Wundefwaffe

Глава 9

 

В конце сентября 1942 года я прибыл на пирс Тирпица в Киле. Прошло полтора года с тех пор, как я ушел отсю­да в свой первый боевой поход на борту «У-557». Кое-что здесь изменилось. Длинную пристань, у которой шварто­вались подлодки, прикрыли от воздушной разведки противника навесом. Как сообщил мне затянутый в белый китель коридорный на лайнере, «томми» теперь летали над Кильской бухтой довольно часто. Сначала появлялся одиночный самолет-разведчик, чтобы сделать при днев­ном свете фотоснимки находившихся в порту судов. За­тем ночью прилетали несколько бомбардировщиков, что­бы сбросить фугасные и зажигательные бомбы, которые мы прозвали «рождественскими елками». Я с удовольст­вием узнал, что наши зенитки заставляют летать самоле­ты противника на большой высоте. Их бомбежки произ­водили лишь беспокоящий эффект. Однако возросшая активность вражеской авиации вызвала во мне немалую тревогу за «У-230». Если бы новая подлодка получила по­вреждение от какой-либо случайной авиабомбы, то наше отбытие на фронт отодвинулось бы еще на неопределен­ное время.

Один за другим подводники возвращались из отпуска. Через три дня я построил команду лодки на пирсе. Весь экипаж рвался выйти в море. Оказалось, однако, что мы еще не скоро сможем получить новую лодку. Зигман со­общил, что «У-230» будет готова к эксплуатации не рань­ше, чем через четыре-пять недель. Мы вынуждены были устроиться на устаревшем крейсере «Гамбург», который приспособили под казармы для «команд подлодок в ожи­дании». Тем не менее отрадным было то, что я снова при­ступил к своим ежедневным обязанностям по боевой под­готовке экипажа.

В начале октября я отбыл в один из прибрежных рай­онов Бельгии для прохождения курсов по электронике. Нашу подлодку предполагалось оснастить радиолокаци­онным устройством, которое позволит обнаружить про­тивника ночью и даже в густой туман. Это приспособ­ление уже давно применялось на крупных надводных боевых кораблях и помогло уничтожить британский ли­нейный крейсер «Худ». Теперь оно было призвано рево­люционизировать подводную войну, позволив нам пре­одолевать боевое охранение конвоев и атаковать цели без непосредственного их наблюдения. Я возвратился с кур­сов под глубоким впечатлением от больших возможнос­тей нашего нового эффективного оружия.

В Киле я целиком погрузился в заботу об «У-230». Ее необходимо было довести до боевых кондиций. Большую часть времени у меня поглощало наблюдение за установ­кой на лодке оборудования, приборов, изучение настав­лений по их эксплуатации, боевая подготовка команды.

24 октября мы вступили на борт «У-230», которая толь­ко что перешла из сухого дока к пирсу Тирпица. Мы вы­строились в парадной форме на корме, где по приказу командующего Пятой флотилией был поднят флаг, тот самый, который развевался над злосчастной «У-612». Мы суеверно полагали, что он поможет нам продлить суще­ствование нашей новой подлодки. За церемонией подъе­ма флага последовало довольно скромное застолье, что отражало заметное сокращение рациона питания на чет­вертый год войны.

«У-230» была встречена экипажем с большим вооду­шевлением. Она дала нам возможность восстановить свой статус военных моряков. Стремясь поскорее включиться в жизненно важные битвы в Атлантике, мы начали дли­тельные и изнурительные тренировки, испытания, учеб­ные переходы, военные маневры. Во время учений мы при любой возможности пользовались своими радиоло­кационными приборами, обнаруживая как корабли, так и плавающие буи. Однако это средство обнаружения целей оказалось не таким уж совершенным, каким оно пред­ставлялось. Поскольку его антенна жестко крепилась пе­ред боевой рубкой, она улавливала только те цели, кото­рые находились впереди подлодки. Когда же они уходили из обзора, то исчезали и с экрана осциллографа. Таким образом, если бы нам захотелось проследить линию го­ризонта по всей окружности, то нам пришлось бы сделать разворот лодки на 180 градусов — маневр, занимающий слишком много времени и совершенно невозможный в боевых условиях.

В начале ноября «У-230» отправилась в восточную часть Балтийского моря на учебные артиллерийские и торпед­ные стрельбы. Недалеко от того места, где затонула «У-612», мы произвели пуски нескольких десятков тор­пед для проверки нового артиллерийского оборудования и боевой выучки. Срочные погружения при воображае­мой угрозе атаки противника чередовались с учебны­ми стрельбами из 88-миллиметровой пушки и зенит­ных установок. Повторялись бесконечные, утомитель­ные пробные глубокие погружения. Главным экзаменом в этом учебном плавании стала для нас недельная «война» на море. Условный конвой, приблизительно из 20 транс­портов и нескольких эскортов, был направлен в Север­ную Балтику. Ему была придана эскадрилья люфтваффе для противолодочной защиты. Морозным декабрьским днем «У-230» и другие подлодки сосредоточились в бух­те Пиллау. Через проходы в ледяном покрове мы пробра­лись к выходу из бухты и направились на север с целью обнаружить и уничтожить конвой. Когда «У-230» вышла в открытое море, холодные волны, гонимые ветром, на­крывали надстройку лодки, покрывая ее толстым слоем льда. Через 16 часов мы обнаружили в темноте конвой и сразу же атаковали его. Атаки продолжались днем и но­чью. Капитан использовал различные приемы, а я произ­водил пуски торпед с разных углов и неоднократно по­ражал цели. Постоянная «угроза» нападения с воздуха тре­бовала от наших вахтенных смен неослабного внимания из-за возможного появления самолетов условного про­тивника. Боевые игры завершились за пять дней до Рож­дества. «У-230», обогнув маяк Кильской бухты и пройдя через узкий проход, проделанный ледоколом, присоеди­нилась к другим подлодкам у пирса Тирпица. Лодка и ее экипаж показали высокие результаты и были признаны пригодными для первого боевого похода. Однако наше томительное ожидание на этом не закончилось.

За день до Рождества рано утром, когда термометр показывал 17 градусов ниже нуля, я отправил лодку в сухой док. Необходимо было нарастить площадь ее мо­стика и второй палубы для установки еще одной зе­нитки. Эта и другие работы были закончены в канун Нового года. Наш выход в боевой поход наметили на 9 января 1943 года. Однако 8 января на борту лодки об­наружили серьезную течь и выход в море отложили до следующего понедельника.

Последние две недели ожидания нас всех извели. По­года была холодной и ветреной. Она идеальным обра­зом годилась для боевых операций, но не для того, чтобы проводить время в унылых и удручающих каютах на бор­ту демонтированного океанского лайнера. Наша пища стала очень скудной даже на Рождество, хотя благодаря посылкам из дома это прошло мимо внимания экипа­жа. Мы нетерпеливо и жадно слушали передачи по ра­дио коммюнике командования вермахта. Наше настро­ение не улучшали сообщения о неудаче Африканско­го корпуса Роммеля под Аль-Аламейном, вынужденного отступать, или о том, что русские и русская зима ока­зались серьезными противниками на Восточном фронте. Но временные трудности наших победоносных армий вос­принимались легче, чем вести об успешных рейдах под­лодок, которые обходились без нашего участия. Соглас­но сообщениям по итогам 1942 года, атаки немецких подлодок стоили союзникам гибели судов общим тон­нажем более чем 6 миллионов регистровых брутто-тонн, включая ежемесячные потери с июля по октябрь ми­нимум 500 тысяч регистровых брутто-тонн. Только в ноябре они потеряли суда общим тоннажем 600 тысяч регистровых брутто-тонн. Голодная смерть Великобри­тании, блокированной нашими подводными лодками, казалось, наступит в ближайшее время. Призрак голода и поражения шествовал по Соединенному Королевству и стучал в дверь здания на Даунинг-стрит, 10.

Феноменальный успех был достигнут нашими под­лодками, несмотря на постоянное совершенствование союзниками своей основной противолодочной системы обороны между Шотландией и Гренландией, а также в районе Бискайского залива. Противник взял на воору­жение новый тип радара, который позволял бомбарди­ровщикам запеленговать подлодку в подводном положе­нии даже во время шторма. В ответ на эту угрозу наши подлодки оснащались оригинальным контрсредством «метокс», которое перехватывало радиоволны вражеско­го радара и предупреждало нас о грядущей атаке. Мы выигрывали время, необходимое для срочного погруже­ния до появления самолетов врага.

Активность авиации противника резко возросла и над континентом. Регулярно подвергались беспокоящим на­летам Гамбург, Дюссельдорф и другие города Германии. Мы сами были свидетелями кратковременного налета на Киль, а когда я выезжал в Берлин, то попал там под бо­лее серьезную бомбежку.

После того как 8 января в «У-230» была обнаружена течь, Зигман воспользовался случаем, чтобы в последний раз перед походом повидать в Гамбурге жену и детей. Я решил использовать последнюю отсрочку для кратковре­менной поездки в столицу на свидание с Марианной. Мы провели с ней субботнюю ночь. Я понял тогда, что моя связь с Марианной гораздо прочнее портовых увлечений.

Вражеские бомбардировщики появились во время на­шего воскресного завтрака в кафе «Вена» на Курфюрстен-дамм. Когда завыли сирены воздушной тревоги, Мариан­на потянула меня за руку. Мы быстро расплатились за незавершенный завтрак и побежали укрыться в сосед­ней станции метро. Протиснувшись в глубь подземки, мы почувствовали, как первые отдаленные взрывы потряс­ли ее стены. Марианна вела меня сквозь толпу, запол­нившую платформу. Женщины сидели на чемоданах и картонных коробках, в которых содержались их пожитки, или же сбивались в группы, держа в руках мешки и рюк­заки. Старики и старухи стояли вдоль стен или сидели на небольших складных стульчиках. Дети беззаботно играли, равнодушные к грохоту разрывавшихся бомб и глухому бою зенитных установок. На что бы ни рассчитывали ан­гличане, запугивая своим воскресным воздушным нале­том случайных прохожих и гражданское население, он лишь укрепил во мне решимость поскорее встретиться с ними в открытом бою.

Налет длился чуть больше часа. Когда мы выбрались из метро на поверхность, улицы были усеяны крошевом известки, стекла, кирпичей и прочим мусором. Воздух был насыщен стойким запахом бездымного пороха и по­жарищ. Голубизну неба запачкали грязно-черные и се­рые разводы дыма, поднимавшиеся и снижавшиеся над изувеченным городом. Неподалеку от нас зазвенели ко­локола пожарных машин и протяжно затрубили рожки полицейских автомобилей.

Мой поезд в Киль должен был отойти от Штеттинско-го вокзала в 17.30, однако в результате воздушного нале­та были разрушены железнодорожные пути в северном пригороде Берлина. Я в отчаянии остановился среди би­той каменной лепки фасада вокзала и осколков стекла со станционной крыши. «У-230» не сможет выйти в свой боевой поход только потому, что ее первый вахтенный офицер предпочел любовь долгу. У меня оставалась воз­можность воспользоваться поездом на Гамбург. Эта ли­ния осталась невредимой, по ней можно было кружным путем выбраться из западни. Мне сказали, что поезд на Гамбург отбывает в 20.00, на шесть часов позже.

Мое прощание с Марианной не сопровождалось душе­раздирающими сценами. Марианна была славной девушкой, она привыкла к моим коротким посещениям столицы. Мы пообещали друг другу быть осторожными и сохранить нашу любовь. Когда поезд отошел от темной станции, я вновь услышал завывание сирен воздушной тревоги.

На следующий вечер в 20.30 я наконец прибыл в Киль и через 40 минут постучался в дверь капитана. Он уже слышал о бомбежке столицы. Прежде чем я стал оправ­дываться за свое позднее прибытие, капитан произнес, облегченно вздохнув:

— Ты мог погибнуть в Берлине. Лучше бы остался здесь.

У меня отлегло от сердца. Ведь меня не стали винить за задержку выхода подлодки в море.

— Когда мы отплываем, герр капитан? — задал я вопрос.

— Осталось несколько мелочей. Понадобится еще один день или чуть больше, чтобы окончательно подготовить лодку к походу. Я хочу покинуть порт после завтрака в среду. Полагаю, к этому времени лодка и экипаж будут го­товы.

В 14.00 мы отбыли из Киля. Прощальный банкет был скоротечен, а застолье — всего лишь тенью лукуллова пира, который нам устраивали по этому случаю преж­де. Сильная снежная буря помешала духовому оркестру напутствовать нас музыкой на пирсе. Но экипаж это не беспокоило. Ничто не имело значения, кроме нашего отбытия. Мы были уверены, что победа будет завоева­на всего через несколько месяцев и нужно лишь успеть потопить столько судов противника, сколько их выпа­дет на нашу долю.

«У-230» упорно боролась с зимним штормом. Мощные порывы ветра швыряли нам в лицо снег и град. Короткие, жесткие волны били в легкий корпус лодки, мороз схва­тывал водяные брызги на лету. Мы держали курс на север. Видимость — нулевая. Чтобы двигаться дальше в штормовом море, мы пользовались своим радаром. Дат­ские проливы были пустынными. Надводные корабли не осмеливались появляться здесь в зимний шторм. «У-230» прокладывала себе путь через узкие проходы между мно­гочисленными островами, осторожно продвигаясь от од­ного буя к другому.

В 4.00 снег прекратился. На рассвете мы на полных оборотах направились в Норвегию. Пройдя в надводном положении пролив Скагеррак, мы обогнули норвежский берег в форме каблука и проскользнули в фиорд Хардангер, окруженный могучими заснеженными горными вер­шинами. Весь путь через фиорд Бьерн в гавань Берген нас сопровождали величественные картины природы. В порту мы находились чуть больше одного дня, произ­ведя мелкий ремонт, заполнив цистерны и днище корпу­са лодки соляркой и пополнив свои продовольственные запасы зеленью и четырьмя бочками свежих яиц. Теперь «У-230» была достаточно оснащена для похода, который вполне вероятно мог увести нас к побережью США и от­туда во Францию.

Путь нам освещало солнце, но своенравный ветер дул в фиорде со скоростью 60 миль в час. У выхода из фиор­да открытое море выглядело как гигантский водяной вал. Чтобы сохранить антенну нашего радара, я укрыл ее под обшивку легкого корпуса на мостике. Один из матро­сов постоянно вращал антенну, представлявшую собой массивный деревянный крест с закрепленными кабелями. Мы называли эту конструкцию «бискайский крест» по имени места, где наши подлодки впервые применили ее.

Когда мы оставили за кормой фиорд Бергена, океан подверг лодку суровому испытанию. Но серьезно пост­радал только «бискайский крест». Я спустил сломанную деревянную конструкцию в рубку и приказал срочно от­ремонтировать ее. Несколько часов мы шли без предуп­реждения об опасности, противник мог легко запелен­говать нас, прежде чем мы узнали бы о его появлении. К счастью, видимость была великолепной и наблюдение за небом не составляло проблем.

«У-230» следовала на северо-запад в пролив между Шетландскими и Фарерскими островами. Мы полагали, что англичане ждут нашего появления там: во враждебно настроенной к нам Норвегии визит подлодки не мог ос­таться в секрете. Однако в первый день похода не было замечено ни единого самолета противника. Когда «У-230» вошла в опасную зону, штормящее море окутала тьма. Был восстановлен «бискайский крест», ставший мощным под­спорьем для предупреждения атак с воздуха.

В 2.20 оператор радара обнаружил цель. Об этом про­сигналил радиолокатор. Радист доложил:

— Радиолокационный контакт, громкость два, быстро усиливается.

Зигман спрыгнул с койки и бросился в помещение центрального поста. Оттуда он скомандовал на мостик:

— Убрать крест! Тревога!

Двигатели увеличили обороты. Крест упал в помеще­ние центрального поста, на него свалились один за дру­гим вахтенные, окончательно разрушив конструкцию. Лодка зарылась носом в воду и через 20 секунд погрузи­лась в нее полностью. За 30 секунд стрелка глубиномера переместилась на деление 40 метров, однако корма все еще находилась близко к поверхности. Через 50 секунд жужжание электромотора заглушили четыре мощных раз­рыва за кормой. «У-230» потрясли мощные толчки. Лод­ка погрузилась с сильным дифферентом на нос. Затем она метнулась на глубину, швырнув часть экипажа на плиты палубы и ударив тех, у кого были замедленные рефлек­сы, о переборки.

Фридрих прекратил погружение на глубине 125 мет­ров. Многие члены экипажа выглядели неважно. Для них это была первая бомбардировка. Однако «У-230» выдер­жала первое испытание и оставалась на ходу. В 4.30 мы всплыли. Вокруг расстилалось пустынное море, миро­любиво мерцавшее при лунном свете. Наш «бискайский крест» с трудом, но починили. Один из вахтенных вращал хрупкую конструкцию, пока радист, находившийся в кор­пусе лодки, напряженно слушал.

В эту ночь мы еще раз совершили срочное погруже­ние, а на следующий день пришлось опускаться в море четыре раза. Самолеты сбрасывали на нас кассеты глу­бинных бомб. Мы вынуждены были постоянно ожидать угрозы с воздуха и все время пристально следили за небом. В период между атаками лодка прошла пролив между двумя архипелагами, оставив опасную зону дале­ко позади.

Бурным морем мы вышли к заданной точке в 600 ми­лях к востоку от Ньюфаундленда. Обстановка внутри лодки осложнилась. В ногах плескалась морская вода, проникшая в корпус сквозь открытый рубочный люк. Высокая влажность приводила к порче продовольствия, вызывала дряблость кожи и размягчала навигационные карты. Невыносимый запах стоял в подлодке. Он шел от солярки, которую мы загрузили про запас в днище, и пропитал всю нашу одежду, да и пищу, которая име­ла теперь привкус машинного масла. Постоянная качка оказалась непосильным испытанием для тех, кто не привык к штормам Атлантики и не обладал крепким желудком. У многих подводников пропал аппетит. Ос­тавалась лишь небольшая группа здоровых людей, спо­собных питаться яйцами из четырех бочек, пока они не успели еще испортиться. Чтобы помочь им, я поглощал яйца целый день в разных видах: сырыми перед вахтой на мостике, в виде яичницы после вахты, варенными без скорлупы или вкрутую на завтрак и обед и всмятку, когда было желание съесть их больше нормы.

Теперь мы боролись с февральскими штормами, самы­ми свирепыми в зимние месяцы. Море кипело, пенилось и бурлило. Порывы сильного ветра гнали волны одну за другой через Атлантику с запада на восток. «У-230» с тру­дом пробивалась через мощные водовороты, преодолевая гигантские гребни волн. Одна морская лавина бросала лод­ку вверх, другая опускала вниз, третья накрывала ее тон­нами воды. Злобные ветры, завывавшие самым высоким дискантом и рокотавшие тяжелым басом, дули над клоко­чущим морем со скоростью 150 миль в час. Стоя на вахте, мы с трудом выдерживали хлесткие удары снежной крупы, града, ледяных брызг. Они били в наши резиновые водо­лазные костюмы, секли как бритва лицо, угрожали сорвать защитные очки. Лишь стальной пояс позволял нам удер­живаться на лодке и сохранить жизнь. Внутри прыгающей стальной скорлупки сильная качка швыряла нас на палу­бу, вертела и крутила, как марионеток. И все же мы умудрились преодолеть яростный ветер и бурное море и при­были в заданный квадрат.

С тех пор как я в последний раз принял участие в бо­евых действиях, их масштабы резко возросли. Наши под­лодки больше не уходили в одиночное плавание или не­большими «волчьими стаями» по 3—4 единицы. Теперь мы патрулировали Северную Атлантику бригадами по' 20—40 единиц, покрывая обширные районы с математи­ческой точностью и под контролем штаба. Приблизитель­но 100 из 250 действующих подлодок флота сейчас крей­сировали водах семи морей. В нашей большой бригаде «У-230» несла патрульную службу на крайнем севере. Дважды за 10 дней мы выходили по приказам штаба на поиск предполагаемого конвоя. Снежные завесы ограни­чили видимость в лучшем случае до одной мили. У нас были минимальные шансы обнаружить конвой. Тем не менее нам сопутствовала удача.

Я только что освободился от вахты и сливал литры соленой воды со своего водонепроницаемого костюма, когда капитан просунул голову в помещение централь­ного поста. Его румяное лицо, обрамленное снизу ры­жей бородой, а также белые зубы сияли.

— Старпом, повоюем немножко, — сказал он мне. — Одна из наших лодок сообщила, что обнаружила конвой. Оба двигателя — полный вперед!

Новость быстро распространилась по кораблю. Я раз­весил свое мокрое нижнее белье в кормовом торпедном отсеке, пробежал голым к своей койке и надел сухую сме­ну. После этого присоединился к участникам небольшо­го совещания в капитанском углу. Мы склонились над размякшей картой, на которой Прагер отметил исходя из радиосообщений маршрут конвоя. И хотя погода была не очень благоприятной, мы выработали наиболее перспек­тивный план атаки противника.

Пока грохочущие дизели ускоряли вращение валов, а лодка неслась вперед на гигантских волнах, торпедисты готовили к стрельбе аппараты, механики заправляли соляркой двигатели, а радисты дешифровывали радиограм­мы. Все отлично справлялись со своими обязанностями, хотя многие впервые переживали азарт охоты за конво­ем. Ветер дул с кормы и припечатывал вахтенных на мо­стике к ограждению, как мокрые листья к стене. Могучие волны поднимали нашу лодку и несли вперед. Только к вечеру сила шторма ослабла, но, как только наступил рас­свет, он возобновился с новой силой. Волны вырастали до неба. В конце дня мы приблизились к конвою и при­готовились к атаке.

21.38. Первый взрыв торпеды дал нам разрядку. Теперь началось состязание за количество потопленных судов.

21.43. Еще один взрыв. Вспышка. Языки пламени де­маскировали конвой. Мы скорректировали курс и рвану­лись вперед, на север, параллельно волнам. Видимость была близка к нулю: горящие суда противника за волна­ми не просматривались.

— Аппараты один—пять затопить, приготовиться к стрельбе! — скомандовал я громко, опасаясь, что мою команду могут не услышать во время шторма.

22.15. В фокусе наших биноклей впереди по левому борту показались два эсминца, маневрировавшие зигза­гами. В то время как низкий силуэт «У-230» закрывал­ся громадами волн, эскорты надменно демонстрировали свои высокие черные профили. Их беспорядочное движе­ние заставляло нас несколько раз менять курс. Наконец, рассекая набегавшие волны и двигаясь больше в погру­женном, чем надводном положении, мы повернули левым бортом, чтобы выйти за линию охранения.

70 минут наша лодка продолжала преследование кон­воя, двигаясь в темноте сквозь снежный шквал. Вдруг с левого борта возникли три эскорта. Быстрым поворотом вправо «У-230» зарылась в подошву волны. Мы ушли не­замеченными, оставив эсминцы в 600 метрах за кормой. Через пять минут повернули снова на север.

Затем... Прямо перед нами взметнулся огненный столб. В момент вспышки мы обнаружили конвой. Вскоре я увидел в бинокль череду теней. Через несколько минут они превратились в гигантские транспорты. Два эсминца со­провождали их на правом фланге, двигаясь зигзагообраз­ным курсом под углом 90 градусов, один эскорт шел по левому флангу. Мы пристроились в правую колонну кон­воя, здесь сконцентрировались наиболее крупные суда. Прорыв в середину конвоя казался невозможным. Но не все было так безнадежно.

Шторм мешал мне прицелиться своим ПУС и метко выстрелить, поэтому я решил дать два веерных залпа.

— Герр капитан, — обратился я к командиру. — Я пускаю четыре торпеды с носовых аппаратов по ле­вому борту.

Зигман понял. Он под корректировал курс, и «У-230» вышла на угол атаки, обойдя с фланга колонну конвоя. После моей команды «Пли!» лодка вздрогнула четыре раза. На часах было 23.20.

Четыре торпеды ушли веером. Капитан развернул лод­ку, чтобы предоставить мне возможность дать еще один залп. Однако «У-230» врезалась носом в набегавшую волну, лишив меня возможности действовать дальше. Но вот вырос огненный шар. Попадание! Затем вторая вспышка! Третья! Три мощных взрыва взметнули в небо фонтан огня и искр. Затем пожар стал затухать. Транс­порты медленно догорали, их подъемные стрелы торча­ли в ночи. Конвой подавал сигнал бедствия. Сигналь­ные ракеты взвивались вверх и падали, однако шторм уносил фейерверк, как клочки горящей бумаги. Па­рашюты осветительных факелов не раскрывались, они стремительно неслись в воду. Вскоре место сражения окутала тьма. Далеко за кормой три подбитых транспор­та медленно уходили под воду.

Где-то на северо-востоке прогремел еще один взрыв. Конвой атаковали другие подлодки, раздробив силы его боевого охранения. Вверх взметнулась стена огня и воды. Пока громыхала битва, мы отстали от конвоя, чтобы за­рядить торпедные аппараты. Торпедисты внизу начали тяжелую работу, помещая торпеды в аппараты при помо­щи тележек и цепей. Чтобы облегчить им работу, капи­тан повернул на восток по ветру.

Затем мы обнаружили эсминец, силуэт которого чер­нел среди беснующейся морской стихии. Двигаясь про­тив течения, он зарывался носом в волны. Двигаться на восток нам было легче, чем эскорту — на запад. Громады волн били в надстройку эсминца, вызывая столь опасный крен, что корабль почти касался жерлами орудий повер­хности моря. Я был убежден, что находиться на подлод­ке безопаснее, чем на надводном корабле, и никогда бы не сменил своей профессии подводника. Под ураганный ветер наш экипаж трудился до седьмого пота, заряжая тор­педные аппараты, поддерживая работу двигателей и пла­вучесть лодки.

Когда торпедные аппараты были перезаряжены, мы потеряли конвой из вида. С рассветом начали снова ис­кать его среди громад волн. «У-230» карабкалась на греб­ни, задерживалась наверху, срывалась вниз и зарывалась в подошвы волн. Эти часы рискованного пребывания на мостике дарили нам прекрасные мгновения. Когда лодка поднималась на гигантскую волну, мы видели с альпий­ской высоты глубокие ямы, оказывающиеся в 50—60 мет­рах ниже. Когда же лодка срывалась вниз, нам казалось, что верхушки волн смыкаются, закрывая небо. Водяные валы, вздымаясь на семидесятиметровую высоту и накры­вая нас на мостике, заставляли на долгие секунды задер­живать дыхание и придавливали к мостику. К 9.00 высота волн настолько выросла, что в таких условиях стало бес­смысленно искать конвой. Приказ капитана на погруже­ние был встречен командой с удовлетворением. Вскоре -мы опустились на глубину 140 метров, ощущая даже там легкое покачивание от бесновавшегося на поверхности шторма.

Около полудня, когда я дремал в своей койке, прозву­чал голос, как будто из потустороннего мира: — Шум винтов по пеленгу 3—5.

Акустик произнес это шепотом.

Шум, должно быть, исходил от транспортов конвоя или эсминцев. Зигман приказал стармеху поднять лодку на перископную глубину. Снова я натянул на себя водонеп­роницаемый костюм и застегнул его до подбородка. Как только «У-230» поднялась на глубину 60 метров, огром­ная волна вынесла ее из воды, как теннисный мячик. Се­кундами позже мы с командиром выскочили на мостик. Озираясь кругом, пока цепляли за ограждение стальные пояса, мы уставились друг на друга в изумлении. Подлод­ка всплыла прямо в середине конвоя!

Не более чем в 400 метрах к востоку под ураганным ветром боролся за выживание поврежденный транспорт. Несколько ближе другой транспорт, у которого был раз­бит мостик, беспомощно барахтался в воде. Еще шесть судов, поднявшихся на гребнях продольных горообраз­ных волн, обнажили свои медленно поворачивавшиеся винты. Они выстроились в линию, став удобными ми­шенями для наших торпед. Повсюду вокруг нас двига­лись транспорты, большей частью поврежденные. Ги­гантские волны безжалостно колотили их по корпусам и надстройкам, ломали поручни как солому, срывали со шлюпбалок спасательные шлюпки, деформировали ды­мовые трубы, гнули мачты и стрелы кранов, пробивали пробоины в корпусах, срывали крышки грузовых лю­ков, разбрасывали грузы по палубам и швыряли за борт. Одна за другой волны били по рулям транспортов, де­формируя их баллеры и перья. Чтобы потопить их, не требовалось никаких торпед.

Армада судов, которая тащилась по штормовому морю на восток, была не способна контролировать свой курс. Наша подлодка, находившаяся в окружении транспортов с боевым вооружением на борту и в пределах досягаемо­сти артиллерии эсминца, сама столь неистово плясала на волнах, что могла не опасаться атаки противника. Я пред­ставил себе впечатление, которое произвело на экипа­жи транспортов наше появление. Их ужасала перспектива безнаказанного торпедирования нами транспортов од­ного за другим, в то время как они были не способны за­щищаться или избежать гибели. Мысль об этом вызывала ликование в моей душе. Однако «У-230» также не могла атаковать конвой, поскольку торпеды, выпущенные в бу­шующем море, не попали бы в цель. Мы могли сделать только одно: нырнуть под воду и укрыться от шторма в безопасной глубине.

Через 20 часов радиограмма из штаба обязала все под­лодки прервать атаки потрепанного конвоя и доложить о своем местонахождении. Нам сообщили также, что дру­гие лодки потопили шесть транспортов из той же арма­ды. Двенадцать подлодок беспрерывно атаковали ее днем и ночью, пока погода не заставила прекратить операции.

«У-230» подала свой голос в эфире, сообщив: «Потоп­лены три транспорта тоннажем в 16 тысяч тонн. Ждем новых указаний».

Однако три наши подлодки не смогли связаться со штабом. За успех мы заплатили высокую цену — поте­рей «У-187», «У-609» и «У-624».

Остаток февраля мы продолжали патрулировать свой район охоты в условиях непрекращавшегося шторма. По­тери союзников за этот месяц составили 60 кораблей тон­нажем более чем 350 тысяч регистровых брутто-тонн, немного больше, чем в феврале прошлого года. 1943 год обещал нам более удачную охоту, чем прежде. Беспоко­ила только малочисленность конвоев по сравнению с ро­стом наших амбиций.

На смену охот за конвоями и атаками пришла рути­на. Она была способна свести с ума. Наше небольшое суденышко беспрерывно качало, болтало из стороны в сторону и трясло. Дождем сыпались кухонная утварь, запчасти,"инструменты и консервы. Фарфоровые чаш­ки и блюдца тряслись на плитах палубы или на днище. Моряки, загнанные скопом в переваливавшийся душный стальной цилиндр, стоически переносили качку и монотонное существование. Бывало, что кто-нибудь те­рял выдержку, но в целом команда сохраняла высокий боевой дух. Подводники были похожи друг на друга внешне, от них одинаково несло вонью, они произно­сили одни и те же слова и ругательства. Мы научились держаться друг за друга в стальной скорлупе не ху­же, чем в железнодорожном вагоне, и проявляли терпи­мость друг к другу. Не реагировали на то, кто как сме­ялся и сердился, разговаривал, храпел, потягивал кофе и заботился о своей бороде. Напряжение в нас накап­ливалась с, завершением каждого монотонного дня, од­нако мы мгновенно получали разрядку, когда находили перспективный для атаки конвой.

Однажды сырым, туманным днем в начале марта ка­питан присоединился ко мне на мостике.

— Скажи мне, старпом, — начал он, — что случилось с англичанами? Неужели они больше не выходят в море?

— Кажется, у них много проблем, — ответил я, наблю­дая за горизонтом в бинокль. — Может, они реорганизу­ют свои силы, кто знает?

— Скоро что-то должно случиться. Так долго не мо­жет продолжаться.

Зигман собирался закурить, когда тяжелая волна обру­шилась на мостик, окатив его с головы до ног и смяв си­гарету.

— Черт возьми! — выругался капитан. — Тот парень на небесах не дает мне даже покурить.

Он покинул мостик, чтобы затянуться сигаретой в рубке.

И тут зазвучал голос Риделя:

— Конвой в квадрате АК-79, курс на восток, скорость 9 узлов!

Несколько минут спустя капитан вернулся на мостик, одетый в тяжелую маслянистую робу.

— Старпом, я скажу тебе, в чем дело. «Томми» в после­днее время перестали посылать небольшие конвои. Англичане ждут, когда в порту соберется 60—70 транспортов перед тем, как они будут проводить конвой. Тот, что заме­тил Ридель, — в 120 милях к югу. Он насчитывает 65 судов. Что ж, будем их атаковать. Полный вперед, право руля. Новый курс 1—4.

В этот день, 8 марта, началась охота. Подлодка, об­наружившая конвой противника, посылала радиосигна­лы через определенные промежутки времени. Снежный шквал ограничивал нашу видимость до нуля и застав­лял двигаться порой вслепую. Через 14 тревожных ча­сов мы прошли более 150 миль, но все же продолжали гонку на юго-восток.

В 19.10 мы впервые заметили конвой, двигавшийся под покровом темноты. Один из моих вахтенных, Бор-херт, обладавший феноменальным зрением, обнаружил эсминец. Я рванулся к правому борту и увидел сквозь пелену снега его знакомый силуэт. Корабль противни­ка следовал параллельным курсом. Полагаю, мы шли в таком соседстве некоторое время. Пришлось развернуть­ся влево, показать неприятелю свою корму и удалить­ся. Однако нас запеленговали. Эскорт непостижимым образом развернулся, и мы оказались у него прямо по курсу. Зигман включил двигатели на полные обороты и повернул левым бортом прямо в снежную завесу. Мы отслеживали направление снежного шквала и прятались за ним от преследователя. Почувствовав запах дыма и солярки, командир приказал команде занять боевые места.

В 21.30 небо несколько очистилось. В просветах меж­ду облаками засверкали яркие звезды, а луна, вышедшая из-за снежной завесы, посеребрила морскую поверхность. Эсминец, судя по показаниям осциллографа, принял обратный курс. Когда мы избежали опасности, я увидел, что вся восточная часть горизонта усеяна черными точ­ками. Но в это время луна скрылась за облаками, а пе­ред нами опустилась снежная завеса. Через две минуты, когда луна снова вышла, мы обнаружили по левому борту еще один эсминец. Пришлось развернуться правым бортом и на полном ходу врезаться в пушистую снеж­ную пелену.

22.35. Впереди прогрохотали два взрыва. Мы поспе­шили к месту сражения. Через 30 минут изменили курс, чтобы обойти эсминец по правому борту. Затем Зигман выправил курс в направлении взрывов. Однако конвой словно растворился в воздухе.

02.40. Впереди отчетливые цели — транспорты. Я стал готовиться. Две-три минуты, и «У-230» вышла на угол ата­ки. Неожиданно последовал маневр конвоя. Весь его строй показал нам корму. С правого борта показался сто­рожевик, заставив нас удалиться. После дерзкого двух­мильного рывка сквозь снег с дождем и град мы чуть не врезались в мощную корму транспорта. Дистанция 400 метров. Я прицелился и выстрелил торпедой.

Транспорт раскололся как раз перед мостиком. Кон­вой послал в небо сонм сигнальных ракет. Они взмыва­ли к облакам, давали яркую вспышку и угасали в снежной лавине. Когда транспорт развалился, мы стали готовить­ся к новой атаке.

Однако темнота отступала, и утренний свет застал нас между конвоем и строем эсминцев. Мы бороздили бур­ное море, следили за перемещениями эсминцев и уда­лялись, маневрируя под покровом снежного шквала, вдыхая гарь из почти 60 дымящихся труб транспортов. В этот день мы семь или восемь раз пеленговали при­ближавшиеся эсминцы и в полдень погружались на ко­роткое время, чтобы определить курс конвоя акустичес­кими средствами. В 20.00 штаб потребовал от подлодок сообщить свои координаты. Подсчитав все доклады, мы узнали, что в охоте на конвой участвовала «волчья стая» из 18 подлодок.

22.15. По правому борту — низкая тень. Это — эсми­нец на дистанции 1400 метров. На верхушке его мачты горел красный свет. Видимо, он искал моряков, выжив­ших после гибели транспортов.

22.40. Впереди по левому борту огромная тень транс­порта. Позади тень поменьше — эскорт. Когда он пе­ресек наш курс, транспорт исчез. Мы погнались за ним, но наткнулись на другой эсминец. Зигман проворчал сердито:

— Сколько же этих жестянок в конвое?

Маневрируя, мы уклонились от встречи и ушли неза­меченными.

23.10. По правому борту два силуэта — высоких и объемных. По левому — один низкий силуэт. Выведя лодку на угол атаки, Зигман прокричал сквозь завыва­ние ветра:

— Теперь твоя очередь, старпом! Я прицелился и скомандовал:

— Аппараты один—три, пли!

Судьба транспорта была решена в 23.25. Пока торпе­ды мчались к цели, «У-230» двигалась прямо по курсу. Я наметил три цели и приготовился сделать быстрый залп оставшимися торпедами. Прежде чем я дернул ры­чаг, взорвались торпеды, ушедшие первыми. Огненный столб взметнулся с транспорта. Это был его конец, но и конец моей стрельбы. К нам поспешили два эсмин­ца. Лодка, описав крутую дугу, помчалась подальше от опасности. Мы обогнули корму гибнувшего транспорта приблизительно на дистанции 70 метров, отгородившись им от преследовавших нас эсминцев. Но затем прегра­да исчезла — транспорт утонул. «У-230» двигалась по ветру, рассекая гребни волн, затем пошла зигзагообраз­ным курсом, стремясь уйти от эсминцев. Резкий пово­рот направо, и через несколько минут мы укрылись за завесой града. Однако конвой потеряли. После полуно­чи мы не обнаружили никаких его признаков. Три часа вели поиск конвоя в северном направлении, потом по­вернули на восток. Несколько раз видели сторожеви­ков, но ни единого транспорта.

10 марта. 06.40. Капитан отпустил измученную ко­манду на отдых и сам спустился с мостика подремать. Я остался на мостике, чтобы закончить вахту. Вокруг меня поднимались и опускались грязно-зеленые волны с длинными белыми разводами пены. Они были похо­жи на мрамор. Оглушающий ветер гнал низко над го­ловами вахтенных серые облака. Из них на нас сыпа­лись снег и град.

7.10. Я начал чихать, вдохнув раздражающий запах дыма и гари.

7.13. Вырвавшись из снежной завесы, мы увидели шесть кораблей, тяжело переваливавшихся на волнах и освещен­ных золотистыми лучами солнца.

— Командира — на мостик, команда — по местам, — скомандовал я в рубку.

Затем раздался оглушительный грохот. Ближайшее к нам судно — транспорт водоизмещением десять тысяч тонн — взорвалось и начало разлетаться на куски. Удар­ная волна толкнула нас с такой силой, что легкие готовы были лопнуть. Зигман просунул голову в рубочный люк, но тотчас нырнул обратно в рубку, когда увидел, что во­круг падают стальные обломки, поднятые вверх мощным взрывом. Я вместе с вахтенными укрылся за огражде­нием рубки и увидел пять транспортов, барахтавшихся на волнах, а также выскочившие из-за одного транспор­та два эсминца по правому борту на дистанции 1000 мет­ров. Третий эскорт мчался к нам за кормой. Крайне встре­воженный, я скомандовал:

— Очистить мостик, самый полный вперед, тревога!

У нас был лишь один выход — погрузиться на боль­шую глубину и принять на себя возмездие за торпедную атаку другой лодки. Но присутствие поблизости гигантов, качавшихся на волнах, словно завораживало нас. Все, кто мог, толкались в носовом торпедном отсеке. Вес торпед давал лодке небольшой дифферент на нос, между тем как угрожающий шум винтов неумолимо приближавшихся к нам эскортов становился все громче. Стряхнув с себя без­рассудство, я заставил «У-230» нырнуть в глубину океа­на. Восемь разрывов глубинных бомб свирепо встряхнули лодку и придали ускорение ее погружению. Фридри­ху удалось остановить падение лодки в 200 метрах от по­верхности и выровнять ее. В полной тишине «У-230» опи­сывала под водой широкую зигзагообразную дугу. Пока конвой удалялся в восточном направлении, импульсы «асдика» настойчиво и угрожающе колотили по корпу­су лодки. Через 15 минут после первой бомбардировки новые кассеты из 16 глубинных бомб с адским грохотом разорвались над нашей рубкой. Под действием взрывной волны корпус заскрипел, полопались деревянные пере­борки. Мы резко поменяли курс, чтобы нас не накры­ла следующая серия. Однако противник был достаточно опытен. Раздалось еще 24 всплеска от сброшенных в воду зарядов, которые, уйдя на определенную глубину, взор­вались неподалеку от кормы нашей лодки. Третья серия взрывов вновь швырнула нас на плиты палубы. Борода­тые физиономии тревожно искали налитыми кровью гла­зами трещины в корпусе лодки. Электрик в кормовом от­секе прошептал:

— В насадке гребного винта сильная течь.

Главмех безуспешно пытался выровнять лодку. Через течь в кормовое днище попало много воды, усилив диф­ферент на корму. «У-230» уходила вглубь с возросшей скоростью. Мощные разрывы глубинных бомб раздава­лись каждые 20 минут. Девять часов спустя эскорты все еще продолжали бомбардировку. Холод проникал сквозь стальной корпус лодки. Нас прошиб озноб. Влага кон­денсировалась на поверхности корпуса, трубопроводов и патрубков, от капели сверху мы промокли до костей. «У-230» с дифферентом на корму под углом 30 граду­сов, с бездействовавшими носовыми и кормовыми гори­зонтальными рулями предпринимала отчаянные усилия, чтобы остановить дальнейшее падение. Она уже опус­тилась на глубину 245 метров. Если эскорты не уйдут, то мы, без сомнения, погибнем на океанском дне, на­ходящемся в пяти тысячах метров под нами. Однако к концу дня три эсминца развернулись и поспешили за конвоем. Еще два часа мы оставались под водой на бо­лее благоприятной глубине, затем всплыли.

Я дал себе клятву найти командира подлодки, торпед­ная атака которой навела на нас эсминцы. Через несколь­ко недель я выяснил, что это была «У-221» с капитаном Троером, потопившим транспорт с боеприпасами. Одна­ко мне так и не удалось рассказать ему о том, какие не­приятности навлек на нас его успех. «У-221» не вернулась из очередного боевого похода.

Мы проветрили отсеки, устранили течь, выкачали воду из днища, перезарядили аккумуляторные батареи. Затем радировали в штаб о своих успешных атаках на конвой, чего не смогли сделать раньше, и на полных оборотах устремились в ночную тьму. Рано утром Ри-дель расшифровал важную радиограмму от Льва. В ней сообщалось, что за трое суток охоты наша «волчья стая» потопила шесть транспортов противника тоннажем 50 ты­сяч тонн. Что более важно, нам было приказано прекра­тить охоту на конвой СЦ-121 и перейти в другую «стаю», созданную для атак на конвой, ожидавшийся из Га­лифакса. Из ряда принятых радиограмм напрашивался вывод: штаб что-то затевает. В зону площадью 80 тысяч квадратных миль, через которую проходили основные судоходные лини Северной Атлантики, было направле­но минимум 40 лодок.

«У-230», прибыв в заданный квадрат, три дня крей­сировала в условиях жестокого шторма. 16 марта одна из наших подлодок обнаружила конвой СЦ-122 и ради­ровала об этом. 40 подлодок, патрулировавших зону, по­лучили из штаба срочный приказ: «Всем подлодкам сле­довать на перехват конвоя в сетке квадрата ВД-14. В конвое свыше 60 транспортов. Курс северо-восток. Скорость 9 узлов».

Мы прикинули, что сможем настигнуть конвой через 12—14 часов, и стремительно понеслись к новым целям. Несмотря на изнурительную борьбу в течение семи не­дель со штормом и неприятелем, боевой дух команды оставался на высоте. Где-то на востоке, уже погрузив­шемся в ночную тьму, двигался конвой с офицерами и командами настороже. Ведь их постоянно подстерегала угроза быть обнаруженными, атакованными, покалечен­ными и убитыми. Она возрастала с каждой пройден­ной конвоем милей, а в центре Атлантики вообще была смертельно опасной. Роковой момент наступил на сле­дующую ночь.

Через два часа после захода солнца за быстро несу­щимися по небу облаками показалась луна. Ее бледно-желтый свет не был нашим союзником. Он лишал нас возможности атаковать с близкой дистанции. С наступ­лением ночи сила ветра несколько ослабла.

Бохерт, матрос с острым зрением, увидел тень первым и доложил:

— Эсминец курсом на север, дистанция 4000 метров.

— Следи за ним, сынок. Скажешь, когда он изменит курс, — тихо отреагировал Зигман, не покидая своего угла.

У нас не было средств, чтобы выяснить, запеленгованы мы или нет. «Бискайским крестом» мы уже давноне пользо­вались. От него не было никакой пользы во время атаки или патрулирования в центре Атлантики, где угрозы воз­душного нападения не существовало. Вскоре едва разли­чимый силуэт эсминца пропал из виду. Часы показывали 21.30. Следующие два часа мы бороздили море под завы­вание ветра и снежные шквалы. Лодка разбивала волны на брызги и пену, оставляя за пол у погружен ной в воду руб­кой бурлящий водоворот. Это могло демаскировать нас в непосредственной близости от противника.

22.40. Бохерт опять обнаружил конвой:

— Тень с левого борта. Дистанция 6500 метров. Там целое стадо!

Крохотные тени, величиной с клопа, двигались вдоль слабо различимого при лунном свете горизонта. Пери­одически этот строй призраков закрывали высокие про­дольные волны. Мы подошли к конвою с юго-запада, стремясь выйти со стороны его правой колонны. Вско­ре приблизились с южной стороны к этой колонне на дистанцию четыре тысячи метров и пошли параллель­ным курсом по ветру. Теперь предстояло определить пер­спективные цели.

23.30. Из темноты выскочил первый эсминец из бо­евого охранения конвоя. Несколько минут он шел на большой скорости между нами и конвоем, затем развер­нулся на 120 градусов, пристроился к нам в кильватер и, снова изменив курс, быстро приблизился к колонне медленно передвигавшихся транспортов. Следуя парал­лельным курсом с южной стороны конвоя, «У-230» заш­ла слишком далеко вперед, чтобы выйти на угол атаки. Но, как только мы пытались изменить курс, лодка по­падала в сильную качку. Предательски белый след пены за рубкой становился шире и отсвечивал под луной, как мощный фонарь. Тотчас из темной завесы выделилась тень, приобретшая ясные очертания эсминца. Причем он был не один. За ним следовал другой эскорт. Лодка развернулась и поспешила укрыться среди высоких волн. Мы видели, как эскорты помчались на юг, минуту сле­дили за ними, а затем снова изменили курс и продол­жили охоту за конвоем.

Хотя «У-230» мешали мощные удары волн, она упорно стремилась выйти на атакующую позицию. Вдали по лево­му борту вели поиск три сторожевика, за кормой рыскали два эсминца. Впереди нас шел на всех парах крупнейший из всех конвоев, когда-либо пересекавших Атлантику. Через линзы ПУС я видел, как проползает тень за тенью. Мачты торчали, как колья массивного забора.

— Эсминцы за кормой, быстро приближаются, — пре­дупредил один из вахтенных.

Я увидел мчавшихся к нам на большой скорости мон­стров даже без бинокля. Клочья белой пены отлетали от их форштевней и мостиков. Однако «У-230» не предпри­нимала попыток уйти от эсминцев. Сначала мы должны были атаковать конвой.

— Старпом, целься! — крикнул Зигман, перекрывая грохот шторма.

— Аппараты от первого до пятого — товсь! — скоман­довал я в рубочный люк.

— Готов, готов, — послышалось оттуда.

— Что эти парни делают за кормой? — снова раздался голос капитана.

Прежде чем вахтенный смог ответить, я пнул его под ребро, чтобы он не раскрывал рта, и доложил:

— Движутся на безопасной дистанции.

Я лукавил. Эскорты приближались, но у меня уже были намечены перспективные цели. В сетке ПУС я ви­дел, как транспорты передвигаются один за другим, и выбирал наиболее крупные из них.

— Время, старпом, — пли! — крикнул капитан.

Я пять раз дернул за рычаг. Зигман сразу же развернул лодку в направлении хвостовых транспортов конвоя, что­бы уйти от эсминцев. Мы устремились прямо в набегав­шие океанские волны, эскорты не могли повторить наш маневр. Затем услышали грохот трех тяжелых взрывов. Ослепительные сполохи огня высветили бесчисленное множество транспортов, эсминцев и сторожевиков. Три транспорта выбыли из колонны, обратившись в горящие факелы. Конвой резко свернул влево, посылая ракетами сигналы бедствия. «У-230» направила свой острый фор­штевень на запад и поспешила укрыться за огромными валами черных волн, гонимых зимним штормом. Сумато­ха, возбуждение и сполохи пламени улеглись. Наступила тишина. Два подбитых транспорта остались тонуть в бур­ном море. Третий дрейфовал вне пределов нашей види­мости, мы так и не узнали, как он утонул. Конвой скрыл­ся за бушующими волнами океана.

«У-230», израсходовавшая все торпеды, покидала поле битвы. Среди ночи мы наблюдали новые вспышки огня и слышали грохот разрывов торпед. Когда взошло утрен­нее солнце, под лучами которого на ясном голубом небе неслись розовые и золотистые облака испарившегося тумана., когда растаяли сугробы в штормовом море, союз­ники потеряли 14 транспортов тоннажем в 90 тысяч тонн. Еще шесть транспортов тащились по волнам поврежден­ными.

Из-за острой нехватки солярки и продовольствия «У-230» взяла курс на базу. Мы передали в штаб итого­вую радиограмму: «Потоплено семь транспортов тонна­жем 35 тысяч тонн. Еще два повреждены. Идем на базу».

Когда мы следовали на юг, рассекая волны, охота на конвой СЦ-122 продолжалась с нарастающей силой. К концу 17 марта еще восемь транспортов отправились на дно. Когда спустилась ночь на 18 марта, грохот от разрывов глубинных бомб и торпед возобновился, про­должалась отчаянная борьба конвоя за выживание. На следующий день наши подлодки все еще охотились на противника, атакуя изрядно сократившуюся армаду его судов. Затем они обнаружили другой конвой, следовав­ший за СЦ-122. Они пробились на фланги конвоя НХ-229 сквозь боевое охранение эскортов, снежную бурю и громады волн. Разгорелось новое сражение. Вскоре два потрепанных конвоя были втянуты в гигантскую битву, в которой 130 транспортов, более 30 эсминцев и сторо­жевиков противостояли 38 подлодкам. Бой продолжал­ся еще две ночи и три дня. На великих судоходных пу­тях грохотали разрывы торпед, поражавших надводные корабли, и глубинных бомб, раскалывавших корпуса под­лодок.

Эти адские сражения заканчивались только тогда, ког­да подлодки исчерпывали запасы горючего и торпед, зимние штормы закрывали конвои завесами снега и ту­мана, а остатки конвоев входили в зону контроля своей авиации. Эти сражения усеяли дно Атлантики облом­ками кораблей союзников. О масштабах нашей победы свидетельствует лаконичное сообщение штаба подвод­ных сил: «В целом было потоплено 32 транспорта тон­нажем 186 тысяч тонн и один эсминец. Девять других транспортов получили повреждения. Это самый крупный успех, когда-либо достигнутый нами в битвах про­тив конвоев. Его значение тем более велико, что из всех подлодок, принимавших участие в операции, почти по­ловина отличились тем, что поразила по крайней мере одно судно противника».

В то время как в ходе величайшего в истории морско­го сражения было потоплено 32 британских, американ­ских, голландских, норвежских, греческих и канадских корабля, мы потеряли единственную подлодку. «У-384» стала жертвой бомбардировки самолетов британской бе­реговой авиации в последний день гигантской битвы.

Через четыре дня «У-230» подошла к западным грани­цам Бискайского залива. Наша поржавевшая побитая по­судина делала 14 узлов. Зигман повел ее в Брест, порт, где я оставил свою Ивонну. Я был переполнен радостью от перспективы встречи с ней, и особенно от наших побед. Казалось, что в этом мире все будет в порядке.