Wundefwaffe

«Изумруд»: прорыв и гибель

 

После захода солнца «Изумруд», поте­рявший в темноте крейсера, примкнул к броненосному отряду, держась на левом траверзе «Николая I», за которым шли «Орел», «Сенявин», «Апраксин», «Сисой Великий», «Адмирал Ушаков», «Наварин» и «Адмирал Нахимов». Начались атаки миноносцев. Концевые суда, включившие прожектора, стали главными мишенями японских торпед. Головные броненосцы шли в темноте, что и спасло их от минных атак. Строй сильно растянулся. На рас­свете 15 мая оказалось, что в отряде ос­талось всего пять судов: «Николай I», «Орел», «Апраксин», «Сенявин» и на ле­вом траверзе — «Изумруд», с которого вскоре доложили о дымах, обнаруженных им слева по курсу. Выяснилось, что это японские крейсера. Н.И.Небогатое прика­зал повернуть всем вдруг влево и повел на них свои корабли строем фронта. Од­нако японцы боя не приняли и отвернули в сторону, пользуясь преимуществом в скорости. Русский отряд лег на старый курс, но за кормой опять появился дым. Адмирал направил «Изумруд» на развед­ку уточнить, что за суда; крейсер дал пол­ный ход, и вскоре стало ясно, что это япон­ский отряд, состоявший из крейсеров «Мацусима», «Акицусима», «Хасидатэ», «Ицукусима» и трех крейсеров поменьше; от­дельно на левой раковине держался крей­сер «Якумо». Возвратившись, «Изумруд» подошел к «Николаю I» и Ферзен голосом доложил о результатах разведки, после чего крейсер занял место на правом тра­верзе. Затем контр-адмирал Небогатое опять отправил «Изумруд» навстречу дру­гим появившимся судам. Это были глав­ные силы японцев. За ними на дальности 50 — 60 кбт шли крейсера «Нийтака», «Касаги» и «Читосэ». Затем японские кораб­ли начали сближаться, окружая русских с трех сторон. Один из них с большой дис­танции открыл огонь по «Николаю I», ко­торый в 10.30 поднял сигнал по междуна­родному коду «Окружен», спустил кормо­вой флаг и поднял сигнал «Сдача».

Разобрав сигнал, барон Ферзен опро­сил находившихся рядом офицеров и при­казал идти на прорыв. В случае неудачи он решил выбросить свой корабль на японский берег и взорвать его. Станция беспроволочного телеграфа была вклю­чена на полную искру, забивая перегово­ры неприятеля. Бросившиеся в погоню японские крейсера начали отставать, и в 14.00 пропали за горизонтом. Еще в ходе боя на «Изумруде» треснула паровая магистраль вспомогательных механизмов в кормовой машине, а теперь при напря­женной работе всех механизмов она лоп­нула. Пришлось перейти на ручной штур­вал. Ход упал до 15 уз.

В 18.00 легли на курс, ведущий в точку, равноудаленную от Владивостока и бух­ты Владимира, в 50 милях от побережья, и там уже собирались решить, куда напра­виться. К этому времени поврежденную трубу сняли и вместо нее поставили за­глушку. На рулевую машинку и вспомога­тельные механизмы кормовой машины стали работать котлы 6-го котельного от­деления. Ход снизили для экономии угля, кроме того, прекратили дутье, чтобы не было выбросов пламени из дымовых труб. Потекли холодильники, в котлах появи­лась соленость. На эскадре не было при­боров химического анализа воды и поэто­му воду приходилось пробовать на вкус через каждые 20 минут. Из-за появления соли в котельной воде она вскипала, в цилиндры машин попадал не пар, а смесь воды с паром, из-за чего приходилось сни­жать обороты. При чистке топок ход па­дал до 13 уз., машинная команда работа­ла из последних сил. На крейсере был занят весь личный состав, значительная часть матросов перегружала уголь из но­совой угольной ямы в кормовое котель­ное отделение. И все равно угля на пол­ный ход, необходимый для боя, не хвата­ло. В топки котлов отправили и все дере­во, кроме мачт и плавсредств. Командир, ожидая встретить японские крейсера у Владивостока, куда они, двигаясь напря­мую, могли прибыть раньше «Изумруда», решил идти в бухту Владимира. В том же направлении находилась бухта Ольги, где был телеграф, а возможно, и запасы угля, однако в силу своей стратегической важ­ности, она, по предположению старшего офицера, могла быть заминирована. Ферзен, не без колебаний, принял решение идти в бухту Владимира, занять выгодную позицию для обороны и вызвать помощь из Владивостока.

16 мая трижды астрономическим спосо­бом определили место крейсера. К бухте Владимира подошли в первом часу ночи, недостаток угля не позволял переждать тем­ное время суток в море. Предполагая и здесь наличие противника, командир дал команду приготовиться к бою. Благополуч­но миновав входные мысы Ватовского и Баглозена и бросая лоты с обоих бортов, на скорости 4 уз. «Изумруд» двинулся в се­редину трехкабельтового прохода, ведуще­го в южную часть бухты. В темноте подо­шли слишком близко к мысу Орехова и на­скочили на отходящий от него риф. Посад­ка на мель произошла плавно. Сели в пол­ную воду, с началом отлива. На шлюпке за­везли за корму стоп-анкер. Дали самый полный ход всем машинам, помогая тягой за якорь. Вода убывала, остановили ма­шины, чтобы не тратить уголь. Произведен­ные обмеры показали, что судно сидит на очень отлогой отмели на 2/3 длины корпу­са. Угля, по докладу, оставалось всего 8 — 10 т. К следующей полной воде свезли на берег провизию, спустили все шлюпки и на них высадили часть команды, других мер к уменьшению осадки не предпринима­лось. Не был выгружен боезапас и не вы­пускалась вода из котлов. Не удалась и вторая попытка сняться с мели, корабль плотно сидел на рифе, к тому же прием­ные кингстоны циркуляционных помп хо­лодильников забило песком, да и уголь был на исходе. Левым бортом корабль вышел из воды почти на два фута.

К этому моменту, осмотревшись вокруг, поняли почему судно посадили на мель. Правый, отвесно уходящий в воду берег, был к тому же покрыт светлой раститель­ностью и в темноте казался гораздо бли­же. Левый же, наоборот, был отлогим и переходил в возвышенность в отдалении от берега, да и растительность на нем была темного цвета, что и создавало ил­люзию его отдаленности. Отсюда и ошиб­ка в определении фарватера.

Дальнейшее развитие ситуации с «Изумрудом» заставляет вспомнить «дела давно минувших дней», когда царь-рефор­матор Петр I, показавший себя прекрасным психологом, ввел во флоте институт воен­ного совета, включив в него положение о том, что первым на совете получает слово для выступления младший по чину. Увы, командир «Изумруда» этот пункт устава не выполнил — он опрашивал офицеров по отдельности, что, естественно, не могло за­менить полноценного военного совета. Именно таким образом был решен вопрос о взрыве крейсера. Опрошенные по одно­му офицеры, кроме мичмана Вирениуса и поручика Топчиева, не возражали против его предложения. Если бы Ферзен собрал военный совет, то первому пришлось бы высказаться прапорщику механической ча­сти Шандренко (который, по его воспоми­наниям, был против взрыва), затем высту­пили бы поручик Топчиев и мичман Вирениус, после чего большинство офицеров вряд ли поддержали бы идею уничтоже­ния корабля. Правда, это не мешало ко­мандиру принять собственное решение, идущее вразрез с мнением военного сове­та, однако в таком случае вся полнота от­ветственности ложилась бы на него.

Ферзен же считал, что необходимость взорвать корабль обусловлена невоз­можностью сняться своими силами, тщетностью ожидания скорой помощи из Владивостока, трудностью отражения не­приятеля, поскольку в корму могли стре­лять лишь два орудия (ютовое и правое шканечное) и, в конечном счете, решени­ем не отдавать крейсер врагу.

Для подрыва решено было использо­вать зарядные отделения мин Уайтхеда. Первое почему-то заложили в провизион­ный погреб у переборки носового патрон­ного погреба, второе — в нижнем кормо­вом патронном погребе между беседок с 120-мм патронами, при этом трубки сег­ментных снарядов были поставлены на удар. К зарядам подвели бикфордов шнур с привязанным к нему фитилем 20-минут­ного горения. Руководил работами стар­ший офицер капитан 2 ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон, готовили взрыв минный офицер лейтенант Заозерский, вахтенный начальник лейтенант Романов и восемь нижних чинов. Команда выстроилась на берегу, с одной из сопок был подан сиг­нал, и во втором часу пополудни произо­шел первый взрыв. Однако видимых раз­рушений не произошло, лишь в носовой части возник пожар. Второй взрыв, про­гремевший несколько позже, полностью разрушил кормовую часть до самого ми­деля. Огонь в носу дошел до погребов с патронами, и они начали рваться, канона­да продолжалась около получаса. Из бух­ты Ольги по телеграфу во Владивосток послали сообщение о случившемся, и уже вышедший на помощь «Изумруду» крейсер «Россия» был возвращен обратно.

Через шесть дней Ферзен осмотрел ос­тов крейсера, который в нижних отсеках еще тлел, и нашел, что машины, особенно бортовые, слишком хорошо сохранились и могут пригодиться японцам для восста­новления «Новика». В каждую из них было заложено по зарядному отделению мин Уайтхеда. В результате взрывов на кораб­ле не осталось ни одной целой части. По­ходным порядком команда проследовала до Владивостока, сопровождая... стадо крупного рогатого скота, собранного по пути следования по заданию владивосток­ского начальства. Встречали моряков с оркестром. Офицерам разрешили, по же­ланию, выехать в Россию, а нижние чины были оставлены во Владивостоке.

Первыми официальными лицами, посе­тившими крейсер, вернее то, что от него осталось, стали японские офицеры. Адми­рал Ямада получил приказ с крейсерами «Ниссин» и «Касуга» в сопровождении пер­вого отряда истребителей обследовать «Изумруд». В 8.00 30 июня 1905 года не­приятельские крейсера заняли позицию в море, первый отряд отправили в бухту. По возвращении адмиралу доложили, что раз­битый русский крейсер сидит на камнях у мыса Орехова. Видимо, доклад команди­ра отряда истребителей не отличался убе­дительностью, поэтому адмирал послал для повторного осмотра старшего офице­ра крейсера «Ниссин» капитана 2 ранга Хидесима. Удовлетворенный его докладом, Ямадо отбыл с отрядом к своим берегам.

У русского начальства нашлось время заняться «Изумрудом» только два с поло­виной месяца спустя. 15 сентября 1905 года миноносцы «Грозный» и «Бравый» вышли из Владивостока с задачей осмот­реть «Изумруд» и снять с него все, что представится возможным. Миноносцы шли вдоль побережья, заходя во все бух­ты и опрашивая население об обстанов­ке и присутствии в этом районе японцев — ведь война еще не закончилась. Оказа­лось, жители окрестных деревень расхи­щали казенное имущество с «Изумруда», создавая для его вывоза целые обозы. Была даже попытка снять вспомогатель­ные паровые механизмы, но не нашлось лодки подходящей грузоподъемности. 18 сентября миноносцы вошли в бухту и стали на якорь возле крейсера.

Акт осмотра комиссией с миноносца «Грозный» гласил, что корпус крейсера до второй трубы сохранился, но сильно об­горел, далее — бесформенная масса же­леза, затопленная водой. Корпус имеет крен до 30° на правый борт, внутри все об­горело. Из пяти 120-мм орудий, обнару­женных на палубе, все не имеют замков (были выброшены в море перед взрывом), одно сильно завалено, два исправны, все станки годны по исправлению. Много со­хранившихся вспомогательных механиз­мов, брашпиль, цепи, пародинамо, кипя­тильники, коллекторы котлов, запасные котельные трубки, донки, части машин. В доступных осмотру угольных ямах до 35 т угля, который еще кое-где горит. Для сня­тия необходим транспорт с рабочей шлюп­кой, водолазами, инструментом, приспо­соблениями для подъема тяжелых узлов. Командами миноносцев было снято с крейсера: мина Уайтхеда без зарядного отделения, помпа Стона, донка Крафта, помпа Вортингтона, две тумбы 47-мм ору­дий, змеевик опреснителя, разные ключи, много медных и бронзовых деталей. За­одно было установлено, что с корабля многое расхищено. В окрестных деревнях местные жители переливают свинцовые детали с «Изумруда» в различные изде­лия. На берегу, где были спрятаны 50 ящи­ков ружейных патронов, удалось найти только один.

Перед уходом из бухты командир мино­носца «Грозный» лейтенант Тигерстедт при­казал нанести на оба борта крейсера над­пись белой краской: «За ограбление остав­ленного судна закон строго наказывает», кроме того, дал приставу в бухте Ольга те­леграмму о запрете трогать что-либо на корабле, а взятое вернуть. Правда, многие местные жители были неграмотны, а уж ос­тальным надпись доставила немало весе­лых минут, и, надо думать, что к тому вре­мени жители успели утащить все, что мог­ло пригодиться в хозяйстве. Фамилия ко­мандира «Грозного» выдает в нем законо­послушного иностранца, который так и не познал психологию российского мужика.

Позже вопрос об утилизации крейсера поднимался неоднократно, но каждый раз заканчивался ничем. К лету 1907 года во Владивосток доставили два «изумрудовских» 120-мм орудия, но они оказались годны только для сдачи в металлолом. По требованию из Петербурга остов «Изум­руда» был даже выставлен на публичные торги, которые с треском провалились. Что неудивительно: назначенная ГУКиС первичная цена в 50 тыс. руб. была непо­мерно высока. В конце концов 18 декаб­ря 1908 года крейсер передали в частные руки «вольному механику» Сташкевичу, который обязался поставить Владивосток­скому порту металла и снятого оборудо­вания на сумму в 10 тыс. руб. Впрочем, за два года неторопливых работ по раз­борке судна от Сташкевича было получе­но материалов лишь на 7971,4 руб., что послужило предметом судебного разбира­тельства. Окончательно крейсер разобра­ли уже в советское время.

Так закончилась краткая боевая карь­ера крейсера 2 ранга «Изумруд». Корабль, получивший в сражении всего несколько осколочных попаданий, которыми было ранено семь нижних чинов, был уничто­жен в результате страха перед вездесу­щими японцами. В любое другое время Ферзен был бы отдан под суд за преждев­ременное уничтожение крейсера, но на общем фоне цусимского позора с гибелью почти двух десятков судов и сдачей в плен пяти судов с двумя адмиралами, это не выглядело должностным преступлением. По мнению многих морских офицеров, ба­рона, если не отдавать под суд, то и на­граждать не следовало. Однако он удос­тоился высокой награды — золотой саб­ли с надписью «За храбрость».