Wundefwaffe

2. Америка показывает пример (1861—1865 гг.).

 

Гражданская война 1861 —1865 гг. в США стимулировала широкое изобретательство и имп­ровизации в создании новых средств ведения войны на море. Вместе с первыми блиндированными и та­ранными судами, паровыми канонерскими лодка­ми и скоростными блокадопрорывателями, казе­матными и башенными броненосцами появились и катера с шестовыми минами.

Классическим примером применения нового оружия, которое называли "торпедо", стал подвиг лейтенанта федерального флота Кушинга. В октяб­ре 1864 г. он на паровом баркасе прорвался на за­щищенную бонами и охраняемую стоянку броне­носца конфедератов "Альбемарль" и потопил его взрывом подведенной на шесте мины. Война дала пример боевого применения (построенной конфе­дератами) подводной лодки (или подповерхностно­го судна), которая буксируемой миной потопила деревянный корвет федерального флота "Хаузатоник". В ходе войны были созданы и специальные скоростные минные катера со штатным шестовым вооружением. Силуэты этих малых судов, у кото­рых над корпусом возвышались лишь одна дымо­вая труба с рубкой и котельным кожухом, стали вскоре привычными на всех флотах мира.

Война показала действенность всего арсенала созданных и проверенных за ее время мин — шесто­вых, буксируемых, дрейфующих. Ставшая реаль­ной минная опасность заставила флоты принимать особые меры и специальные технические средства для охраны стоянок кораблей. Появились сетевые заграждения, боны, охранные катера, обходив­шие стоянку.

Позднее — к концу XIX века появились сете­вые преграды и защита в виде постоянного луча прожектора на подходе к охраняемой стоянке. Ко­раблям, чтобы не быть застигнутым врасплох, при­ходилось теперь стоять под парами. В качестве пер­вых противоминных орудий начали применять по­левые пушки и гаубицы, стрелявшие картечью. По­ражать вначале пытались личный состав. Задача уничтожения носителя появилась позднее. Поэтому были распространены разного рода картечницы (11-мм Гарднера, 16-мм Гатлинга, 25,4-мм Норденфельда) и все более увеличивавшиеся в калибре — до 37, 47 и 75 мм — скорострельные пушки. В 80 гг. на всех флотах мира особенно были распростране­ны 37-мм пятиствольные (для попеременной смены нагревающихся при стрельбе стволов) револьвер­ные пушки французской фирмы Готчкисса. Лицен­зия на их производство в России была приобретена для Обуховского завода, и эти пушки были первым артиллерийским оружием миноносцев.

Уже в 1862г. под впечатлением американско­го опыта было решено и в России испытать "мин­ные тараны", предложенные генерал-майором Тизенгаузеном. Испытаниями, проведенными в том же 1862 г. на канонерской лодке "Опыт", было, в частности, установлено, что взрыв подводного за­ряда, укрепленного на шесте длиной 6—8 м, ника­ких вредных последствий для атакующего корабля не вызывает. На броненосной эскадре и отряде Морского училища начался поиск самых надеж­ных и простых приспособлений: на корабельных откидных шестах полковника Петрушевского (его идею поддержал А. А. Попов), на шлюпках и кате­рах, на шестах канонерских лодок для действия вместо тарана.

В итоге за 6 лет разнообразных минных опы­тов на канонерской лодке "Картечь" к 1868 г. была отработана тактика и техника применения шесто­вой мины с длиной шеста до 18м. Проводившая ис­пытания комиссия адмирала Е. В. Путятина выра­жала убежденность в особой роли, которая пред­стоит миноносным судам в будущих войнах, и счи­тала "безотлагательно необходимым основательно разработать вопрос о применении у нас подводных мин к миноносным судам".

Мир, казалось, уже стоял на пороге создания носителей нового оружия — скоростных надвод­ных и скрытных подводных. Но косность професси­онального мышления военных специалистов, трудноразрешимость технических проблем и финансо­вые ограничения (бюджет Морского министерства по инициативе генерал-адмирала только что был урезан почти вдвое) надолго затянули этот процесс.

В 1874 г. ездивший в США " за наукой" капи­тан I ранга Новосильский доложил о том, что там "торпедо- и миноносные суда" признают перспек­тивным видом не только пассивного, но и наступа­тельного оружия. Это позволило и в России офици­ально признать новое оружие. Оно было выделено из ведения артиллерийского отделения МТК и по­ручено самостоятельной структуре во главе с заве­дующим минным делом на флоте. Научный уро­вень и возможности новой отрасли вооружения были еще весьма ограничены, обобщением опыта прошлого по-прежнему не занимались.

Сохранялся и другой феномен николаевского режима — неистребимая наклонность к "секретно­сти". Из-за нее даже первые специалисты, причаст­ные к созданию в России ракетного оружия, оказы­вались в неведении о широких опытах его примене­ния, проводившихся К. А. Шильдером. "Слава это­го применения должна принадлежать гениальному человеку, которого мы только что назвали", — пи­сал Б. С. Якоби, протестуя против "забывчивости" К. И. Константинова, с легкостью признавшего первенство в этой области французов.

Сформировавшаяся при Николае I традиция везде и во всем прятать концы в воду не была в полной мере преодолена и в то время. Упорное со­крытие фактов, неспособность к анализу и обоб­щению красной нитью прошли через всю российс­кую действительность. Немало навредили они и флоту и судостроению. По этим, видимо, причинам по-прежнему оставались в забвении проекты подводных лодок и ракетно-фугасных пароходов К. А. Шильдера.

Этот опыт не был, похоже, использован и при испытаниях в 1866—1873 гг. подводной лодки И. Ф. Александровского. Лодка была существенно боль­ше, имела механический двигатель и была готова к использованию самодвижущихся мин. К концу ис­пытаний она могла быть усилена разработанной изобретателем самодвижущейся миной — торпе­дой. По своим характеристикам она превосходила первые образцы выпускавшейся в Фиуме с 1867 г. мины Уайтхеда. Надо было лишь, как и с подвод­ной лодкой К. А. Шильдера, поддержать проект се­рией опытно-конструкторских работ и добиться последовательного устранения всех обнаружив­шихся недостатков.

Но и на этот раз у властей не хватило терпе­ния и мудрости. О ракетах, которые так настойчиво предлагал в свое время К. А. Шильдер, почему-то даже не вспомнили, а подводную лодку и торпеду И. Ф. Александровского оставили в небрежении, которое даже сегодня вполне пониманию не подда­ется. Явно неблаговидную роль, подобную той, что взяли на себя в свое время адмирал П. И. Рикорд "со товарищи", сыграли в судьбе лодки И. Ф. Алексан­дровского два других адмирала новой формации: А. А. Попов и К. П. Пилкин. Увлеченные каждый собственным творчеством — один сооружением "поповок", другой — минными опытами, они, по­хоже, увидели в изобретении конкурента и не захо­тели поддерживать его до конца. Один адмирал идеи И. Ф. Александровского погубил, а другой его предал.

Едва ли помог изобретателю и столь заинте­ресованный в самоутверждении корабельный ин­женер С. О. Бурачок. Несмотря на очевидно более высокую эффективность примененного на подвод­ной лодке гребного винта, инженер предполагал снабдить ее водометными двигателями. Никто из причастных к делу специалистов не сумел поднять­ся до широкой оценки возможностей и перспектив применения лодки, на основе которой можно было принять программу последовательного, не счита­ясь со временем, усовершенствования важных уз­лов и систем лодки.

Между тем все они уже тогда могли быть до­работаны опытным путем. Ничто не мешало снаб­дить лодку паровым двигателем надводного хода. Именно так французы в 1898 г. сделали на своей лодке "Нарвал". С поразительным равнодушием отклонили представленные И. Ф. Александровским в 1877 г. проект лодки водоизмещением 630 т, а в 1886 г. — ее усовершенствованный вариант. И все это время ни один из корабельных инженеров и спе­циалистов МТК не находил нужным обратить вни­мание на опережавшие свое время проекты и прило­жить усилия к их реализации. Слишком сильно было еще влияние николаевской школы лености мысли, всеобщей безынициативности и чиновного "умывания рук.".Даже Порт-Артур и Цусима в полной мере, как можно будет видеть далее, эту си­стему поколебать не сумели.

Трудно даже представить, какого разитель­ного превосходства могла бы достичь Россия, ока­жись ее власти наделены хотя бы малой частью ин­женерной интуиции и государственного предвиде­ния. Извлеченные из глубин сейфов, приведенные в соответствие с техническим уровнем времени, проекты К. А. Шильдера и И. Ф. Александровско­го могли дать России то действительно новое ору­жие, которое изменило бы ход событий русско-ту­рецкой и русско-японской войн или даже предотв­ратило бы их.

Но выбор был сделан, и Россия, как во време­на императора Николая Павловича, покорно и без­думно ступила на тропу, протоптанную западными изобретателями и предпринимателями. При этом, как водится, о собственном опыте не вспомнили. Вместо выработки типа специального носителя (надводного и подводного) началось (в силу пере­живавшегося ренессанса доисторической таранной техники) бездумное оснащение шестовыми, букси­руемыми, бросательными минами находившихся в строю боевых кораблей.

Характерно, что в первый сформированный под начальством заведующего минным делом от­ряд "для минных упражнений" включили корабли, для этой цели совершенно неподходящие: броне­носный фрегат "Адмирал Лазарев", корвет "Бога­тырь", клипер "Изумруд". Вслед за ними начали вооружать минами и другие столь же тихоходные и неповоротливые корабли: башенные фрегаты, парусно-паровые клипера, канонерские лодки, а в дальнейшем даже "поповки". Упражнения с шесто­выми минами считались столь выдающимися нов­шествами, что их тщательно скрывали от глаз иностранцев.

Так минное оружие все более уклонялось от идеи требовавшегося для него маневренного, быст­роходного или совершенно скрытного носителя, образец которого представляла тогда подводная лодка И. Ф. Александровского. Непонимание этой идеи сыграло, по-видимому, свою роль и в пренеб­режении к появившейся тогда же самодвижущейся мине-торпеде. Предложение Уайтхеда в 1869г. купить у него секрет изобретенной им мины было от­клонено не только из-за слишком большой цены (800 тыс. флоринов) и невысоких характеристик, но и потому, что такие мины "представлялись неудоб­ными для действий с судов". И только, видимо, на всякий случай решили продолжить опыты с разра­ботанной ранее торпедой И. Ф.Александровского. Но А. А. Попов, которому было поручено наблю­дение за этими испытаниями, отстоять наш приори­тет почему-то не смог. Свое слово о применении минного оружия не было готово сказать и корабле­строение.

Когда в октябре 1874г. управляющий Морс­ким министерством, сознавая наступление эры ми­ноносцев, приказал "избрать или составить проект такого судна для постройки и испытаний в нашем флоте", то в МТК, следуя по проторенной броне­носной тропе, не нашли ничего лучшего, как от­кликнуться разработанным в марте 1875 г. проек­том миноносца в виде 11000-тонного артиллерийско-минного мастодонта.

Вооружение его должны были составить во­семь труб для самодвижущихся мин, носовой мин­ный шест и одно-два башенных орудия крупного калибра. Скорость предполагалась 16—18 узлов, на случай дальних плаваний предусматривался полный парусный рангоут. Крайне слабый артил­лерийский корабль, высокобортная, легко обнару­живавшаяся, уязвимая мишень при практической невозможности сблизиться для использования своего более чем ограниченной дальности минно­го оружия — вряд ли можно найти более характер­ный образец немощи тогдашней инженерно-тех­нической мысли.

Насколько же далекой оказалась она от про­видения инженерного генерала Шильдера и конст­руктора-самоучки И. Ф. Александровского. Но ни подводная лодка (от которой именно в эти годы окончательно отказались), ни скоростные катера (хотя прототипы их во множестве уже проявили себя на броненосной эскадре) не стали в МТК пред­метом напряженных творческих исканий. Не полу­чила развития мелькнувшая было идея носителя торпеды — "миноносного баркаса" со скоростью 12 уз. Приобретенный в Транзунде опыт с минными шестами считался, видимо, достаточным. Стандар­ты запада и его образцы укоренялись на флоте по­всеместно и безоговорочно.