Wundefwaffe

Глава  1

 

— Курсанты, — начал адмирал, — вы все пришли сюда, чтобы получить свои первые важные назначения. Сегодня вас отправят на фронт. Вы нужны нашим кораблям везде, где бы они ни находились: на Балтике или в Атлантике, в Средиземноморье или в Арктике. Пришло время показать, чему вы научились. Испытаете себя на службе родине. Вы будете сражаться с Англией везде, где обнаружите ее ко­рабли, и сокрушите ее военно-морскую мощь. Вы добье­тесь победы.

Адмирал, худощавый высокий мужчина, устремил на нас свой взгляд, пытаясь, что-то прочесть в наших глазах. Мы, юные курсанты, в один из последних дней апреля 1941 года выстроились вокруг него подковой на большом плацу Высшего военно-морского училища во Фленсбурге. Наступил день нашего выпуска.

Адмирал продолжал говорить о великих традициях германского флота, о патриотическом долге. Он говорил о чести и нашем общем деле. Мы часто слышали подоб­ные речи, и все же большинство из нас не переставал волновать призыв: победить или умереть.

Я испытывал в связи с происходившим особое удов­летворение, поскольку ждал этого дня слишком дол­го. Решение произвести меня в морские офицеры было принято в то время, когда я еще спал в детской кроват­ке. Мой отец, чьи морские амбиции были разруше­ны семьей и бизнесом, решил, что я должен получить не иначе как адмиральские нашивки. Таким образом, я стал заложником морской службы. Детство и юность, проведенные в двух городах южногерманского Шварц­вальда, подготовили меня для морской карьеры. Очаро­ванный парусниками, торговыми судами, роскошными лайнерами, доставлявшими пассажиров в любой мысли­мый пункт побережья, я прочел бесчисленное множе­ство книг о морских сражениях, отважных исследова­телях, завоевателях, моряках-героях. Еще не достигнув семнадцатилетнего возраста, я уже приобрел немало прак­тических навыков морехода на озере Констанца, где на­учился управлять почти всеми типами малых судов — от обычной лодки до двухмачтовой яхты с осадкой в 60 футов. В 18 лет я плавал в течение шести месяцев учеником на шхуне, курсировавшей в Балтийском и Се­верном морях. В последний год своей учебы в школе я прошел строгий отбор среди кандидатов на поступление в Высшее военно-морское училище. После этого отра­ботал год трудовой повинности, регулируя сток гор­ных потоков и строя скоростные шоссе. Начавшаяся в сентябре 1939 года война все изменила. Молниенос­ный захват Польши спровоцировал вступление в войну Великобритании. В результате я был призван во флот раньше, чем ожидал. 1 декабря 1939 года я переселился в казармы центра подготовки офицерского состава фло­та на небольшом острове в Балтийском море. Здесь уже училось 600 энтузиастов-новобранцев.

Когда 1 декабря я надел синюю форменную одежду, мне было 19 лет. В ту холодную, суровую зиму мы испытали на себе наиболее интенсивную программу боевой подготов­ки. Наши напряженные учебные и строевые занятия в сне­гу и грязи имели целью отсеять всех непригодных. За тя­желыми занятиями на берегу последовали три месяца пла­вания на борту судна «Хорст Вессель» с прямым парусным вооружением. Затем наступило время плавания на учебном судне — минном заградителе, бороздившем воды Балтики. После падения Франции я получил первое назначение на небольшой боевой корабль, Он входил в состав 34-й бри­гады тральщиков, базировавшейся на Хелдере, ключевом порту на севере побережья Нидерландов. Проходя служ­бу в этой очень активной бригаде, я не раз сталкивался со смертельной опасностью. Во время траления пролива Ла-Манш приходилось ежедневно избегать английских, фран­цузских, бельгийских и голландских мин, подвергаться массированным атакам британской авиации на море и в порту. Мне удалось сбить устаревшим пулеметом времен Первой мировой войны с водяным охлаждением англий­ский многоцелевой самолет «бьюфайтер». Но там же я испытал первый и последний раз в своей жизни приступ морской болезни, был произведен в курсанты и получил медаль за уничтожение большого числа тех круглых, черных, способных взрываться монстров, которыми кишело море. Я участвовал в учениях по отработке операции «Морской лев» — плана вторжения на Британские острова, которо­му не удалось осуществиться. В общем, я заработал свои медаль и повышение большим напряжением сил и рассчи­тывал по окончании очередного курса обучения в учили­ще получить назначение на более значительный корабль. ' Незадолго до Рождества 1940 года я вернулся в свою учебную группу в Военно-морском училище во Фленс-бурге, набранную в 1939 году. Несколько моих сокурс­ников уже погибли в боевых операциях. Остальных про­извели в лейтенанты, что позволило нам переодеться в новую форму с двубортным кителем. Следующие пять ме­сяцев оказались чрезвычайно трудными. Мы жили в по­стоянном напряжении, оставляя себе лишь считанные часы для сна. Занятия, сменявшие друг друга, пополняли наши знания в навигации, океанографии, тактике мор­ского боя, техническом оснащении и организационном строении ВМС. Мы шлифовали также наш английский. Занимаясь спортом, изнуряли себя гимнастикой, боксом, фехтованием, футболом, парусными гонками и даже вер­ховой ездой и прыжками в воду. К нам предъявлялись жесткие требования, чтобы отделить от мужчин мальчи­шек. Как раз перед выпускным днем отчислили самого слабого. Теперь, когда наступил решающий миг, я понял, что наш курс собрался вместе в последний раз.

Адмирал заключил свою краткую речь классическими словами Нельсона, слегка измененными с учетом ситуа­ции: «Господа, в этот день Германия ждет, чтобы каждый из вас выполнил свой долг». Затем он в сопровождении своего штаба покинул плац. Нами занялись офицеры, ко­торые курировали курс последние месяцы.

Пока мы затаились в напряженном ожидании, офице­ры объявляли первые назначения. Одни были направлены служить на эсминцы, другие — на тральщики. Лишь не­многие попали на крупные боевые корабли. Большинству же приказали явиться к месту службы в подводном фло­те. Это была профессия, опыта в которой не имел ни один из нас..К моему изумлению, мне приказали отправиться в Пятую флотилию подводных лодок в Киле. Это была круп­нейшая база ВМС на Балтийском побережье. Все знали, что большинство наших подлодок, в основном успешно выполнявших свои боевые задания в предшествовавшие месяцы, совершали свои боевые походы из Киля.

Мы разошлись в радостном возбуждении. После зав­трака в спальном помещении царило шумное оживле­ние — опустошались шкафы, упаковывался багаж, про­ходило прощание с друзьями. Тем вечером мы уезжали из училища в разных направлениях навстречу уготован­ной каждому судьбе.

Переполненный поезд уныло двигался в ночи. Я сидел в углу купе 3-го класса прокопченного вагона и размыш­лял. Мои сокурсники по училищу спали в невозможных позах, притиснутые друг к другу или подвешенные в сет­ках для багажа. Я тщетно пытался уснуть. Думалось сра­зу о многом: о настоящем, о будущем, о произошедших переменах с соотечественниками и всем миром, вызван­ных войной. Казалось, между школьными годами и этой ночью пролегла целая вечность. И все же время проходи­ло быстро, слишком быстро, чтобы понять происходящее. Я твердо знал только то, что с юностью распростился. Комфорт и безопасность ушли в прошлое. Интересно, что случится в предстоящие недели и месяцы, как я буду чувствовать себя, находясь под водой, и какое впечатле­ние произведет на меня первый бой на борту таинствен­ной подлодки. Я допускал возможность того, что мой первый бой может оказаться для меня последним. Но если я выживу, то в скольких еще сражениях мне придет­ся участвовать, прежде чем одно из них станет роковым? Меня интересовало, как звучат разрывы глубинных бомб. Расколется ли корпус моей лодки после первого же раз­рыва, или понадобится 10, 50, 100 бомб, чтобы ее пото­пить? Я попытался представить последние ужасные ми­нуты перед тем, как лодка пойдет ко дну. Медленно или быстро наступает смерть на глубине 500 метров? Сколь­ко я смогу продержаться на воде, если мне посчастливит­ся всплыть на поверхность?

Среди этих размышлений я вспомнил о своих родите­лях и сестре. Я знал, что их безопасности ничто не угро­жало в то время, когда меня уносило в неопределенное будущее. Я понимал, что наступил предел всему. Жажде славы, мечтам об удаче и успехах в жизни, поцелуям не­жных и страстных женщин — всему мог скоро наступить конец. Мое тело может оказаться погребенным в сталь­ном корпусе лодки или плавать где-нибудь на поверхно­сти океана, послужив приманкой для голодных акул. Ес­ли же мне повезет, то кто-нибудь обнаружит мои останки и захоронит приличным образом.

Подобные мысли сопровождали меня всю ночь. Я ощу­щал себя гораздо ближе к смерти, чем к жизни, которой только что начал наслаждаться. Что я знал о жизни и люб­ви? Я должен был признать — слишком мало. Однако я готовился оставить этот мир, когда в этом возникнет необходимость. Ведь нам слишком часто повторяли, что наши жертвы приближают победу.

Поезд прибыл в Киль, когда было еще совсем темно. Лишь некоторые из нас покинули старомодные купе, ос­тальные продолжали путь к другим портам. Поскольку было еще слишком рано, мы, в ожидании трамвая, про­вели около часа в привокзальном кафетерии, потягивая кисловатый эрзац-кофе. Трамвай взяли приступом и со всем своим багажом направились в Вик — большую базу ВМС на северной окраине города. Трамвай громыхал по просыпающимся пригородам. Небо стало медленно баг­роветь с восточной стороны, однако ночные фонари по-прежнему горели, когда мы подъехали к месту назна­чения.

Я остановился перед большой кирпичной стеной, ок­ружавшей территорию базы. В воротах часовой прове­рил документы и затем пропустил меня на базу. Когда все прошли через проходную между железными ворота­ми, они со скрежетом захлопнулись. Пока мы следова­ли в район порта, топот наших ног о мостовую разно­сился глухим эхом между стенами казарм. Казармы и плац мне были хорошо знакомы. Почти три года назад я прошел здесь трудные экзамены, которым подвергался каждый перспективный кандидат на флотскую службу. Я уже возвращался сюда морем в качестве курсанта на борту шхуны «Хорст Вессель» и побывал еще раз пре­дыдущей осенью после службы в проливе Ла-Манш. Те­перь уже в четвертый раз я погрузился в атмосферу этой уважаемой цитадели флота, а во время службы мне при­дется навещать ее много раз.

На заре, перед утренним подъемом, Кильская бухта предстала во всей своей красе. Гладкая водная поверх­ность отливала серебром. Противоположный берег отра­жался в ней темно-зеленой громадой. Утренняя дымка окутала несколько боевых кораблей, стоявших на якоре. Их серые надстройки просматривались сквозь туман.

Прямо перед нами располагался пирс Тирпица, на­званный так в честь основателя современного герман­ского флота. Он занимал значительную часть побережья Кильской бухты. У этой протяженной пристани шварто­вались многие британские боевые корабли, прибывавшие сюда с дружескими визитами на «Кильскую неделю», ко­торая проводилась в эпоху правления кайзера. Во время Первой мировой войны часть кораблей германского фло­та уходила отсюда, чтобы принять участие в величайшем Ютландском морском сражении между Германией и Ве­ликобританией. Отсюда наши подводные лодки выходи­ли атаковать противника в 1914 году. В мирные годы пирс Тирпица был свидетелем рождения и моряков, и ко­раблей. Новая история пирса началась поздним летом 1939 года, когда наши подводные лодки начали вторую за 25-летний период войну против Великобритании.

Волны небольшого прилива плескались о деревянную опалубку пирса. В воздухе перемешались запахи смо­лы, соли и нефти, а также рыбы, водорослей и краски. Многочисленные подлодки стояли рядами у причала, по две-три в каждом ряду. На палубах стояли часовые, при­слонившись либо к рубкам, либо к 88-миллиметровым пушкам. Автоматы небрежно болтались у них на груди. Часовые провожали нас критическими взглядами. Каза­лось, их забавлял наш марш вдоль пирса.

Мы дошли до конца пирса, где два корабля пришвар­товались к обеим сторонам деревянного причала. С се­верной стороны стоял старый пароход водоизмещением около 10 тысяч тонн, с южной —- тендер «Лех», где нахо­дился штаб флотилии. Мы предъявили документы часо­вому, затем перешли по сходням на «Лех» и сложили свои пожитки вдоль его правого борта. В офицерскую кают-компанию нас привел запах свежезаваренного кофе. Там мы прекрасно позавтракали и вскоре освоились в новой обстановке. Кают-компания постепенно заполнилась офицерами различных рангов в белоснежных кителях. Они выглядели раскрепощенными и удовлетворенными. Оче­видно, они считали, что здесь идеальное место службы. Офицеры служили на корабле, постоянно видели вокруг себя морскую воду, и при этом город и его бурная ноч­ная жизнь были совсем близко.

Около 8.00 мы явились к командующему Пятой фло­тилии подводных лодок. Его адъютант, молодой заносчи­вый лейтенант, заставил нас ждать более часа, прежде чем сообщил, что командующего нет на месте. Предоставлен­ные самим себе, мы покинули тендер, чтобы познакомить­ся с подлодками и их экипажами. Одни из них только что вернулись с боевого патрулирования, другие завершили учения на Балтике и готовы были выполнить свое первое боевое задание. Консервные банки, ящики и продукты питания свалили с грузовиков прямо на пирс неподалеку от стоящих рядами подлодок.

Перед полуднем мы снова собрались в кают-компа­нии в ожидании завтрака. Небольшие группы офицеров стоя обсуждали последний «Специальный бюллетень», который был передан по корабельному радио несколь­ко минут назад. В нем сообщалось, что немецкие под­лодки атаковали в Северной Атлантике британский кон­вой и уничтожили восемь кораблей тоннажем в 50 ты­сяч брутто-регистровых тонн. Это был самый крупный успех в операции против одиночного конвоя. Причем наши подлодки продолжали преследование противника, и ему может быть нанесен новый удар. Мы уже испы­тали гордость за наших моряков, хотя еще и не были зачислены в ряды подводников. Когда в кают-компанию вошел командующий флотилией, в ней царила припод­нятая атмосфера. Он прошел к своему креслу, подож­дал, пока мы займем свои места, и затем обратился к присутствующим со следующими словами:

— Господа! Мы получили много радиограмм от ко­мандиров наших подлодок, преследующих сейчас в Ат­лантике британский конвой. Согласно их сообщениям, число потопленных кораблей противника достигло 14 Тон­нажем в 85 тысяч тонн. Был торпедирован корабль со­провождения. Это превзошло все наши ожидания. Бит­ву за Атлантику выигрывают наши подлодки. Мы дик­туем свои условия.

Мы выпили за успех и сели обедать. Полученная но­вость была главной темой обсуждения. По мере неуклон­ного увеличения числа наших подлодок, крейсирующих в морях, потери британского флота достигли беспреце­дентных масштабов.

У нас действительно были основания верить, что наша блокада с целью уморить Великобританию голодом за­кончится вскоре ее падением. Кроме того, немецкие ар­мии продвинулись далеко в глубь территории противни­ка. Вслед за захватом Польши буквально за две недели была разгромлена Норвегия. В течение нескольких недель Германия сломила сопротивление Голландии, Бельгии и Франции, оккупировала Данию. Наши крупные боевые корабли контролировали моря, омывающие Европу, вплоть до зоны арктических льдов. Мне казалось, осталось сде­лать только одно: усилить подводную войну против Анг­лии, обескровить англичан и заставить их капитулиро­вать. Как только мы овладеем Британскими островами, война прекратится.

После завтрака все вновь прибывшие собрались на палубе, ожидая приказов о назначениях. Наконец в 14.30 мимо нас прошел адъютант, размахивая несколь­кими белыми листками. Мы устремились за ним в офи­церскую столовую и встали там вокруг него кольцом, нервно затягиваясь сигаретами, пока он сортировал ли­стки. Адъютант стал выкликать наши имена в алфа­витном порядке, называл конкретные подлодки и пор­ты, куда каждому из нас следовало явиться. Поскольку мое имя находилось в конце списка, мне пришлось из­рядно поволноваться. Некоторым из курсантов повезло: они получили назначения на подлодки, стоявшие у при­чала. Другим выпала доля ехать дальше. Моим сокурсникам Ахлерсу, Бушу и Фаусту приказали отправиться в Бремерхавен. Гебель, Герлоф и мой лучший друг Фред Шрайбер были направлены на базу подводных лодок в Кенигсберг. Они молодцевато щелкнули каблуками и помчались в канцелярию за письменными приказами. Адъютант закончил общение с нами словами:

— Те, кому приказано явиться к месту службы в Бре-мерхавене, Данциге и Кенигсберге, должны отправиться туда ближайшим поездом. Времени для уединения с ва­шими дамами сердца не осталось, господа. Курсант Вер-нер останется на борту «Леха», чтобы получить индиви­дуальное назначение.

Я был ошарашен. Полагая, что молодой адъютант ошибся, я спросил у него, почему меня оставили на «Лехе».

— Не волнуйтесь, — небрежно откликнулся адъю­тант. — Вы попадете на фронт очень скоро. Ваша лод­ка «У-551» пока еще в походе. Вам придется подождать ее возвращения.

— Когда это будет, герр лейтенант?

— Точно не могу сказать. Но, если это вас утешит, могу сообщить, что ваша лодка, как я слышал, радиро­вала о завершении патрулирования.

Я с облегчением узнал, что зачислен в экипаж подлод­ки, имевшей боевой опыт. Но когда я прощался с отъез­жающими сокурсниками, то сохранял еще в душе остат­ки разочарования и зависти. Позже мне было приказано оставаться в распоряжении адъютанта. В мои обязанности входило принимать офицеров на моторную лодку и дос­тавлять их через бухту в Киль или на судоверфи. Я рас­считывал на трудную работу, вместо этого мне было пред­ложено выполнять мелкие поручения, с которыми мог бы справиться любой унтер-офицер. Я тщетно пытался убе­дить адъютанта в своем неумении управлять моторными лодками.

— Посмотрим, — сказал он, беря меня в одну из них. — Если вам не приходилось раньше делать это, то научитесь. Несмотря на все мои усилия продемонстрировать свою неспособность, адъютант остался доволен. К своему ра­зочарованию, я был оставлен выполнять обязанности ло­дочника.

Прошло несколько дней. «У-551» все еще не возвра­щалась с патрулирования. Время от времени я навещал радиста, чтобы узнать новости о подлодке. Мое нетер­пение возрастало, когда я наблюдал, как мои сокурсни­ки готовятся совершить свой первый боевой выход. За­тем наступил день, когда все мои надежды на скорое боевое крещение рухнули. Адъютант сообщил мне пло­хую новость. «У-551» никогда больше не вернется. Она потерялась в Северной Атлантике.

Я полагал, что тотчас же получу новое назначение. Когда же через несколько дней мои ожидания не оправ­дались, я стал нервничать. Мне казалось, что адъютант пытался преднамеренно оставить меня при себе. Однаж­ды за завтраком я подсел к начальнику инженерной службы флотилии, которого считал отзывчивым челове­ком. После разговора на незначительные темы я откро­венно рассказал ему о своем затруднительном положе­нии. Собеседник пообещал что-нибудь сделать для меня. И хотя я не был полностью уверен, что он воспринял мою просьбу всерьез, результаты нашей беседы сказа­лись быстро. На следующий день меня позвали к адъю­танту. С бесстрастным выражением лица он вручил мне листок. Через секунду я понял, что это новый приказ о моем назначении. Охваченный ликованием, я щелкнул каблуками, отдал честь и быстро покинул канцелярию. Оставшись один, я внимательно изучил приказ. Из него следовало, что мне нужно явиться на подлодку «У-557» в Кенигсберге.

В 21.00 того же дня мой поезд-экспресс прибыл на Штетинский вокзал Берлина. Несмотря на поздний час, на платформе кипела жизнь. Солдаты с разных фронтов, разных родов и видов войск пересаживались на нужные им поезда. Со своими двумя чемоданами я перебрался в трамвай, которым скорее всего можно было добраться до остановки Фридрихштрассе, Перед тем как уехать из Киля, мне удалось послать телеграмму в сто­лицу своей милой блондинке Марианне, Я не видел ее с прошлого декабря и давно мечтал встретиться. Усло­вились, что мы свидимся в маленьком кафе, где обыч­но ждали друг друга. Я знал, что Марианна столь же верна мне, как и прекрасна.

Она опоздала всего на пять минут, что вполне до­пустимо для хорошенькой девушки. Ее лицо и голубые глаза сияли так же, как перед войной, когда я впервые встретил ее на озере Констанца. Мы беззаботно побол­тали несколько минут в кафе и вышли оттуда, молча­ливо согласившись с тем, что этой ночью не расстанемся. В нескольких шагах от нас находилась Фридрихштрассе, пульсирующая артерия Берлина. Ее уже обволакивала темнота, однако редкие полупогасшие уличные фонари еще позволяли нам ориентироваться. Несмотря на по­здний час, улицу заполняли солдаты, матросы, парочки влюбленных, похожих на нас. Все они шли своим пу­тем. Мы с Марианной отправились на север, мимо во­кзала к темной, тихой части улицы. Здесь нам встре­тилась лишь одинокая фигура прохожего и машина с затемненными фарами. Хотелось укрыться в какой-ни­будь скромной комнате, арендованной на ночь, однако на наши звонки в десятки дверей ни одна из них не от­крылась. Почти час мы ходили по улице взад и вперед, пока не нашли крохотную комнатку для ночлега. Но она показалась нам достаточно просторной, поскольку влюбленным не так уж много места надо для счастья.

Далеко за полночь завыли сирены. Я уже забыл, что шла война и что «томми», случалось, преодолевали нашу противовоздушную оборону. После некоторых колебаний мы решили остаться там, где были, и не спускаться в бом­боубежище. Спорадически били зенитки, и мы слышали вой падающих авиабомб, сопровождавшийся глухими разрывами. Здание слегка вибрировало. Когда авианалет наконец прекратился, мы поняли, что вызов обстоятель­ствам иногда приносит сладкие плоды.

Позавтракали мы в кафе «Вена» на Курфюрстендамм. Никаких разрушительных последствий авианалета не на­блюдалось. Как всегда в тихое апрельское утро, окружа­ющий мир выглядел мирным. Работали магазины, кафе, отели. Берлинцы смешались с военнослужащими в серой, зеленой, синей и коричневой форме, знаменитая улица казалась сценой великолепного спектакля. Через каждый час звонили колокола, как и в любое другое солнечное воскресенье до войны.

Время разлуки наступает слишком рано, особенно ког­да долг зовет одного из влюбленных из уютной ком­натушки. Но в тот день у меня не было особого желания задерживаться с отъездом. Хотя любовь к Марианне и согревала, я считал свою привязанность к флоту более прочной. С восходом солнца мы обменялись на вокзале прощальными поцелуями и пообещали друг другу встре­титься при первой возможности.

Вдоль железнодорожных путей тянулись равнины По­мерании. Потом вереск уступил место соснам. Перед вой­ной путешественник должен был дважды пересекать гер­манскую границу на пути в Кенигсберг. Он предъявлял свой паспорт при въезде из Западной Пруссии в Польшу и через несколько часов вновь делал это, когда пересекал границу Польши с Восточной Пруссией. Теперь, к несча­стью для поляков, пересекать границы стало проще.

Я проехал поля наших сражений с поляками и в су­мерках прибыл в Кенигсберг. Меня поразил городской вокзал. Он был освещен, как в мирное время. Уличные фонари, неоновая реклама, фасады магазинов и окна до­мов сияли ярким светом. Несмотря на путаные указания полицейского, я нашел место стоянки флота, где должен был вступить на борт «У-557». Несколько подводных ло­док покачивались на волнах близ гранитного пирса. На мгновение я остановился на причале, глядя на черные си­луэты подлодок, пытаясь угадать, какая из них повезет меня в своем чреве на битву с Англией.

В стороне от подлодок был пришвартован океанский лайнер, выкрашенный в ослепительный белый цвет и сверкающий огнями, как рождественская елка. Полагая, что на белом корабле находится штаб флотилии, я пота­щился туда по сходням с багажом и представился дежур­ному офицеру. Тот отослал меня к своему сослуживцу-интенданту, который нашел для меня каюту. Там наконец я плюхнулся в мягкое кресло, усталый и голодный. Итак, я прибыл на место службы.

Было уже поздно, когда я вышел на поиски корабель­ной столовой. Проходя мимо бара, увидел своих бывших сокурсников по училищу Гюнтера Герлофа и Рольфа Ге-беля, которые уехали из Киля на две недели раньше меня. Подойдя к ним сзади, я хлопнул их по плечам и спросил:

— Почему вы еще не в море?

Ребята обернулись. Круглолицый Гебель ответил:

— Не тебе спрашивать, сухопутная крыса. Мы только что вернулись из длительного учебного плавания. Высокий блондин Герлоф добавил улыбаясь:

— Разве ты не видишь соль на наших губах? Она в воде не растворяется, надо спиртное. Мы долго были в море.

— Скоро и мне это предстоит, — заметил я.

— Если тебя не заставят гонять моторные лодки в пор­ту, — иронически возразил Гебель.

— Обо мне не беспокойся. На этот раз все в поряд­ке. Мне приказано явиться на «У-557». Не знаете, где ее найти?

— Да это, кажется, наша лодка, — сказал Герлоф, — и с командиром случится припадок, когда он узнает о том, что и ты зачислен в экипаж.

Разговорчивые приятели стали рассказывать о своем первом опыте подводного плавания. Их восхищение во­оружением, командиром и командой было по-настоя­щему искренним и отнюдь не следствием потребления чрезмерной дозы горячительных напитков. Позабыв о голоде, я внимательно слушал их, изредка опрокидывая рюмочку спиртного. Обычно я этого себе старался не позволять. Было уже за полночь, когда я уткнулся сво­ей хмельной головой в подушку.