Wundefwaffe

Погиб, но не сдался

 

"Наступил вечер, а затем и ночь накануне боя. После обычной в военное время тревоги "Пригото­виться к отражению минной атаки" команде и офи­церам отдано было распоряжение быть в полной бо­евой готовности... Прислуга спала у орудий, офицеры также примостились на верхней палубе, а кто и на задней площадке... Кругом было тихо, лишь изредка слышался подавленный вздох отдыхавшей у орудий прислуги... Я открыл глаза и увидел, что свет еле на­чинал брезжить. Вскочив и подобрав свой тюфячок, я спустился с площадки (...сзади нактоуза, где были и вахтенные сигнальщики, зорко следившие по сторонам к горизонту) на палубу, где шло уже усиленное приготовление к бою. Слышались мелкая дробь ба­рабана и труба горниста, бившие боевую тревогу. Палубу скатывали водой. У входа в кают-компанейский люк я встретил мичмана Ивана Ханыкова, ко­торый, облокотясь, усиленно протирал глаза. Он ко­мандовал восьмидюймовыми орудиями.

— ...Что, Иван Львович, будем сражаться?

- Да,— ответил он нехотя,— кажется, будет мордянка..." (РГА ВМФ, ф. 76.3, оп. 1, д. 478, л. 1 (вырезка из газеты "Мариупольская жизнь"))

Таким, по рассказу участника, было на "Рю­рике" раннее утро 1 августа 1904 г. в те последние минуты перед боем, вслед за которыми загремели ору­дия, превратившие тихие пока еще палубы корабля в поле героизма, подвигов и мучительных человечес­ких страданий.

С начала боя "Рюрик", шедший концевым, первым принял на себя огонь преследовавшей от­ряд японской эскадры. Энергично отвечая из 203-, а затем из 152-мм орудий, крейсер начал быстро при­бавлять скорость, но движение отряда задерживала "Россия" - — ход пришлось убавить. Это дорого обо­шлось "Рюрику" залпы японцев легли у борта крей­сера, а затем дали накрытие. Первые же взрывы выз­вали на корабле опасные пожары и тяжкие — с особенно жестокими и мучительными ранами — по­тери среди офицеров. Таким был разгоревшийся уже в 5 ч 20 мин от взрыва 203-мм снаряда пожар на баке, грозивший распространиться в глубь носового подачного люка, а из него по шахте в погреб 203-мм боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Н.Н. Хлодовского вход в подачный люк удалось отстоять от огня, по­жар был потушен. И почти следом же разорвавший­ся новый 203-мм снаряд поразил Н.Н. Хлодовского — у него оторвало левую ступню, раздробило ноги. Придя в сознание после перевязки, он продолжал следить за боем и, превозмогая боль, до конца боя ободрял команду и офицеров.

На мучительную смерть обречен был и ранен­ный в первые минуты боя командир плутонга 203-мм орудий мичман И.Л. Ханыков, вся спина которо­го обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти первые минуты сразило наповал и командира носо­вого плутонга 152-мм пушек лейтенанта ба­рона К.Ф. Штакельберга. Исключительно тяжелыми были и раны матросов, беспре­рывно поступавших на перевязочный пункт. Мало кто был в состоянии сам прийти на перевязку.

По счастью, медицинская служба крейсера под руководством доктора Н.П. Солухи еще в мирное время не жалела сил на подготовку к самым суровым испытани­ям: для доставки раненых по всему кораблю были рассредоточены патентованные носил­ки четырех самых распространенных на фло­те типов, тщательно отработаны маршруты и способы доставки раненых на этих носил­ках в зависимости от места транспортиров­ки (люк, трап, платформа) и вида раны. Во всеоружии были и операционные средства, развернутые в просторном помещении ко­рабельной бани. В отличие от незащищен­ной кают-компании, где традиционно пере­вязывали раненых, баня была прикрыта с бортов угольными ямами, поглотившими во время боя до десятка разрывавшихся в них снарядов. Эта защита спасла немало жизней раненых матросов и офицеров. Столь же спасительной была и бесперебойно посту­павшая на главный перевязочный пункт пресная вода —у назначенного для этого опреснителя бессменную вахту нес матрос Бронислав Пиотровский.

На всех боевых постах, обеспечивая безотказ­ное действие оружия, систем, оборудования и меха­низмов, стойко, мужественно и неутомимо несли бо­евую вахту все 796 матросов крейсера. Четко действовали комендоры у орудий левого борта "Рю­рика", посылая снаряд за снарядом по врагу. Защи­щенные лишь орудийными щитами — на верхней палубе да настилом этой палубы в нижерасположенной шестидюймовой батарее, спокойно делали они свое дело среди хаоса смерти и разрушения, при­носимого каждым новым взрывом японских снаря­дов. В средней части на верхней палубе, в наиболее поражаемом месте корабля невозмутимый, с табли­цей стрельбы в руках руководил огнем своей 120-мм батареи мичман Г.С. Платонов.

Когда в носовом плутонге 152-мм орудий мич­мана К.Г. Шиллинга вдруг заклинило патрон у од­ного из орудий, комендоры мигом добыли экстрак­тор, и спокойно разрядив орудие, снова включились в дуэль с концевым японской колонны "Ивате" (под контр-адмиральским флагом), постоянно стреляв­шим с начала боя по "Рюрику". Тут же, под огнем, исправляли комендоры подбитое левое орудие. Вра­жеские снаряды, разрываясь на верхней палубе, по­ражали прислугу расположенных на ней 203- и 120-мм орудий.

Смертельно раненным упал мичман Г.С. Пла­тонов, часть орудийной прислуги его орудий полег­ла тут же. Грохот разрывов на верхней палубе сме­шивался со взрывами в батарейной палубе, где находились все шестнадцать 152-мм пушек. Все чаще раздавались крики: "носилки давай". Число тяжелораненых нарастало. Немало их, уже получивших первую помощь, скопилось в коридоре, ужасная смерть от разорвавшегося в конце боя снаряда ожи­дала многих из них.

Все же те, кому позволяли силы, спешили пос­ле перевязки на свой пост. Квартирмейстер Борис Мирошниченко в кормовом плутонге на верхней па­лубе, заменив двух погибших комендоров, принял на себя командование плутонгом и, вернувшись после перевязки, продолжал вести бой. Непрерывно, пока не были разбиты дальномерные станции, передава­ли под огнем дистанцию до противника дальномер­щики Михаил Масликов (не покинувший свой пост и после ранения), Павел Сергеев, Александр Тихо­нов, Александр Трохин.

Решительно откатывая в стороны беседки, ко­торым грозил неминуемый взрыв, тут же ликвиди­руя пожары, помогая заводить пластыри в разных местах корабля, действовали на подаче снарядов мат­росы Артемий Меньшиков, Михаил Пирогов, Ни­колай Россов, Сергей Рыбаков, Федор Дорохов, Сер­гей Карпов, комендоры Тимофей Солодякнн, Борис Павлов и многие их товарищи, в большинстве полу­чившие ранения. Справившись с повреждением ле­бедок и элеваторов, восстановили подачу в своем по­гребе гальванеры Иван Березнев, Григорий Нечаев и матрос Никита Неншин. Трижды раненный не по­кидал поста у пожарных насосов Стона матрос Митрофан Королев, безостановочную борьбу с огнем вели у насосов матросы Август Зегер, Артур Шель, кочегар Тимофей Аржанников и весь их боевой рас­чет. Они же не раз принимались тушить пожары. Бес­страшно в составе своего пожарного дивизиона бо­ролись с огнем матросы Павел Бажанов, Владимир Вязьмин, марсовой Матвей Яковлев, кочегар Степан Аксенов — нигде на крейсере пожары не помешали вести бой. В недрах корабля под броневой палубой, не всегда, впрочем, из-за обширных люков гаранти­ровавшей защиту, несла свою героическую вахту машинная команда.

Безотказную работу машин на полных ходах и все маневры в бою обеспечивали всюду поспевав­шие машинные квартирмейстеры Карл Аболин, Сергей Воронин, Иван Бархатников и Владимир Архипов, в числе отличившихся в бою были и ма­шинисты Никита Танков и Константин Дмитриев. Неустанно помогали машинистам назначенные в их боевую смену матросы 1-й статьи Иван Кушнарев, Григорий Борисенко, Александр Крылов, матросы 1-й статьи Михаил Большаков, Евгений Курепкин, Алексей Осипов и другие их товарищи. Не отходили от своих котлов раненые матросы 2-й статьи Василий Федотов, Алексей Комачанов, Дмит­рий Быков, Федор Донцов. Кочегары Михаил Абрамов, Андрей Тулаков, Федор Имошин, Ти­мофей Ковшов, мат­росы Иоганн Блюменфельд, Герман Зельтин, Павел Ко­маров, Григорий Поляков вместе с другими товарища­ми, только что сме­нившимися с тяже­лой боевой вахты, отказались от отдыха и вызвались подавать снаря­ды, тушили пожары, воодушевляли боевую смену работавших у котлов кочегаров. Среди отличивших­ся "неутомимой и бравой работой" был и кочегар Тимофей Кюстер. Невозможно даже просто перечис­лить всех тех, кто запертый в своих отсеках у ма­шин, котлов, динамо-машин, насосов, холодильни­ков, рефрижераторов, опреснителей и электродвигателей, подчас в одиночку, не зная тол­ком о ходе гремевшего наверху и сотрясавшего ко­рабль боя, героически исполнял свой долг. Весь экипаж был в этом бою героем.

Едва успели потушить пожар на юте и попол­нить прислугу кормовых плутонгов, как взрывом снаряда на баке перебило почти всю прислугу 203-мм орудия. Орудие вышло из строя. Осколками сна­ряда, проникшими, как и на "России", через огром­ные (до 305 мм) визирные просветы боевой рубки, ранило в ней командира крейсера капитана 1 ранга Е.А. Трусова и старшего штурманского офицера ка­питана М.С. Салова. Два матроса упали рядом за­мертво. В боевую рубку, узнав о ранении команди­ра, поспешил старший судовой врач Н.П. Солуха. Картина разрушений, открывшаяся перед ним с вы­соты переднего мостика, потрясла его. Вся верхняя палуба была завалена горящими и исковерканными обломками вперемешку с телами убитых. Воздух виб­рировал от несмолкаемых разрывов, отдаваясь бо­лью в ушах. Крейсер ежеминутно вздрагивал, сотря­саемый стрельбой своих орудий и разрывами снарядов. Первое время командир, потерявший мно­го крови, продолжал оставаться на ногах, по вскоре силы стали покидать его, и он опустился на палубу рубки [22]. После оказанной врачом помощи он от­казался покинуть рубку и, лежа на принесенном вес­товым матрасе, продолжал отдавать распоряжения по управлению кораблем.

Вскоре стоявший на руле в боевой рубке квар­тирмейстер Приходько доложил, что штурвал не дей­ствует. Рулевой привод оказался перебитым, колон­ка на переднем мостике согнутой, а сам штурвал сбитым. Управление рулем из боевой рубки стало не­возможным. На кормовом мостике рулевые прибо­ры также были уже разбиты, и по приказанию ко­мандира управление рулем было переведено в рулевое отделение на паровой боевой штурвал, куда и пере­шел Приходько. Команды на руль стали передавать голосом из боевой рубки... Сильно страдавший от ран командир начал впадать в забытье и, оставаясь в руб­ке, окончательно передал командование старшему минному офицеру лейтенанту Н.И. Зенилову, заме­нившему раненого Н.Н. Хлодовского. Сигнальный старшина Семен Фокин, раненный в голову, обли­ваясь кровью, настойчиво семафорил шедшим впе­реди крейсерам, чтобы сообщить о ранении коман­дира. Фокина убило осколком снаряда.

Поворот в 6 ч, в результате которого отряд про­рвался позади строя японской эскадры, чтобы уйти на север вдоль корейского берега, для "Рюрика" ока­зался роковым. Уже в начале поворота, выполнявшегося "от неприятеля" - кормой к нему (более безопасный способ — "на неприятеля" — мог, видимо, преждевременно, выдать замысел адмирала японцам), несколько крупнокалиберных снарядов пробили левый борт "Рюрика" в кормовой части. Вода, хлынувшая через две подводные пробоины, быстро затопила кормовой провизионный погреб и, прежде чем подоспели люди, начала через вентиля­ционные трубы поступать в румпельное отделение и отделение рулевой машины.

Трюмный механик поручик А.К. Тон немедлен­но пустил в ход водоотливные средства, а водяная партия приступила к заделке пробоин. Не имевшие средств для откачивания масляный погреб и малярное отделение уже были заполнены водой, по­ступившей через пробоины в левом бор­ту. Новый снаряд, разорвавшийся в про­визионном погребе, разбил крепившийся к его палубе рулевой привод и разрушил переборку, отделявшую погреб от румпельного отделения.

Пока под руководством старшего боцмана Александра Крюка заделывали первые пробоины в румпельном отделе­нии, были получены новые пробоины с правого борта: по ватерлинии — в руле­вом, ниже ватерлинии — в румпельном отделении, которое быстро стало напол­няться водой. Появилась вода и в руле­вом отделении. Попытки подвести пла­стырь не удались, так как цепные подкильные концы уже были все разби­ты, а завести новые на большом ходу крейсера было невозможно. Водоотлив­ные средства не брали воду из-за перебитых магис­тральных труб. Попытки откачивать воду вручную также были безуспешны. Рулевая машина стала, лишив крейсер возможности управляться с помо­щью парового боевого штурвала.

Стоя уже по горло в воде, боцман Александр Крюк, трюмный механик А.К. Тон, несколько ру­левых и подоспевший боцман Дмитрий Петров пы­тались сообщить руль с ручным приводом боевого штурвала, но безуспешно — вода поднималась все выше, усилия боцмана Крюка, нырявшего в глубь затопленного отсека, также окончились неудачей, и так как двери были уже задраены, то людям при­шлось выходить через шахту аварийного выхода, добираясь до нее вплавь. Обслуживавший рулевую машину машинист 2-й статьи Василий Никонов после затопления отсека перешел на подачу боеп­рипасов в корме.

Из-за затопления рулевого отделения после­довал приказ — поставить руль прямо, убрать лю­дей, работавших на заделке пробои и задраить ру­левое отделение. Это позволило избежать затопления близлежащих кормовых погребов, в подачные коридоры которых уже поступала вода из рулевого отделения. Благодаря этому подача почти не прерывалась, и темп стрельбы кормовых орудий, как раз в это время отбивавшихся от всей японской эскадры, не был нарушен.

В боевой рубке, получив сообщение, что руль поставлен прямо, начали управлять кораблем с по­мощью машин. Некоторое время крейсер хорошо держался в строю, следуя за "Громобоем", но вдруг на полном ходу неожиданно рыскнул вправо, выс­кочив из строя в сторону японской эскадры. Только работа левой машины на полный задний ход, а пра­вой — вперед выровняла корабль на прямой курс; но едва, увеличивая черепаший ход, левой машине давали несколько большую частоту вра­щения — корабль немедленно катился впра­во. Ход крейсера на прямом курсе составлял теперь не более 3-4 уз, и корабль сразу же отстал от шедших полным ходом "России" и "Громобоя". Несчастье принес "Рюрику" один из попавших в корму снарядов. Разор­вавшись в уже полностью затопленном румпельном отделении, он, видимо, сбил руле­вые тяги с коромыслами, и руль оказался заклиненным в положении на правый борт.

Весь огонь четырех японских броне­носных крейсеров в этот момент сосредото­чился на "Рюрике" — попадания в него зна­чительно участились, нанося самые крупные за время боя потери и повреждения. Положе­ние усугублялось и попаданиями с крейсера "Нанива", не упускавшего случая отвлечь па себя часть огня русских кораблей.

Небронированная часть надводного борта "Рюрика" постепенно превращалась в реше­то, подводных пробоин насчитывалось уже больше десяти. Пробоины немедленно заделывали, но вмес­то них появлялись новые. Многие орудия, оконча­тельно или временно вышедшие из строя, бездейство­вали, а кормовые погреба были залиты водой, так как крейсер сел кормой после затопления нескольких кормовых отсеков. Вода проникла в кормовые по­греба 203-мм боеприпасов через отверстия выбитых заклепок и, несмотря на поставленные деревянные пробки, окончательно залила погреб через вентиля­ционные трубы. Продолжавшее действовать кормо­вое 203-мм орудие вскоре расстреляло имевшиеся при нем боезапасы, и подача снарядов на руках была организована из носового погреба.

На крейсере были перебиты главные паровые трубы и выведены из действия два котла. Пар из пе­ребитых паровых труб поднял температуру на бата­рейной палубе до 50°С, дым и гарь вспыхивающих там и тут пожаров, удушающие газы от разрывав­шихся снарядов заполняли батарейную палубу, где располагалось большинство орудий корабля. А сверху, через пробоины в палубе, не переставая, хле­стали потоки воды, извергаемые из пожарных шлан­гов. И в этом кромешном аду оставшиеся в живых комендоры продолжали стрелять.

Очередным снарядом, разорвавшимся в носо­вом плутонге 152-мм пушек, убило и ранило несколь­ко человек орудийной прислуги. Место первого ко­мендора Федора Швецова, выбывшего с тяжелыми ранениями обеих рук, занял комендор Марконов, сам весь залитый кровью. "Ничего, держусь еще",— от­вечал он на вопрос своего командира о самочувст­вии, продолжая стрельбу...

Через несколько минут новый снаряд разорвал­ся вблизи правого орудия в тот момент, когда его заряжали. Взрыв патронов опустошил все вокруг, и только четверо из 22 человек плутонга оказались в состоянии бороться с полыхавшим пожаром. Один из 203-мм снарядов "Рюрика" в 6 ч 45 мин, как раз в тот момент, когда русские крейсера в первый раз воз­вращались к нему, вызвал взрыв на концевом ко­рабле японской колонны "Ивате". В 152-мм бата­рее японского корабля взрывом вывело из строя три 152-мм орудия, одно — 76-мм, убило 40 и ранило 37 человек. Из-за начавшегося большого пожара "Ива­те" временно вышел из строя. Как оказалось впос­ледствии, это был один из самых удачных выстрелов русских кораблей. Узнав о выходе из строя японс­кого крейсера, Н.Н. Хлодовский, оставаясь офице­ром и в своем беспомощном положении, превозмо­гая боль, крикнул: "Ура!" Крик этот, подхваченный матросами, вызвал новый прилив сил у рюриковцев, ободренных к тому же возвращением своих крейсеров.

В 6 ч 57 мин "Рюрик" на короткое время на мач­те поднял сигнальные шары на средний ход, лучше удерживался он и на курсе. Но скорости на очеред­ной прорыв, который в 7 ч 20 мин предприняла "Рос­сия", "Рюрику" не хватало. В 8 ч К.П. Иессен еще раз вернулся к нему на выручку, а в 8 ч 25 мин, как уже говорилось, окончательно повернул на Влади­восток, отвлекая за собой в погоню все четыре япон­ских броненосных крейсера. В 9 ч, продолжая бой, шесть кораблей скрылись за горизонтом...

Около "Рюрика" остались крейсер "Нанива" под флагом адмирала Уриу и присоединившийся к нему в 8 ч 30 мин крейсер "Такачихо". "Нанива", подошедший к месту боя почти с самого начала, был отогнан огнем "России" и долгое время держался в почтительном отдалении от русских, периодически пытаясь обстреливать их, когда дистанция сокраща­лась, и снова отходил, получив отпор. Теперь, с ухо­дом сражавшихся крейсеров на север, эти два корабля завязали бой с "Рюриком", израненным, утратив­шим почти всю свою артиллерию...

...В восьмом часу смертельно раненный в го­лову упал на пол боевой рубки стоявший у рукоя­ток машинного телеграфа лейтенант Н.И. Зенилов. "Не сдавайтесь, братцы, постоим за матушку Рос­сию?" - были его слова, когда два матроса, под­хватив его под руки, повели на перевязку. В коман­дование крейсером вступил следующий по старшинству, также раненный, младший артилле­рийский офицер лейтенант К.П. Иванов. Все попыт­ки его следовать за уходящими крейсерами были тщетны: скорость с положенным на борт рулем была ничтожна, корабль мог совершать только круговое движение, описывая в зависимости от соотношения оборотов машин ту или иную циркуляцию. Все ком­пасы были уже разбиты, и ориентироваться прихо­дилось по сражавшимся кораблям.

..."Нанива" и "Такачихо", открыв огонь с рас­стояния 40 кб, по-видимому, еще побаивались "Рю­рика", помня меткие залпы его артиллерии лишь два часа назад, но убедившись, что большинство орудий корабля уже молчит, японцы осмелели и подошли ближе, не переставая стрелять. Если бы вдруг снова заговорили все умолкнувшие орудия "Рюрика", до­рого заплатили бы эти крейсера за такое приближе­ние. Теперь же корабль, недавно грозно ощетинивав­шийся 26 крупными орудиями и более чем двумя десятками малокалиберных, едва отвечал из несколь­ких орудий, представляя для японских крейсеров гро­мадную мишень, которую они расстреливали почти безнаказанно.

Этот осевший кормой остов, с продырявленными бортами и палубами, с раз­рушенными мостиками, пробитыми трубами и мач­тами, не имевший места, куда не попадали бы вра­жеские снаряды, весь оку­танный облаком пара, сме­шанного с бурым дымом от разрывов вражеских снаря­дов, еще продолжал стре­лять, двигаться и даже ма­неврировать в пределах того круга циркуляции, ка­кую позволял описывать заклиненный руль.

Сила духа и сплочен­ность команды, верность долгу и патриотизм каждо­го члена экипажа — это то, что составляет душу кораб­ля, без которой он лишь же­лезная коробка. Силой духа людей держался "Рюрик" в эти тяжкие минуты. Сознавая безвыходность поло­жения, все на корабле прониклись твердым решени­ем биться до последнего — завет адмирала С.О. Ма­карова "погибнуть с честью" руководил действиями русских моряков.

Сильнейший взрыв потряс корабль. С право­го борта вырвалось наружу громадное пламя. Это взорвалась приготовленная к выстрелу по-боевому торпеда в правом надводном аппарате, расположен­ном в помещении кают-компании. Весь черный и скрученный, как сгоревшая спичка, аппарат был си­лой взрыва отброшен на другой борт. Через пробои­ну, оказавшуюся вследствие посадки крейсера кор­мой на уровне ватерлинии, проникла вода и поднялась в кают-компанию по колено. Младший су­довой врач Э.М. фон Брауншвейг, организовавший здесь дополнительный перевязочный пункт, счастли­во отделался десятками мелких ран и самоотвержен­но продолжал свой нелегкий труд, работая на полу­разрушенном столе. (Избавив от мучений и смерти несколько десятков раненых, он сам был смертельно ранен в конце боя.)

Выбрав место за кормой "Рюрика", японцы усиленно поражали его губительным продольным ог­нем. Исковерканная до неузнаваемости палуба кораб­ля, значительно осевшего кормой, как на ладони проецировалась перед японскими комендорами, ко­торые били без промаха, так как расстояние умень­шилось уже до 20 кб.

"Выйдя на минуту на верхнюю палубу,— вспо­минал об этих минутах один из волонтеров ("зауряд-прапорщиков") Виктор Ярмерштедт,—я увидел один из неприятельских кораблей почти прямо у нас за кор­мой, то есть вне угла обстрела нашими орудиями. Заглянув мимоходом в светлый люк кают-компании, я увидел, что вода подошла уже до уровня стола.

Крейсер в это время имел довольно значитель­ный дифферент на корму и небольшой, около 7-8°, крен на левую сторону. В это время мы начали скло­нять свое направление вправо.

Спустившись опять в адмиральское помещение, я спросил комендора Цибульского, управлявшего те­перь уже двумя орудиями Канэ, так как другой комен­дор был убит, отчего он, Цыбульский не стреляет.

— Вне угла обстрела еще, Ваше благородие,— хладнокровно отвечал он,— вот сейчас придет, тог­да откроем огонь. И действительно, в продолжение некоторого времени мы очень успешно отстрелива­лись от неприятеля...".

Так, меняя радиус циркуляции за счет переме­ны оборотов машин, лейтенант К.П. Иванов попе­ременно вводил в действие немногие из уцелевших орудий того или иного борта, и благодаря этому, несмотря на стремление японцев держаться вне сек­торов обстрела этих уцелевших орудий, русским ко­мендорам удавалось достигать попаданий по вражес­ким кораблям. Когда расстояние до противника сократилось до 15-18 кб, лейтенант К.П. Иванов не­медленно воспользовался моментом взаимного рас­положения кораблей, чтобы при очередной цирку­ляции, дав полный ход, таранить ближайший японский крейсер.

В это же время минный квартирмейстер Анд­рей Короткое выпустил из единственного уцелевше­го на крейсере левого кормового аппарата торпеду но другому японскому крейсеру. Умирающий лев неожиданно показал клыки, и японцы, уклоняясь от торпеды и таранного удара "Рюрика", тотчас же вышли из круга его циркуляции и, отойдя на рас­стояние около 25 кб, продолжали расстреливать упорно отбивавшийся корабль. Убедившись, что русские вовсе не намерены сдаваться, японский ад­мирал, вторично лишавшийся столь верной, каза­лось бы, добычи (ведь именно он командовал эскад­рой, предназначавшейся в свое время для захвата "Варяга"), приказал усилить огонь.

Новый залп обрушился на "Рюрика", град ос­колков посыпался на броню рубки, и одним из ос­колков, проникших под крышу через прорезь, вто­рично ранило лейтенанта К.П. Иванова. Кровь залила ему глаза и лицо, и, временно передав управ­ление кораблем находившемуся в рубке штурманс­кому офицеру капитану М.С. Салову, он отправился на перевязку. Все коридоры, ведущие к перевязочно­му пункту, были заполнены стонущими ранеными, но работавшие здесь люди словно не замечали окру­жающей обстановки. Уже позднее установили, что у 175 уцелевших раненых было 345 ран. Вот уже четы­ре с лишним часа, потеряв всякую ориентировку во времени, видя перед собой лишь тягост­ное разнообразие бесчисленных ран, хладнокровно рабо­тал здесь доктор Н.П. Солуха со сво­ими 12 помощника­ми. В их числе, кро­ме четырех штатных санитаров и двух фельдшеров, были судовой комиссар (в обычное время ве­давший по должно­сти вопросами пищевого доволь­ствия) П.К. Крузман, судовой шки­пер 73-летний старик: В.И. Анисимов, вольнонаем­ный капельмейстер Шопс Ротенберг и другие, кому по дол­жности не полага­лось принимать прямое участие в бою. Получив по­мощь от фельдшера Андрея Ершовича, лейтенант К.П. Иванов вернулся в рубку.

Покончив с пожаром в носовом плутонге, уце­левшие после взрыва комендоры тотчас же во главе со своим командиром мичманом К.Г. Шиллингом приступили к исправлению левого орудия, вышедше­го из строя еще во время боя с броненосными крейсе­рами. С особым рвением работал комендор Егор Ко­стров, который никому не хотел уступить чести "первому открыть огонь из орудия, и, несмотря на раны, ни за что не хотел идти на перевязку. Пока ис­правляли орудие, мичман К.Г. Шиллинг, принадле­жавший еще и к водяной партии, отправился на за­делку пробоины в кают-компании. Из своего относительно удаленного от средней части корабля плутонга он сразу попал в кромешный ад. В клубах пара, заполнившего помещение батарейной палубы из пробитых паровых труб при температуре, подняв­шейся до 50-60°С, среди несмолкаемого грохота вы­стрелов и разрывов вражеских снарядов люди еще продолжили стрельбу из нескольких орудий. Здесь, тоже израненные, еще оставались на ногах и управ­ляли огнем командиры батарей лейтенант Павел Юрьевич Постельников и мичман Василий Михай­лович Терентьев.

Подбежавший комендор доложил, что мичман А.В. Ширяев, вторично раненный, отправился на перевязку; нужно было временно заменить его. В кор­мовом плутонге еще могли действовать левое 152-мм орудие и одно 47-мм, а так как японские крейсера были в это время в 25 кб от кормы "Рюрика", то мич­ман К.Г. Шиллинг, успев справиться с пробоиной, приказал открыть огонь.

В эти последние минуты жизни корабля огром­ное присутствие духа не покидало рюриковцев. Вот "волонтер на правах прапорщика" Рожден Арошидзе, встретив возвращавшегося к себе мичмана К.Г. Шиллинга, как ни в чем не бывало просит у него за­курить и лишь произносит с кавказским акцентом "больно уж жарко". А ведь он, самоотверженно ру­ководя тушением пожаров, которых за время боя на обеих покрытых деревянным настилом палубах насчитывалось до тридцати, постоянно находился в самых опасных местах и лишь по счастливой случай­ности остался невредимым и даже не был ранен.

Вернувшемуся в свой плутонг мичману К. Г. Шиллингу комендоры с торжествующими лицами доложили, что левое орудие снова пригодно к дей­ствию и из него уже сделали несколько выстрелов. "...Я подошел к орудию,— вспоминал он,— и что же открылось перед моими глазами: без прицела, подпираемая вымбовками, стояла подбитая пушка, из которой мои молод­цы продолжали стрелять, направляя ее по разным своим "приметам", и стреля­ли до тех пор, пока новым снарядом не сбило прислугу и уж окончательно не за­ставило орудие замолчать..." [23. С. 88]. С выходом из строя последнего орудия закончилась боевая деятельность носового плутонга. Так было и во всех остальных плутонгах; несмотря на все ухищрения комендоров (под огнем чи­нивших подбитые орудия, подпиравших их чем можно, плечом помогавших по­врежденному орудию накатываться), действовавших орудий становилось все меньше. Одним из последних кончил бой мичман А.В. Ширяев, которого пос­ле шестого ранения унесли на перевязоч­ный пункт. С перебитой ногой он вер­нулся к своим орудиям и, когда взрывом разметало орудийную прислугу, сам по­могал заряжать последнюю пушку. Око­ло нее он и упал от потери крови.

Пришедшие в боевую рубку ко­мандир 152-мм батареи лейтенант П.Ю. Постельников и мичман Д.А. Плазовский, доложив, что стрелять уже некому, так как комендоры все выбыли, а ору­дия подбиты, предложили идти к ближайшему берегу для спасения раненых, после чего взорвать крей­сер. Но надежды дойти до корейского берега были нереальны — японцы подступали со всех сторон. Было ясно, что взрываться или открывать кингсто­ны придется здесь же.

Для организации последнего отпора врагу, по приказанию лейтенанта К.П. Иванова, в помощь не­скольким уцелевшим комендорам были посланы люди из машинной команды — последний резерв к последним орудиям.

Новый снаряд, проникший через просвет бое­вой рубки, разорвался внутри... Мгновение бушевал смерч огня и осколков, заполнив всю ее смрадным дымом и газами, но лишь несколько слабых стонов ус­лышал в ответ раненый вестовой Солодков, упавший около своего мертвого командира. Из находившихся по боевому расписанию в рубке матросов не было ни одно­го без тяжелого ранения. Многие матросы были убиты. Чудом уцелевшие лейтенант К.П. Иванов и штурманс­кий офицер капитан М.С. Салов были отброшены при взрыве в проход боевой рубки и очнулись лежащими по обе стороны входной двери. Все приборы в рубке оказа­лись исковерканными, машинный телеграф разбит. Ра­ненный третий раз лейтенант К.П. Иванов спустился на верхнюю палубу, чтобы голосом передавать приказания в машинное отделение.

Огонь с "Рюрика" почти прекратился, и, обойдя батарейную палубу, перешагивая через груды обломков, зияющие пробоины и истерзанные тела убитых и ране­ных, лейтенант К.П. Иванов убедился, что все средства к сопротивлению исчерпаны полностью. В 10 ч 5 мин последний выстрел с корабля сделала еще изредка дей­ствовавшая пушка в кормовом плутонге мичмана А.В. Ширяева. Стрельба с "Рюрика" прекратилась. Все шесть надводных минных аппаратов давно уже были не при­годны к действию, шлюпки и обе "миноноски" - "Трувор" и "Синеус' — разбиты, а все абордажное оружие уничтожено.

Мнение "совета", собранного в адмиральском са­лоне из оказавшихся поблизости офицеров — лейтенан­та П.Ю. Постельникова, мичманов А.В. Ширяева и К.Г. Шиллинга, было единогласным: раз нельзя больше драться, нужно взорвать корабль, но не допустить его захвата.

Мичман К.Г. Шиллинг, единственный не ранен­ный из строевых офицеров, получил приказание К.П. Иванова подготовить к взрыву носовые минные погре­ба, но вскоре вернулся, доложив, что из-за перебитой во многих местах проводки бикфордова шнура и затоп­ления части погреба быстро подготовить корабль к взрыву невозможно. Оставался один выход — открыть кингстоны. Вызвав к себе старшего инженер-механика И.В. Иванова, лейтенант К.П. Иванов приказал ему от­крыть кингстоны, а вахтенному механику А.А. Гейно — стравить пар из котлов, открыв паровыпускные кла­паны. Машинной команде было разрешено выходить наверх. Машинисты первой статьи Абдул Мангулов и Николай Шестаков, открыв кингстоны, в числе после­дних покинули опустевшие машинные отделения. Ране­ных выносили и выводили на верхнюю палубу, подвя­зывали к каждому койки, пояс или какой-нибудь деревянный обломок и осторожно спускали в воду.

В единственную из шлюпок, которую еще можно было как-то залатать, положили еще остававшегося в сознании лейтенанта Н.И. Зенилова; старший офицер Николай Николаевич Хлодовский с перебитыми нога­ми и страшной раной в боку умирал тут же на палубе своего корабля. Младший судовой врач Э.М.Г. фон Брауншвейг, смертельно раненный одним из последних японских снарядов, сознавая всю безнадежность своего положения, просил не трогать его: "Спасайте других, кого еще можно спасти, а я хочу умереть на "Рюри­ке" и вместе с "Рюриком"". [22. С. 38] В эти же мину­ты снарядом был убит мичман Д.А. Плазовский, бе­жавший с юта к лейтенанту К.П. Иванову. Тело мичмана было обезображено до неузнаваемости.

А японцы еще продолжали стрелять. Снаря­ды рвались на палубе "Рюрика" и вокруг, добивая уже оказавшихся в воде раненых. Только убедив­шись, что корабль тонет, японские крейсера прекратили стрельбу и стали приближаться. На го­ризонте появились возвращавшиеся корабли эскад­ры Камимуры. В разных местах горизонта виднел­ся дым вызванных к месту боя других японских крейсеров и миноносцев.

"Рюрик" все больше садился кормой, кренясь одновременно на левый борт. Большинство уцелев­шей команды было уже в воде, остальные еще вы­жидали на палубе, не решаясь покинуть корабль. Лейтенант К.П. Иванов, вернувшийся в рубку, что­бы уничтожить секретные документы, на мгновение замер у входа. В потерявшей боевое значение и по­кинутой живыми рубке, видимо, разорвался новый снаряд — тела убитых в рубке были покрыты белой пеной пуха из подушки командира и лишь голова командира выступала над этим пуховым саваном. В зубах его держался мундштук с погасшей папи­росой, помогавшей ему в самом начале боя еще жи­вому, но тяжело раненному забыться от мучитель­ной боли. С трудом вытащив из-под лежавших вповалку тел залитые кровью сигнальные книги и карты, лейтенант К.П. Иванов сложил их вместе в мешок, на дне которого уже было приготовлено не­сколько колосников, и с трудом дотащив до края мостика, столкнул за борт.

Снова окинув взгля­дом внутренность рубки и простившись со своим ко­мандиром, он пошел, испол­няя свой последний долг, по батарейной палубе к корме, чтобы оценить состояние разрушений корабля. Не пройдя и половины пути, он почувствовал, как дрогнул, погружаясь кормой, крей­сер. Выбежав на верхнюю палубу, он увидел под нога­ми лишь плещущееся море — вся кормовая часть палу­бы до самой грот-мачты была уже в воде. Спустив­шись по уходящему в воду правому борту мимо грозя­щих небу безмолвных ору­дий, он нырнул в тот мо­мент, когда корабль начал неудержимо валиться на левый борт. Вот он лег со­всем на борт, с грохотом упала в воду задняя дымо­вая труба, блеснула изодранная во многих местах медная обшивка, на мгновение показался таран, и спустя секунду лишь белая пена слабого водоворота кружилась на месте катастрофы. Вынырнув, К.П. Иванов услышал, как отчаянным "ура" и возгласа­ми "Прощай, дедушка „Рюрик"" экипаж провожал свой погибавший корабль. Это было в 10 ч 20 мин. "Странное щемящее чувство прощания охватило меня, я плакал как дитя",— вспоминал об этих ми­нутах прощания с кораблем один из участников боя. Так в упорнейшем и кровопролитном пятича­совом бою, какого еще не знала история парового бро­неносного флота, погиб славный корабль, от начала и до конца повторив своим подвигом словно и о нем написанную песнь о "Варяге". Из 796 матросов крей­сера погибли 193 и были ранены 229 человек, среди 374 матросов, не получивших ранений, строевых было не более 100 человек, из 22 офицеров погибло 9 и были ранены 9 человек. Среди спасшихся не оказалось стар­шего механика И.В. Иванова — предполагали, что он был убит одним из деревянных обломков, с большой силой во множестве всплывавших из глубины моря. Уцелели шкипер В.И. Анисимов, комиссар П.К. Крузман и священник Алексей Оконечников. Ему как ос­вобожденному японцами "некомбатанту" (не принад­лежащему к военнослужащим) удалось скрытно от японцев, несмотря на постоянные обыски, доставить в Россию краткое донесение К.П. Иванова об обстоя­тельствах и результатах боя. Спустя два с небольшим месяца в соответствии с Женевской конвенцией был освобожден и весь медицинский персонал крейсера. Тогда только и стали известны в России подробности боя и гибели "Рюрика".