Wundefwaffe

Глава  10

 

Наш переход по пути в Брест через Бискайский за­лив стал невольно предвестником будущих'несчастий. 25 марта, пятый день после грандиозной битвы за кон­вои, прошел без приключений. В сгущавшихся сумер­ках позднего вечера мы осторожно двигались в восточ­ном направлении, предварительно заполнив цистерны балласта, надраив палубу и настроив радар «метокс» на обнаружение угрозы нападения с воздуха. В эту ночь радар трижды просигналил об опасности и мы произ­водили срочное погружение. Самолет противника сбра­сывал глубинные бомбы нам вслед.

Утром в 10.12 глазастый Борхерт протянул вверх руки и крикнул:

— Самолет!

Увидев крохотный черный мотылек, пикирующий на нас из-за тучи, я швырнул «бискайский крест» в рубку. Все находившиеся на мостике бросились вслед за ним вниз. Когда палуба уже ушла под воду, я снова взгля­нул на самолет и понял, что вы располагаем не более чем тридцатью секундами до очередной бомбардировки. Затем я нырнул в рубочный люк и захлопнул за собой крышку в тот самый миг, когда гигантская волна на­крыла нас. «У-230» скрылась под водой через 18 секунд, сохранив в запасе минимум 10 секунд для спасения от

бомбежки. Когда лодка нырнула в глубину с дифферен­том 50 градусов, пилот самолета взял за ориентир для бомбометания пенистый след на месте нашего погруже­ния. Четыре бомбы взорвались рядом с кормовыми ци­стернами балласта по правому борту. Взрывы припод­няли корму лодки над поверхностью залива, создав у пилота впечатление, что ему удалось нанести нам роко­вой удар.

Находясь под водой, мы удивлялись тому, что наш ра­дар не подавал никаких сигналов опасности. Мы провели в погруженном положении более получаса. Затем всплы­ли, но только на очень короткий промежуток времени.

12.25. Срочное погружение при появлении двухмотор­ного самолета. Никаких признаков использования пило­том радиолокатора.

12.50. «У-230» всплыла.

13.32. Тревога. Самолет. Никакого радиолокационно­го поиска. Четыре бомбы взорвались недалеко от лодки. Заклинило кормовые горизонтальные рули.

14.05. Всплыли на большой скорости.

14.22. Тревога. Четырехмоторный «сандерлэнд». Рез­кие перекладки рулей. Разорвались еще четыре бомбы.

Стало очевидно, что англичане усилили патрулиро­вание авиацией Бискайского залива. Зигман решил сле­довать днем в погруженном положении и всплывать на поверхность только ночью, когда «томми» для обнару­жения нас будут вынуждены использовать радары. Од­нако эта ночь мало чем отличалась от дня. Мы трижды производили срочное погружение, уклонившись на гра­ни гибели от двенадцати бомб. Весь следующий день мы оставались под водой, двигаясь со скоростью три узла, и настороженно вслушивались в шум пропеллеров само­летов британской эскадрильи, направленной в район, который примыкал к нашим базам на побережье Фран­ции. Мы постоянно слышали отдаленные разрывы глу­бинных бомб. Поразительно, сколь оживилось судоход­ство в Бискайском заливе.

После рассвета на следующий день мы были вынужде­ны шесть раз производить срочное погружение, за кото­рым следовал неизбежный сброс кассеты из четырех бомб. Однако каждый раз нам удавалось избежать поражения смертоносным зарядом и всплывать на поверхность. Сле­дующий день мы двигались под водой на глубине 60 мет­ров, не избежав, однако, спорадических и необъяснимых бомбардировок. В сумерках мы всплыли и около полу­ночи вошли в зону промысла сардин большой флоти­лии французских траулеров. Их присутствие спасало нас от дальнейших бомбардировок. Когда мы слышали ненаро­ком рев авиационных двигателей, то прижимались к ры­боловным судам, пугая своим маневром французских ры­баков. Вскоре после полудня мы вышли на место встречи с нашим эскортом, однако море в этом месте было совер­шенно пусто. Все складывалось не так, как нам хотелось. Мы не возлагали больших надежд на скорое прибытие в порт базирования, но даже малые надежды на это показа­лись неосуществимыми, когда стало известно из перехва­ченной радиограммы, что «У-655» была потоплена бомбар­дировкой с воздуха за час до встречи с эскортом.

Совершив очередное погружение, мы стали ждать. Че­рез шесть часов, перед полуднем, судно береговой охраны наконец прибыло. Зигман подождал до тех пор, пока ко­рабль не приблизился настолько, что в окулярах периско­па можно было увидеть его капитана. Затем мы всплыли. Из корпуса лодки выбрались наружу изнуренные подвод­ники, жадно вдыхая свежий воздух. Одни принялись заря­жать зенитки и пушку, другие, сделав первые неуверенные шаги, падали на палубу. Едва различимая фиолетовая по­лоса по правому борту свидетельствовала о нашем прибли­жении к берегу. Вскоре при ярком солнечном свете стали отчетливо видны участки зеленых насаждений, белые сте­ны и красные крыши домов. «У-230» без единого выстре­ла вошла в порт.

Командир, напоминавший своей длинной рыжей бо­родой викинга, с удовольствием курил сигару. Команда собралась на кормовой палубе, покуривая и перебрасы­ваясь шутками. Лица людей выглядели пожелтевшими. Когда я вел лодку к бетонному причалу, переполненно­му встречающими, внутренняя бухта взорвалась бурей аплодисментов. Заиграл духовой оркестр. Наши под­водники, впервые участвовавшие в боевом походе, были ошеломлены столь восторженным приемом. Даже мы, небольшая группа ветеранов, находили его после вось­ми недель противоборства со штормом, морскими вол­нами и противником весьма трогательным.

Прямо перед нами у кромки моря высились гигант­ские бетонные сооружения — непробиваемые авиабомба­ми навесы, которые укрывали более 40 подлодок. «У-230» осторожно подошла к одному из причалов.

— Средний назад. Застопорить двигатели. Закрепить концы.

Публика на берегу затихла. Команда лодки выстрои­лась на палубе. Я доложил о построении капитану, а Зигман отдал рапорт командующему Девятой флотили­ей подводных лодок. После того как мы, исхудавшие бородатые герои, пройдя по сходням, осторожно ступи­ли на твердую землю, нас засыпали цветами и зацело­вали всегда находчивые девушки из административных органов базы.

Пошатываясь с непривычки на твердой земле, мы пе­ренесли свои пожитки в одно из многоэтажных зданий, которое принадлежало флотилии. Я обратил внимание на то, что наш огороженный комплекс зданий содержался в хорошем состоянии и бдительно охранялся. Некоторые постройки были закрыты маскировочной сеткой, чтобы ввести в заблуждение пилотов бомбардировочной авиа­ции неприятеля. Этот военный городок должен был стать моим домом во время наших стоянок в порту.

Перед тем как побриться, нам пришлось принять уча­стие в приемах и торжествах, которые окончились дале­ко за полночь. Гордые боевыми успехами и жадные до удовольствий, мы проявляли сверхусердие во всем. Объедались обильной пищей Бретани, пили много француз­ского вина, чересчур громко пели, шутили и смеялись. Никто не упрекал нас за излишества. Было приятно со­знавать, что окружающие понимают наше состояние пос­ле пережитых испытаний.

Утром в 8.00 я построил экипаж лодки на асфальтиро­ванной площадке. На перекличку явилось лишь несколь­ко человек. Остальные были недееспособны. Несколько часов я занимался приведением их в чувство, особенно Риделя и Фридриха, а также подготовкой документов для доклада командира в штабе. Только проведя в заботах на берегу 16 часов, я смог подумать о себе. Принял продол­жительную горячую ванну, тщательно выбрил девятине-дельную черную бороду, надел свежую форму и подстриг­ся в парикмахерской. Затем в обновленном состоянии я отсортировал почту и принялся читать адресованные мне письма. Первыми вскрыл розовые конверты от Мариан­ны. Судя по одному из ее писем, в Берлине было неспо­койно.

«На прошлой неделе снова были воздушные налеты англичан, — писала Марианна, — четыре раза ночью и два раза каждый день. Они ужасны. Как ты знаешь, я работаю в центре Берлина и на прошлой неделе прове­ла много времени в бомбоубежище в подвале под зда­нием, где расположен наш офис. Пока я там пряталась, бомба угодила в здание напротив и полностью его раз­рушила. Никто не спасся. Все были похоронены зажи­во в подвале — какой смысл прятаться в таких убежи­щах? По дороге домой я видела пожары, разрушения и погибших людей. Все время плакала. В этот день под обломками погибла моя лучшая подруга. Не могу понять, почему мы не можем отогнать «томми». Ведь это сто­лица страны, она должна быть лучше защищена. Труд­но сказать, до чего мы дойдем. Геринг обещал, что ни один вражеский самолет не пролетит над Германией. Куда он делся со своим обещанием? О нем ничего не слышно в последнее время.

Вчера я слышала новости об успехах наших подводных лодок в Атлантике и думала о тебе. Родной мой, я мо­люсь, чтобы ты всегда возвращался живым из своих по­ходов и находил мои письма. Я постоянно думаю о тебе и хочу быть с тобой. Пожалуйста, береги себя. Когда кон­чится война, вернется все то, что было на озере Констан­ца под ореховым деревом в длинные теплые летние ночи 1939 года...»

Я был встревожен. Думал о том, чтобы уговорить Ма­рианну оставить столицу и поселиться, хотя бы на не­которое время, в провинции. Мать писала: «Воздушные налеты были в районе Франкфурта. Соседи помогали друг другу в тушении на крышах зажигательных бомб, иногда сбрасываемых британскими пилотами. Отец мно­го работает, а Труди, теперь уже семь месяцев «невеста войны», помогает отцу в качестве секретаря его офиса». Новости из дома порадовали меня. В своих письмах ма­тери и Марианне я убеждал их, что скоро все изменит­ся к лучшему.

Я твердо верил в это, несмотря на явное ухудшение ситуации. Воздушные рейды противника на немецкие города неуклонно возрастали по числу и масштабам, пе­реходя грань простого запугивания. Газеты и радио со­общали о разрушениях и человеческих жертвах в резуль­тате налетов уклончиво, но я чувствовал, что нас на­стигает суровое возмездие.

Этот вывод подкреплялся горькими фактами. С боль­шой неохотой я был вынужден согласиться с доводом, что за время нашего пребывания в море на Восточном фрон­те произошел неблагоприятный для нас поворот. Очевид­но, в результате зимнего наступления Советов мы потер­пели поражение в Сталинграде, где была разбита наша 6-я армия. Вести с североафриканского театра войны были также неутешительны. Англичане неумолимо насту­пали в пустыне с большим или меньшим успехом. Тем не менее мне казалось, что эти неудачи носили местный ха­рактер и не влияли на общий исход войны.

Фактически Германия добивалась существенных успе­хов только в морских сражениях. Битва за Атлантику развивалась благоприятно для нас. Наши подлодки, све­денные теперь в большие «волчьи стаи», потопили не­вероятное число кораблей союзников на фронте от По­лярного круга до Карибского моря. Март 1943 года стал для нас самым успешным месяцем в истории подводной войны. Наши подлодки отправили на дно суда союзни­ков общим тоннажем в миллион тонн. Сейчас около 250 подлодок совершали боевое патрулирование в различных морях, проводили учебные переходы в Балтийском море, переоснащались в портах, были близки к выходу из су­хих доков после ремонта. Наша программа строительства подлодок стала приоритетом военного производства.

Правда, даже в морских сражениях наши успехи дос­тигались нелегкой ценой. С увеличением размеров кон­воев резко улучшилась координация в мерах по их защите между боевыми подразделениями ВМС Великобритании и США. Суда сопровождения нового типа, быстрые и вы­сокоманевренные сторожевые корабли — корветы —- пред­ставляли серьезную опасность для подлодок, атакующих конвои. Но самую большую угрозу представляла авиация противника. Все больше и больше самолетов появлялись в самых отдаленных районах моря. Они с возрастающей точностью бомбили наши подлодки на подходах к своим базам или на выходе из них. Угроза с воздуха создала для нас новую проблему в подводной войне, трудно было уг­наться за быстро меняющейся обстановкой.

Как мне представлялось, исход войны теперь зависел от операций подводного флота в Атлантике. Было оче­видно, что союзники оправились от наших ударов и их боеспособность поддерживалась поставками продоволь­ствия и оборудования через Атлантику. Нашим подлод­кам необходимо было помешать конвоям, следующим в порты Великобритании, а также в Мурманск и Архангельск. Мы должны были уничтожить противника на море прежде, чем он смог бы накопить силы для втор­жения в Европу. И мы выполним эту задачу!

При помощи всей команды «У-230» была быстро де­монтирована для последующих ремонтных работ и в кон­це второго дня нашего пребывания в порту перешла в ведение морских инженеров на верфях. Заботы о лодке были лишь частью моего беспокойного образа жизни в первые несколько дней. Я продолжал чертить карты и готовить доклады ко встречам Зигмана с адмиралом Де-ницем. Командиру нужно было ездить для докладов в Париж, где Дениц разместился со своим штабом в ян­варе после назначения командующим ВМС. Кроме того, я оформлял документы для трети команды, отправляв­шейся в отпуск.

Несмотря на большую нагрузку, я находил время ду­мать об Ивонне и вечером нанес ей неожиданный визит. Я пришел в магазин, где она работала, с букетом цветов. Однако Ивонны на месте не оказалось. Я не хотел посвя­щать владельца магазина в наши личные дела и, полагая, что девушка сменила место работы, стал искать ее в дру­гих книжных магазинах города. Но ни в одном не нашел. Наконец, я отправился к ее дому, где мы провели вместе немало ночей. Ивонны там не было, никто даже не при­знался в том, что знает ее. На обратном пути в город я ударил букетом о каменную стену, уверенный в том, что никогда больше не увижу девушку. Затем, повинуясь вне­запному импульсу, вернулся в книжный магазин и спро­сил у его владельца по-французски:

— Пардон, месье, где я могу найти Ивонну?

— Ивонну? Ах, Ивонну, — произнес он, пристально глядя на меня поверх своих очков. Затем сообщил то, что я уже знал: — Ее здесь нет.

Я повторил свой вопрос.

— Молодой человек, я знаю только то, что она уехала восемь или девять месяцев назад. Как она сама сказала, с тетей в Тулузу. Но, — он кинул на меня многозначительный взгляд, — она была вынуждена покинуть город. Понимаете, ее преследовали за определенные связи. Та­кие вещи нельзя сохранить в тайне.

В глазах старика не было неприязни. Одна только пе­чаль.

Больше об Ивонне я ничего не слышал.

Через два дня командующий флотилией устроил тор­жество по случаю нашего возвращения из успешного бое­вого похода. За завтраком в офицерской столовой он со­общил о запланированном мероприятии и пригласил всех принять в нем участие. Чествование должно было состо­яться в переданном флотилии курортном местечке Шато-Нёф. Командующий добавил с улыбкой:

— Я обеспечил место для торжества, еду, напитки, оркестр для танцев. Ваша забота, господа, — обеспечить себе партнерш на прием.

Я убедился, что найти партнерш — это нелегкая задача в городе, полном «постояльцев» — офицеров, никогда не выходивших в море. Когда прибыл автобус, чтобы отвезти нас на торжество, «постояльцы» заполнили его в компании с хорошенькими медсестрами и секретаршами из админи­стративных учреждений. Мы, одинокие герои морского похода, были вынуждены сосредоточиться в поездке на со­зерцании цветущих весенних пейзажей Бретани.

После захода солнца мы прибыли в «шато» — замок XVII века, приютившийся среди покатых холмов. Любо­ваться прекрасной архитектурой и роскошной обстанов­кой замка не было времени. Дворцовый зал быстро запол­нялся гостями-, и вскоре я пожимал руки старым друзьям и сокурсникам. Обнял своего приятеля по училищу Фре­да Шрайбера. Торжество открылось бравурным маршем, за ним последовали французские, немецкие и англий­ские мелодии. Подавались французские блюда и напит­ки отличного качества. Трапеза началась рано и закон­чилась поздно. Танцы прекратились далеко за полночь, когда счастливые пары скрылись одна за другой наверху в комнатах с бархатной драпировкой и постелями, по­крытыми шелковыми простынями. Попойка, по которой большинство из нас сильно соскучилось, продолжалась до тех пор, пока вино и усталость не свалили нас с ног, исключая, конечно, немногих, самых стойких. Я уложил Риделя и Шрайбера на аристократическую постель. Затем устроился сам в мягком кресле.

После грандиозного приема в его честь Зигман, вер­ный семьянин, отправился домой в Гамбург. По пути он должен был явиться с докладом в Париже к адмиралу. Офицеры, мои приятели, последовали примеру капита­на и отбыли домой, чтобы провести две недели среди родных. Я с частью команды остался в Бресте, не обре­мененный большими обязанностями. В эти безмятеж­ные апрельские дни меня влекло на загородные про­гулки. С удовольствием навещал замок, плескался в его просторных глубоких ваннах, знакомился с богатой кол­лекцией старинных книг, ходил охотиться на фазанов с фермерами, проживавшими по соседству. Я наблюдал, как распускаются почки деревьев и кустов под дунове­нием теплых морских бризов. Повсюду ощущался при­ход весны.

Однажды тихим вечером новые друзья, с которыми я общался на базе, познакомили меня с пикантными осо­бенностями жизни в порту. В этот вечер мы потягивали в баре флотилии коктейль, играли в карты, шутили и рас­сказывали морские анекдоты. Вдруг Фостера осенило:

— Послушайте, друзья! Как насчет небольшой вече­ринки в городе? Ночь только началась, давайте закончим ее в доме мадам. Поехали в К. Б. все вместе.

Его предложение было принято на ура. Оно адресова­лось в первую очередь мне, как новичку в офицерских компаниях Бреста. Я поинтересовался у Шрайбера:

— Фред, а что означает эта аббревиатура К. Б.? Шрайбер глотнул джина и, широко улыбнувшись, сказал:

— К. означает казино, Б. — бар. Казино-бар — место, где можно забыть свои печали, выпить хорошего фран­цузского вина и насладиться прелестями дам. Все это в абсолютно интимной обстановке.

— Так это что, обыкновенный публичный дом?

— Называй как хочешь, но советую его посетить.

Мы прошли через затемненный город и остановились у неприметной двери с буквами «К. Б.», освещенны­ми тусклым светом лампочки. Юный лейтенант позво­нил особым способом, давая понять, что у двери стоим именно мы. Дверь, звякнув щеколдой, приоткрыла ста­руха. Она узнала некоторых из моих друзей. Когда дверь распахнулась, я услышал женский смех и льющиеся из фонографа слова французской песенки: «Я бегаю день и ночь». Тусклые красные фонари создавали в поме­щении соответствующую атмосферу. Когда мы гурьбой ввалились в бар, с обеих сторон от входа послышались приветливые возгласы. Мои друзья бурно откликались по-французски:

— Привет, Сюзан, Жанин, добрый вечер, Полин, Си­мона. О, добрый вечер, мадам.

Дюжина оживленных, хорошеньких девиц приветст­вовала нас с преувеличенным энтузиазмом. Мадам ока­залась хрупкой тридцатилетней женщиной с густой коп­ной черных волос. Фред, заметив, что я смотрю на нее, сказал:

— К мадам не прикасайся. Это против правил. Еще никому не удавалось завоевать ее сердце. Тебе лучше об­ратить внимание на девочек.

Обитательницы дома, все в возрасте от 20 до 30 лет, к сожалению, уступали нам по численности с учетом при­бытия офицеров Первой флотилии. Когда спало общее оживление, всех вновь прибывших представили хозяйке дома и обменялись с ней, согласно заведенному обычаю, поцелуем, исполненным достоинства.

Затем началось настоящее веселье. В бокалах искри­лось шампанское, а девицы млели в наших объятиях. Мы танцевали под тихую музыку магнитофона, потягивали шипучее вино и пробовали сладость поцелуев алых губ с таким воодушевлением, словно никогда раньше этого не приходилось делать и никогда более не придется.

По мере продолжения вечеринки наши песни стано­вились задушевнее, смех — заразительнее, а девицы — со­блазнительнее. Мы потребляли шампанское во все воз­растающем количестве, и скоро наша сдержанность уле­тучилась, как и кружева девиц. Больше всего я танце­вал с Жанин, которая пленила меня своей пылкостью. Я ждал, когда наступит удобный момент, чтобы увести ее с вечеринки.

Среди услуг этого заведения, оказывается, была еще одна. Главный механик одной из подлодки Балард попро­сил:

— Мадам, покажите нам, пожалуйста, один из ваших замечательных фильмов.

Его просьба была встречена с ликованием.

— Но, господа, — запротестовала мадам, — не слиш­ком ли поздний час для показа фильма? Девушки еще должны обслужить...

— Ничего, дорогая, — успокоил ее Балард, — ночь еще только начинается. Мы многое подзабыли в искус­стве любви, пока болтались в море. Сначала освежите нашу память.

Поддавшись уговорам, мадам уступила со вздохом:

— Как всякая мать, я понимаю ваши чувства.

Я обнял Жанин за талию, схватил бутылку шампан­ского и последовал за всеми вверх по лестнице. Поту­шили свет, зажужжал проектор, и началась демонстрация порнофильма. Час просмотра ленты был действительно познавательным. Она наглядно показала нам, что любовь без искусства — все равно что гоночный автомобиль без водителя. После фильма я вышел полный новых идей. Жанин первой извлекла выгоду из этого урока.

Наступило утро, когда я заплатил консьержке и вышел навстречу свежему морскому бризу.

На базе ВМС все шло своим чередом. Я занимался канцелярской работой, навещал сухой док, чтобы убе­диться в соответствии графику ремонтных работ. Я встре­чался со своими друзьями с раннего периода войны и навестил бывших сокурсников в учебном корпусе Пер­вой флотилии, где обучался в декабре 1941 года. Я по­стоянно слышал об асах подводной войны, которые воз­вращались из боевых походов. В год больших успехов наших подводников не обошлось и без больших потерь. Рост масштабов подводной войны привел к гибели мно­гих моих друзей, в том числе новобранцев, которые, не успев покрыть себя громкой славой, нашли себе моги­лу на дне моря.

Недели праздной жизни в порту проходили как ап­рельские дожди. Наши радости и забавы оказались лишь слабой компенсацией того, что мы испытали на войне. Мы прожигали жизнь, как только могли. Я зачастил в места, где удовлетворялись вкусы гурманов Бретани, в местном немецком ресторане «Повидайтесь с комендан­том» пробовал незабываемые блюда из омаров, прово­дил вечера отдыха у камелька в нашем загородном замке. Затем следовали ночные утехи с Жанин в казино-баре. Это были ночи, когда бьющая через край энергия мо­лодости укрощалась жрицами любви мадам, ночи, ког­да мы забывали о войне и долге.

Во время молчаливого уединения в своей комнате я много размышлял и приходил к выводу, что война в Ат­лантике далеко не закончена. В памяти оживали карти­ны хаоса и разрушений, которые вызывали наши атаки на конвои. Грохот от разрывов торпед, глубинных бомб и авиабомб оглушал меня. Это были часы, которые застав­ляли меня задумываться над тем, почему война сулит нам поражение за поражением. Линия фронта все ближе под­ходила к побережью. Она находилась сейчас только в двух часах перехода от порта, там, на западе, где сходятся небо с морем. Там проходила тонкая грань между войной и миром.

В середине апреля вернулся из отпуска главмех. Уви­дев Фридриха, все еще не сбрившего бороду, в офицер­ской столовой, я подошел поприветствовать его:

— Здорово, старина! Как приняли героя дома?

— Под барабанный бой и медные трубы. Заметил, я сохранил бороду? Детишкам она понравилась, поэтому р,ешил отпускать ее и дальше.

Он рассказал, что провел большую часть отпуска в разъездах и свиданиях с родственниками, поэтому рад вернуться на базу. Я вкратце и по существу рассказал ему о состоянии нашей подлодки и сопутствующих об­стоятельствах. В более общих выражениях описал наши похождения. Однако, когда вернулся вечерним экспрес­сом из Парижа Ридель, тоже холостяк, я не постеснял­ся рассказать ему подробности о нашей легкой жизни и изощренных любовных утехах.

Вскоре вернулись все отпускники, проехав из дому на базу ВМС пол-Европы. Командир прибыл в хорошем рас­положении духа. Морщины, нажитые им после первого боевого похода, разгладились. Исчезла ярко-рыжая боро­да викинга. За тремя неделями отдыха последовали не­сколько дней интенсивной деятельности. Ремонт лодки завершился по графику. Через четыре дня должно было быть смонтировано снятое оборудование.

Моя последняя ночь в порту была спокойной. Меня тревожили лишь мысли о судьбе будущего похода, и я старался отвлечься от них, принимаясь писать письма. Я попросил Марианну беречь себя и предупредил роди­телей, что долгое время не смогу посылать им вестей о себе. Около полуночи я закончил упаковывать вещи. Новый приказ обязывал нас вместе с описью содержимо­го багажа писать завещание. Мне особенно нечего было кому-то либо оставлять. Но когда я подписал свое заве­щание, у меня возникло такое чувство, будто бы я под­писывал себе смертный приговор. Интересно, смогу ли я снова держать в руках этот конверт, или кто-то другой вскроет его, чтобы исполнить мою последнюю волю?