кораблей сведений о совершившихся в Петрограде событиях. Не понимая критичности обста­новки, он пытался дозировать информацию и только около 18 ч 3 марта своими приказами ознакомил коман­ды с уже не представлявшим интерес царским указом о возвращении великого князя Николая Николаевича на должность Верховного главнокомандующего и также из­вестным еще утром, но скрытым от команд текстом ма­нифеста царя об отречении от престола в пользу великого князя Михаила Александровича.

Детонатором мятежа мог стать предательский "приказ № 1" (это был огромный успех германской агентуры), выпущенный самозванным Петроградс­ким советом 2 марта 1917г. Он был опубликован в га­зетах и стал известен фронту. "Кто это написал...? Это прямо для немцев... Предатели..." - возмущал­ся председатель Государственной Думы М.В. Родзяпко (1859-1924), сразу же оценивший гибельность приказа для армии, флота и России. Был, оказывает­ся, и другой документ, до 1966 г. считавшийся "несохранившимся", впущенный уже 1 марта и распространившийся в виде листовки солдатами петроградского бронедивизиона: "Чтобы вас не обману­ли дворяне и офицеры — эта романовская шайка - возьмите власть в свои руки. Выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров, выбирай­те ротные комитеты для заведования продовольстви­ем. Все это помогло подпольным агитаторам развернуть бешенную "разъяснительную" работу сре­ди команд об установлении других, будто бы состо­явшихся решений о даровании народу полной и неограниченной "свободы".

Офицеры, также не оценив взрывоопасное™ мо­мента, пытались войти с командами в совместное об­суждение событий и возможного хода их развития. Непостижимую близорукость проявил и только что вер­нувшийся из Петрограда и, значит, хорошо осведомлен­ный об уже состоявшемся 28 февраля перевороте, начальник 2-й бригады линкоров. Отказавшись выйти к команде с началом волнений на своем флагманском корабле "Андрей Первозванный", он предпочел отправиться в штаб, но по пути был убит. В это же самое время, около 20 часов, как свидетельствовал флагманский исторический журнал 1-й бригады линей­ных кораблей, "линейный корабль "Па­вел I" поднял боевой флаг и навел башни на стоявший рядом с ним линейный ко­рабль "Андрей Первозванный", после чего на "Андрее" был также поднят бое­вой флаг. На обоих кораблях были слыш­ны выстрелы". За ними боевой флаг подняла стоявшая рядом "Слава" и почти тотчас же — дредноуты "Севастополь" и "Полтава". Мятеж охватил весь флот, не исключая "Гангут", на кораблях не пре­кращались крики и выстрелы.

С оказавшегося во главе мятежа "Павла I", па флагманский "Петропав­ловск" клотиком передавали: "Расправ­ляйтесь с неугодными офицерами, у нас офицеры арестованы. На "Андрей" и "Петропавловск" с "Павла" были отправ­лены делегации для ускорения ареста тех офицеров, кто избежал уже совершивших­ся расправ. Полной утрате контроля офи­церов над кораблем содействовал командир (с. 1915 г.) "Павла I" капитан 1 ранга С.Н. Дмитриев (1878-1921, чекис­ты). В отличие от энергично противодей­ствовавшего мятежникам командира "Андрея Первозванного" Г.О. Гадда (1873-1952, Копенгаген), командир "Пав­ла" предоставил мятежникам полную сво­боду действий и, отрешенно просидев в каюте командира, не пытался организо­вать хотя бы спасение офицеров и кондук­торов от убийц.

П.Е. Дыбенко, служивший батале­ром (а не матросом, как писали в советс­кой истории) в Петрограде, со слов матросов, передавал, что будто бы коман­дир бригады, бывший командир броненосца "Импера­тор Павел I", стоя на коленях, просил отпустить его и обещал раздать все из буфета и выдавать на обед двой­ную порцию" и "попросил вывести его на верхнюю палубу посмотреть, что твориться на белом свете. Уви­дев везде красные огни, перекрестился и со слезами на глазах сказал: "Так и нужно".

Мятеж на "Павле I" начался убийством штур­манского офицера лейтенанта Владимира Карловича Ланге (1885-1917). Заранее подготовленные боевики подняли его на штыки как состоявшего будто бы аген­том охранного отделения. Г.К. Граф в своей книге оп­ровергает это обвинение и рисует картину событий следующей (уточнены лишь написания фамилий и при­ведены даты жизни офицеров): "На шум, поднятый во время убийства, немедленно пошел старший офицер старший лейтенант Василий Александрович Яновский (1885-1917), предварительно поручив мичману Мечесла­ву Рафаиловичу Шиманскому (1892-1917) передать рас­поряжение офицерам идти в свои роты. Передав это приказание, мичман Шиманский и несколько других офицеров быстро направились по коридорам к ротам. В коридоре им навстречу шла группа матросов. "Мичман Шиманский ее как-то случайно проскочил, а следующий лейтенант Николай Николаевич Совинский (1893-1917) был остановлен. Матросы просили Совинского не хо­дить далее, так как его убьют. Лейтенант Совинский был совершенно безоружен и на эти предупреждения только поднял руки кверху и сказал: "что ж убейте" ... И в тот же момент действительно был убит ударом кувалды по затылку. Его убил подкравшийся сзади кочегар Руденок, из крестьян Полтавской губернии.

Когда предупреждавшие Совинского матросы хо­тели его перенести в лазарет, убийца еще несколько раз ударил его по голове кувалдой. Той же кувалдой кочегар Руденок убил и проскочившего в толпу мичмана Шиман-ского. Он же убил и мичмана Александра Георгиевича Вулича. Старший офицер, пытавшийся на верхней палу­бе образумить команду, был ею схвачен, избит чем попа­ло, за ноги дотащен до борта и выброшен на лед". Не получая помощи, он умер на льду такой же мучительной смертью, какой уже к вечеру 4 марта, пережив приготов­ление к расстрелу, должен был умереть старший офицер крейсера "Диана" капитан 2 ранга Б.Н. Рыбкин (1882-1917). Тяжело раненого при конвоировании на льду, его добивали ударами прикладов .

Тогда же, как свидетельствуют документы РГА ВМФ (ф. 417, оп. 4, д. 2182, л. 51-54) был ранен чем-то особенно не угодивший мятежникам электрик кондук­тор Огневский. "Революционеры, как еще в 1912 г. учил их с артиллерийским крюком матрос Стребков и к тому же готовили подпольщики 1916 г., сполна посчитались с "угнетателями". О каких-либо попытках самозащиты с их стороны Г. Граф не упоминает. Уроки войны и мя­тежей ничему не научили офицеров. Напрочь демора­лизованные своей аполитичностью, верноподданным идиотизмом (С.Н. Тимирев, даже выброшенный из Рос­сии, продолжал веровать в императора — "чудного, доброго кристальной души человека", с. 22). Оказававшиеся неготовыми даже к мобилизации кондукторов и сверхсрочников (только спустя год они в частях белого движения осознали свое право на самооборону) офице­ры перед лицом матросских масс оказались в жалкой роли загнанных зайцев.

3 марта 1917 г. им пришлось кровью расплачи­ваться за неспособность и нежелание царизма со време­ни пугачевщины осуществить те реформы, включая и благие начинания императора Павла, которые могли бы привести Россию к гражданскому успокоению и по­ставить ее в ряд с цивилизованными и просвещенными странами Европы. Выплеснувшиеся во всю ширь тем­ные инстинкты российского бунта, "бессмысленного и беспощадного" не позволили матросам осознать, что в своем неприятии режима Николая II и стремлении к благу отечества многие офицеры были к ним ближе, чем звавшие к мятежу последователи матроса Стребкова.

Но и офицеры не сделали никаких шагов, что­бы понять душу матросов, и потому получили рас­праву, подобную тем, что в 1773-1775 гг. устроил в Поволжье Емельян Пугачев. Считается, что в те дни погибло до 100 офицеров. И жертвы эти лишь начи­нали огромный мартиролог русской революции. Множество леденящих душу подробностей расправ над офицерами в Гельсингфорсе и Кронштадте при­водит Г. Граф в своей книге, но никто из организато­ров и исполнителей этих изощренных расправ ни разу в советских изданиях не упоминался. Молчит о них и сборник документов "Балтийские моряки в подготов­ке и проведении Великой Октябрьской социалисти­ческой революции" (М.-Л., 1957).

Еще сутки "Павел 1" и взятые под арест уцелев­шие офицеры оставались во власти мятежников. Они успели сформировать целых три комитета и даже некую "Объединенную флотскую демократическую организа­цию". От ее имени утром 4 марта вышла в эфир радио­грамма, в которой в ответ на призывы командующего флотом к восстановлению порядка говорилось: "Това­рищи матросы! Не верьте тирану. Вспомните приказ об отдании чести. Нет, от вампиров старого строя мы не получим свободы... Смерть тирану и никакой веры!" Сигнал был услышан: в воротах порта, адмирал шед­ший в город, был убит выстрелом в спину. Чудом избе­жал смерти шедший с ним и едва не растерзанный толпой флаг-офицер мичман Тирбах.

Но в истории не нашлось места документам, ис­ходящим от офицеров или командиров кораблей. Един­ственное исключение — выдержки из дневника служившего в 1908-1910 гг. на "Павле I" барона Н.А. Типольта, которого события марта 1917 г. заста­ли в должности командира эсминца "Пограничник". Но его история осталась в сборнике недосказанной. Со­ставители сумели умолчать о том, что этот, наделенный высокими талантами истинный интеллигент, вчераш­ний офицер штаба командующего флотом, принявший корабль в командование из рук получившего повыше­ние A.M. Щастиого (1881-1918), был вскоре изгнан с корабля самым позорным образом. Агитаторы умели внушить команде подозрение в пособничестве команди­ра немецким шпионам, и команда дружно проголосова­ла за "недоверие" командиру, успевшего лишь однажды для первого по весне испытания выйти на корабле в море .С ним вместе (возможно, в придачу еще и за не­мецкую баронскую приставку к фамилии "фон", был изгнан и доселе считавшийся лучшим командиром ди­визиона капитан 2 ранга П.В. Гельмерсен (1880-1953). И начальник минной дивизии был бессилен помешать овладевшему командами психозу самоуправства.

Офицеров в те дни десятками, если не сотнями списывали по любому нелепому обвинению. "Изгоня­ли как прислугу", — говорили офицеры. Тогда же за дерзостные попытки поддерживать дисциплину с "Но­вика" был списан сын прославленного адмирала, ар­тиллерист корабля лейтенант B.C. Макаров (1892-1964, Нью-Йорк). Захватившие флот силы спешили его обез­главить. Позорный командующий вице-адмирал А.С. Максимов (1866-1951) никаких попыток спасти офице­ров по существу не предпринимал. А впереди были июльские, августовские, октябрьские и последующие дни, когда бесправие и произвол сделались нормой.

27 мая на "Республике", как с 16 апреля стал назы­ваться "Император Павел I", странным образом — "в безвестной отлучке" оказались трюмный механик инже­нер-механик лейтенант В.Ф. Морозов (1892-?) и водолаз­ный механик инженер-механик мичман Михаил Эйдн.

Трюмный механик был особо просвещен­ным офицером, владевшим французским, английским и немецким языками, водолаз­ный офицер только еще начинал службу. Увы, позднее, к 1 ноября, он вновь обнару­жился в списках кают-компании "Республи­ки". Были ли они в числе тех офицеров, кто, не выдержав революционного бедлама, на­чали по своей воле покидать флот, стали ли жертвами слишком ревностного, как могло показаться матросам, исполнения своего долга, или просто были убиты — сейчас не­известно. Советский писатель Борис Лавре­нев ("Повести", Л., 1941, с. 4-13) такое классовое убийство революционным матро­сом Гулявиным будто бы сбежавшего с "Петропавловска" лейтенанта изображал как акт законной пролетарской мести.

И не в этом ли была причина дру­гой, оставшейся неразгаданной загадки — исчезнове­ния в ночь с 5 на 6 октября в Ганге на транспорте "Тосно" начальника дивизии подводных лодок контр­адмирала П.П. Владиславлева (1876-1917), которому могли отомстить за угрозу "Республике" и "Петропав­ловску", собиравшимся в революционный поход на Петроград. И в дальнейшем с наступлением двоевлас­тия команды лишь согласились терпеть на своих кораб­лях вернувшихся к своим обязанностям, но по существу ставших совершенно бесправными офицеров.

"Павел I" сохранял за собой революционное ли­дерство. Он выдвинул из своей среды видного больше­вика-подпольщика (еще в 1916 г. арестовывался за агитацию среди матросов) Н.А. Ховрина (1893-после 1957). Корабль далеко обошел по численности все дру­гие большевистские организации, которая на линкоре уже в апреле 1917 г. насчитывала 520 человек. Называ­лись и имена активистов: Светличный, Марусов, Алпа­тов, Чайков, Чистяков.

В сборнике "Великая Октябрьская Социалисти­ческая революция на флоте" (с. 80) можно лицезреть от­лично исполненные фотографии двух таких функционеров (еще с ленточками "Император Павел I": Н.А. Ховрина (один из видных членов Цептробалта) и В. М. Марусова (один из руководителей организации РСДРП(б) на корабле" (с. 391). На "Императоре Пав­ле I" свои революционные университеты проходил (во время мятежа находился в Петрограде) первый предсе­датель Цептробалта матрос П.Е. Дыбенко (1889-1938, чекисты), оставивший колоритные и полные революци­онной похвальбы записки "Из недр царского флота к Великому октябрю" (М., 1958).

На "Республике" со всеми удобствами, вопреки всем порядкам службы, квартировали береговые боль­шевистские агитаторы. Корабль был в центре всех от­кровенно проболыневистских лозунгов. 7 августа общее собрание "Республики", порицая правительство за организацию "позорных ударных полков и батальонов смерти" и другие попытки восстановления в стране порядка, требовало "передачи всей власти в руки всерос­сийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". (Подписал председатель Г. Корнев и за сек­ретаря Шпулевский).

Их трудами флот при преступном бездействии его последнего командующего был приведен в состояние напрочь расхристанного "тришкина войска". К боль­шей деградации он шел в продолжение февраля-октяб­ря 1917 года. Дисциплина исчезла. Дошло до того, что один свободный революционный матрос (случай в Мариенхамне) мог позволить себе в разговоре с команду­ющим пускать ему в лицо дым от папиросы (И.И. Ренгартен, из дневника "Красный архив", т. XXXII). Адмирал Бахирев в отчете о Моонзундской операции напоминал о безудержном матросском "политикан­стве" и почти полной анархии, царившей даже на Моонзундских позициях. И тем не менее, при всей невыносимости этой обстановки, офицеры продолжа­ли выполнять свой долг, прилагая неимоверные усилия по поддержанию боеспособности своих кораблей.

В июльские дни возглавлявший Центробалт П.Е. Дыбенко мог еще только похвастаться тем, что для него тогдашний командующий флотом Верховский был "ничто" и что стоит только стрельнуть по штабному кораблю "Кречет", и от него "ничего не останется". К исходу октября он уже без стеснения, с удобствами раз­местившись на царской яхте "Полярная Звезда", мог по­зволить себе отдавать командующему флотом предписания об отправке кораблей с фронта делать "ре­волюционный" Петроград. Ко времени июльского пут­ча большевиков "Республика" и "Петропавловск", по признанию Ф.Ф. Раскольникова, "имели репутацию ци­тадели большевизма". "При этом на "Республике" боль­шевизм господствовал безраздельно вплоть до того, что весь судовой комитет был под влиянием наших партий­ный товарищей" (Ф.Ф. Раскольников "На боевых по­стах", М., 1964). Тогда же "коллективы" "Республики" и "Петропавловска" объявили о готовности к револю­ционному походу своих кораблей на Петроград для поддержки возглавлявшихся Ф.Ф. Раскольниковым кронштадтских отрядов.

21 июня команда "Петропавловска" выдвинула ультиматум Временному правительству: в 24 часа уво­лить 10 министров и призыв к флоту поддержать этот ультиматум бомбардировкой Петрограда. Резолюцией от 10 июля команда "Республики" решительно отверга­ла обвинения в измене революции, выдвинутые Времен­ным правительством против ее корабля, а также "Петропавловска" и "Славы". "У нас на корабле зачин­щиков, шпионов и немецких агентов нет и быть не мо­жет. И напрасно Временное правительство думает, что корабли Балтийского флота переполнены изменниками родины". Команда подтвердила свою готовность вер­ных защитников отечества "в любой момент защитить свободу от врагов внешних и внутренних". Той же ре­золюцией председатель Корнев единогласно (при семи воздержавшихся) выражал свою поддержку Центробалта и протестовала против приказа Временного прави­тельства о его роспуске и переизбрании.

"Гнилая, мотающаяся во все стороны "керенщи­на" (С.Н. Тимирев, с. 111) вместе с никчемным "избран­ным" на крови А.И. Непенина "командующим" флотом Максимовым, а затем и такими же вялыми, сменявшими­ся новыми командующими, оказалась неспособной по­карать убийц на "Павле I" и других кораблях. Все ограничилось многословными, но не имевшими никаких последствий трескучими приказами. Ничтожнейший, как и его предшественник на троне, правитель "демокра­тической" России своей "декларацией прав солдата" от 11 мая 1917г. толкнул армию и флот к уже неудержимо­му развалу. В кликушестве своих исторических речей он перед командой крейсера "Баян" дошел до прямого при­зыва "без всякой пощады" расправляться с теми офице­рами, которые не соответствуют революции". И матросы вняли призыву А.Ф. Керенского, который ради своих шкурных интересов 27 августа предал пытавшегося спа­сти Россию генерала Л.Г. Корнилова. 30 августа, как значилось в резолюции линейного корабля "Петро­павловск", подписанной председателем судового ко­митета (с приложением его печати) Дючковым, команда "как один человек" потребовала предать ге­нерала смертной казни.

31 августа 1917г. команда дредноута "Петропав­ловск" открытым судилищем приговорила к смерти чет­верых офицеров, которые, полагаясь на дарованную революцией свободу совести, отказались подписать, как тогда было проделано почти на всех кораблях клятву в верности Керенскому и отказ подчиняться объявленно­му им изменником Л.Г. Корнилову. Приговор был прост: "Таким контрреволюционерам нет места в сво­бодной стране, а потому постановляем, чтобы их не было в живых. Председатель Дючков" (Красный Архив, т. XXXII).

Выбранная по жребию расстрельная команда (командира обманули, убедив, что офицеров ведут под арест в революционный комитет), высадившись на бе­рег, на глазах публики злодейски расправилась с при­говоренными. Так погибли верившие в торжество демократии в России лейтенант Борис Петрович Тизепко, мичманы Кирилл Дмитриевич Михайлов и только что поступившие на корабль из Морского корпуса Дмитрий Михайлович Кондыба и Михаил Евгеньевич Кондратьев. Поразительно, но и это злодеяние, как и последующие самочинные аресты командой 3 сентября на "Славе" старшего механика, героя войны с Япони­ей, инженера-механика капитана 2 ранга Л.Ф. Джелепова (1872-?) и 11 сентября начальника дивизиона сторожевых кораблей старшего лейтенанта В.К. Жда­нова (1886-1945, Париж) остались безнаказанными.

Подавление третьеиюньского путча большеви­ков не было использовано властью для оздоровления флота. Правительство удовлетворилось примиритель­ными резолюциями мятежных кораблей, а командир "Петропавловска" покрывал своих затаившихся и при­смиревших большевиков, докладывал командующему флотом о том, что у него на корабле "виновных нет". И П.Е. Дыбенко с удовлетворением отмечал в своих запис­ках, что власть в конце концов оставила в покое непо­корные "Петропавловск" и"Республику".

Изображая готовность к бою, команды даже по­зволили вывести корабли в море для первых в 1917 г. учебных стрельб. 14 июля свои стрельбы провели "Рес­публика", "Слава" и крейсер "Баян". 20 июля в море стрелял "Петропавловск", 24-го — "Полтава", 16 авгу­ста — "Севастополь". На маневрирование в море под фагом командующего бригада дредноутов выходила 26 июля и 17-19 августа. 21 августа "Слава" перешла в Моонзунд, хотя ранее, соблюдая очередь, настаивала со­бранием команды па посылку в Рижский залив "Андрея" или "Республики".

Невыразимо обидно и больно сознавать, какие ти­танические усилия прилагали в то лето офицеры и здо­ровая часть флота по поддержанию его боеспособности, и как все усилия в конечном счете были сведены на пет. Корабли продолжали борьбу на всем театре — от фин­ского и Ботнического заливов до Ирбенского пролива. Не исключался и прорыв немцев через Передовую пози­цию. Всем помнились уроки прорыва немцев в Рижский залив в 1915 г. и 10-й флотилии немецких эсминцев через Передовую позицию 28 октября 1915 г. Реальной стала опасность от атак немецких подводных лодок. Они про­никали в Рижский залив, обнаруживались у Эрансгрунда, Раумо и Ревельстойна. Против них у Наргена ставили сети. Тральщики не переставали работать в устьях фин­ского залива. С полным напряжением, несмотря на весь революционный бедлам, продолжала свою опасную бо­евую работу дивизия траления.

13 сентября 1917 г. на немецких минах погиб эс­минец "Охотник", в августе подорвались тральщики "Илья Муромец" и "Щит", в мае погибли в море под­водные лодки "Барс" и "Львица". В Рижском заливе к действующим там силам присоединились 23 июля крейсер "Баян" и несколько вступивших в строй "Новиков". В Лапвике в готовности к переходу в Моонзунд с ухо­дом "Баяна" оставались "Павел" и крейсер "Диана". Но этот всеми ожидавшийся переход не состоялся. Воз­можно, корабль должен был провести учебное маневри­рование, каким 26 июля совместно с миноносцами занималась 1-я бригада линейных кораблей. Возможно, революционная команда сумела отстоять "единство ре­волюционных сил", не допускавшее (были и такие ло­зунги) отделения больших кораблей от флота.

С переходом "Славы" 21 августа в Моонзунд, обеспечивавшая ее переход "Республика" покинула Лапвик и вернулась в Гельсингфорс. Днем раньше "Славы" - — 20 августа в Рижский залив пришла кано­нерская лодка "Хивинец". Катастрофическое крушение обороны Риги, сданной немцам 21 августа, заставило снова сосредоточить силы флота в Лапвике. 23 августа группировка в Моонзунде и Рижском заливе по секрет­ным оперативным сводкам (РГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 596) включала "Славу", "Цесаревича", крейсер "Адми­рал Макаров" (по-видимому, произошла ошибка -речь, очевидно шла о "Баяне", восемь "Новиков", 12 эскадренных миноносцев, 7 подводных лодок. В Лапви­ке и Ганге находились "Андрей Первозванный", "Им­ператор Павел I" (оператор, видимо, не хотел признавать революционное название корабля), вся бри­гада линейных кораблей (очевидно, дредноуты) и вто­рая бригада крейсеров, пришедшая накануне.

Немецкие тральщики упорно (отходя только лишь под огнем Церельской батареи) продолжали тра­ление в Ирбене. Все ожесточеннее становились налеты германской авиации. Тем не менее, а, может быть имен­но из-за большой угрозы повреждений, командующий флотом счел переход "Республики" недостаточно обо­снованным.

Обстановка становилась все более зловещей.