Глава 14
Прием экипажа нашей лодки в Бресте отражал напряженное положение дел и был омрачен общей удрученностью в связи с бесконечной вереницей потерь. На пирсе большого бетонного укрытия стояли несколько человек в морской форме и две девушки, выкроившие-время встретить нас с букетами цветов. Традиционное застолье в военном городке было хорошо организовано, но общее настроение не шло ни в какое сравнение с веселой праздничной атмосферой прежних встреч. Вскоре я ушел в свою комнату и обнаружил там личные вещи, аккуратно сложенные на полу. В саквояже из свиной кожи я нашел свое завещание и разорвал его на клочки. Так закончился мой самый продолжительный поход.
Затем пришло время для ритуала перевоплощения: под горячим душем я заново родился и, когда подстригся и побрился, достиг своего возраста. После этого собрался навестить Веру, планы проведения времени с которой после похода были продуманы мною еще в море. Я пытался припомнить, как завязывается мой галстук, когда в комнату вошел неверной походкой с полупустой бутылкой шампанского Фред Шрайбер, мой сообщник по многим приключениям на суше.
— Так-так, — начал он развязно, — кто-то, кажется, готовится отметить свое возвращение. Ты долго был в море? Говоришь, десять недель? Позволь, я заключу с тобой пари.
— Валяй, Фред, что у тебя на уме?
— Бьюсь об заклад, что она ушла с другим парнем в морской форме. Ты не можешь оставить девчонку на десять недель и рассчитывать, что она будет тебя ждать. Вот так. Давай выпьем, дабы пережить горечь женской неверности.
Я с трудом удержался от того, чтобы не возразить ему. Ведь моя девушка ждала меня здесь, в военном городке.
Между тем Фред продолжал:
— Почему бы тебе не провести этот вечер с нами? Мы намерены организовать большую пирушку в ателье фотографа. Будут девочки, шампанское, оркестр и многое другое. Девушка Берка празднует свой день рождения, приглашает всех к себе.
То ли я услышал?
— Фред, а что за девушка организует вечеринку?
— 0-ла-ла, у тебя нет никаких шансов. Это Вера, фотограф. Они с Берком неразлучны.
Это был крах моих лучших ожиданий. Я наполнил свой стакан шампанским Фреда и залил вином горечь утраты. Фреду сказал, что уже договорился о другом свидании. Когда он вышел, я закурил сигарету и попытался развеять невеселое настроение. В конце концов, я не мог ничего требовать от Веры. За хорошенькой девушкой в порту ухаживали многие из тех мужчин, которым посчастливилось оставаться на берегу. Видимо, Вера и не ждала моего возвращения. Продолжительность жизни подводника, участвовавшего в боевых операциях, исчислялась шестью-семью месяцами, не больше.
Вместо посещения Веры мы с Риделем и Фридрихом отпраздновали возвращение в ресторане «Повидайся с комендантом», который мог предложить голодному моряку все, что он хочет.
Предполагалось, что во время ремонта наша подлодка будет модернизирована. На «У-230» должны были установить две двуствольные и одну четырехствольную зенитки, что давно ожидалось. Огневая мощь восьми стволов, несомненно, заставила бы пилота неприятельского самолета дважды подумать, прежде чем приблизиться к подлодке для бомбардировки. Должны были также установить новый радиолокационный приемник, именовавшийся «буг», вместо устаревшего «метокса». Мне сказали, что «буг» сможет пеленговать радиоволны в сантиметровом диапазоне. Если так, то он мог бы заблаговременно предупредить нас о готовившихся атаках, особенно ночью. Ведь наш отказ от «метокса» заставлял противника совершенствовать средства обнаружения подлодок. Кроме того, нами были взяты на вооружение торпеды новой конструкции. Эти и другие виды нового оружия обещали нам возвращение благоприятных тенденций в подводной войне.
Однако время уже было упущено. В июле мы потеряли 37 подлодок. Десять из 17, пытавшихся пересечь Бискайский залив во вторую половину этого месяца, больше не вернулись на базу. В августе было уничтожено еще 16 подлодок. За четыре месяца союзники потопили более 100 подлодок — почти 60 процентов всего оперативного подводного флота. Как следствие, наша способность уничтожать корабли противника снизилась от рекордного тоннажа в миллион регистровых брутто-тонн в марте до 96 тысяч тонн в августе. Многие мои друзья и знакомые исчезли навсегда. В офицерской столовой пустовали места. Ни прежнего смеха, ни веселья. Мы, кого пока пощадила судьба, имели достаточно оснований предполагать, что скоро сами исчезнем в глубинах океана.
Портовые будни быстро вытеснили уныние и стресс. Команда отдавалась делам, связанным с подлодкой, и любовным утехам с одинаковым рвением. Капитан отбыл для доклада Деницу и прохождения курсов повышения квалификации с тем, чтобы получить информацию о военной ситуации. Нашего доктора списали с подлодки и отправили в австрийские Альпы восстанавливать силы после чуть ли не рокового для него похода. Штаб оставил наконец идею укомплектования подлодок врачами. Большинство врачей, которые оказались пригодны для работы в подводном флоте, погибли вместе с подлодками, а в медицинской помощи теперь нуждались повсюду.
Из предстоящего оснащения подлодки торпедами новой конструкции следовало, что я должен был пройти краткий курс обучения новой технике в Готенхафене на Балтике. Неожиданное распоряжение обрадовало меня. Но перед отъездом я нашел время зайти к своему портному. При виде меня он удивился, поскольку наши проблемы не были секретом для французов. Костюм висел на вешалке. Он был сшит идеально. Чтобы пополнить свой гардероб, я приобрел габардиновое пальто, шелковые сорочки и модные спортивные ботинки. Шел четвертый год войны, но французы тем не менее ухитрялись доставать любые товары за сходную цену. Я мог позволить себе заплатить: в море ведь не было ни девиц, ни баров, ни пирушек.
Через пять дней после возвращения «У-230» из похода я ехал в поезде ,в Париж. В моем саквояже из свиной кожи лежал аккуратно сложенный гражданский костюм. По прибытии я остановился в знакомом отеле близ Ван-домской площади и переоделся в гражданское. Впервые за четыре года я на время расстался с формой военного моряка.
Теперь Париж лежал у моих ног. Город пульсировал именно той жизнью, какой я ее себе представлял. Мое желание погрузиться в мирную среду нарастало с каждым днем продолжения войны. Я хотел быть среди тех счастливцев, которых не волновали грядущие дни, заполненные грохотом работавших дизелей, разрывов глубинных бомб, а также гибелью в стальных гробах. Я хотел забыть о том, что являюсь мелким винтиком в военной машине, несущей повсюду несчастья. Я хотел пожить снова не как солдат, а как беззаботный горожанин, почувствовать вкус жизни, свободной от гнетущего долга, — хотя бы на один день. Мне казалось, что я смогу удовлетворить свои чаяния свободной и беззаботной жизни только в одном месте — в Париже.
Париж меня не разочаровал. Он очаровывал, как всегда. Я чувствовал ритм жизни города так же, как и представители разных народов. Свободный от ограничений, которые накладывает военная форма, я с удовольствием бродил по парижским улицам и широким проспектам. Я понял, что моя маскировка под штатского удалась, когда ловил на себе взгляды парижских красоток, которые не снизошли бы до того, чтобы взглянуть на мужчину в форме. На 12 полных часов я совершенно забыл о войне.
Во Франкфурт я прибыл в военной форме и провел свое время с родителями и сестрой. В отношениях между отцом и матерью не осталось и тени напряжения, вызванного его романом и последовавшими неприятностями с гестапо. Но не все было благополучно во Франкфурте. Разрушения в городе приобрели чудовищные масштабы по сравнению с теми, что я наблюдал во время своего предыдущего посещения дома в июне. Огромные районы города были изуродованы так же, как и в Берлине. Во время последнего воздушного налета завод отца получил повреждения, которые были устранены на скорую руку. Мне сказали, что на чердаке отцовского склада только за две ночи было потушено шесть пожаров, небольшой случился и у нас в доме. Все эти вести действовали угнетающе, и я чувствовал смутную вину за нашу неспособность прервать поставки в Великобританию американских самолетов, обрушивавших теперь бомбы на немецкие города.
Я порадовался тайком тому, что командировка позволяла мне провести дома лишь несколько часов. Той же ночью отбыл из Франкфурта в затемненном вагоне поезда. Несколько раз поезд останавливался в лесу и открытом поле, вынуждая меня слушать глухой протяжный гул сотен бомбардировщиков союзников, пересекавших ночное небо Германии. Поездка в.Берлин стала теперь долгой и изнурительной. В столицу я прибыл с опозданием на восемь часов. Проехал поперек город на метро, вспоминая счастливые дни встреч с Марианной. После ее гибели Берлин потерял для меня привлекательность. Я уехал из города по знакомому мне маршруту к побережью Балтики, но опять же с опозданием.
В железнодорожном вагоне ехал две тоскливые ночи. Вагон освещался только вспышками спичек и раскаленными кончиками сигарет и сигар с ужасным запахом. В переполненных купе царили дым и смрад. Повсюду велись разговоры о войне, заставлявшие прислушиваться не участвовавших в ней военных и штатских. Меня очень интересовало моральное состояние гражданского населения и военных, особенно солдат, вернувшихся с Восточного фронта. Они рассказывали о происходивших там событиях, не теряя веры в победу. Это укрепило меня во мнении, что мы, сражавшиеся в Атлантике, могли рассчитывать на стойкость наших войск в России. Высадка союзников в Южной Италии, ожидавшаяся после краха нашего фронта в Киренаике и Северной Африке, кажется, нисколько не поколебала общую уверенность в победе.
Поезд втянулся в здание вокзала в Данциге с опозданием на десять часов. Я пересел на другой и днем позже намеченного прибыл в военный городок базы ВМС в Го-тенхафене. Подводники, собравшиеся там для изучения влияния нового радара, взятого на вооружение, проявляли нетерпение. На вечер был намечен показ на практике действия новых видов оружия.
Бухта погрузилась в темноту теплой ночи. Я сел на пассажирский катер, который в лучшие свои дни перед войной перевозил пассажиров между портами Германии и Швеции. Когда катер добрался до середины бухты, офицер, заведовавший арсеналом торпед, обратился к гостям со следующими словами:
— Господа, мы намерены продемонстрировать вам действие двух новых типов торпед, которые произведут революцию в торпедной войне. Во-первых, мы покажем вам убийцу эсминцев «Т-5» и акустическую торпеду с большим потенциалом. Потом вы увидите новую торпеду «ЛУТ» многоцелевого назначения. Обе торпеды приводятся в движение аккумуляторными батареями. Для демонстрационных целей они снабжены светящимися боеголовками, чтобы проследить их движение ночью.
Наш катер резко увеличил скорость. Через несколько минут я заметил в темной воде зеленый переливчатый свет, быстро приближавшийся к нашему судну. Когда катер повернул налево, свет последовал за ним. Затем мы повернули направо, свет продолжал нас преследовать. Светящаяся торпеда подошла еще ближе. Тогда катер предпринял резкие зигзагообразные маневры, чтобы уйти от нее. Однако рыбина не отставала. Она сблизилась с нами еще больше и наконец исчезла под кормой. Это был момент, когда должен был произойти взрыв. Но учебная торпеда продолжала двигаться по заданной программе. Она обогнала свою цель, развернулась на 180 градусов, вновь атаковала катер, пройдя под его килем, сделала аккуратную петлю, повторила свои змеевидные маневры и еще раз прошлась под нами, прежде чем иссяк заряд ее батарей. После этого торпеда всплыла, как мертвая рыба, поблескивая в темной воде.
Это было ошеломляющее зрелище. Теперь я осознал, что появилось оружие, которое можно противопоставить быстроходным эсминцам и сторожевикам. За этой демонстрацией последовало еще одно впечатляющее представление. По морю пошло сразу несколько светящихся торпед, выискивающих цель и совершающих круговые движения. Они прочертили на поверхности воды ряд линий, выйдя на угол атаки нашего катера. Опять последовала серия "сложных маневров, пока у торпед не разрядились батареи.
Под впечатлением увиденного я занимался на трехдневных курсах, как молодой кот, стремившийся испытать выросшие когти. Торпеда — убийца эскортов была оснащена прибором самонаведения, реагировавшим на шум вращавшихся винтов, а если корабль неподвижен — то на звук работавших электромоторов. Достаточно было запустить торпеду в направлении цели. Она сама определяла свой курс и настигала цель независимо от того, к каким та прибегала маневрам, чтобы избежать поражения. Другое пополнение нашего арсенала было призвано решать иные задачи. В последнее время стало необычайно сложно и опасно приближаться к конвою на дистанцию, удобную для атаки. Новая торпеда «ЛУТ» снимала эту проблему. Пуск ее можно было произвести на значительной дистанции от конвоя. Торпеда могла двигаться к цели по заданной программе, совершая сложные маневры на поверхности моря и под водой. Несколько таких торпед, выпущенных на определенной глубине погружения, могли создать на пути движения конвоя непроходимый барьер, избавив нас от необходимости преодолевать его плотное боевое охранение.
Я покинул Готенхафен, восхищенный новыми видами оружия и рассказами о других диковинках. Мне приходилось слышать о чудо-лодках, строившихся теперь на всех свободных верфях. Они могли оставаться под водой неопределенное время и маневрировали там так же быстро, как и на поверхности. Эти новые подводные лодки были оснащены выдвижной трубообразной мачтой с поплавком-«шнёркелем», позволявшим лодке в погруженном положении вентилировать отсеки и подзаряжать аккумуляторные батареи. Это приспособление казалось мне настолько важным для обеспечения жизнеспособности и боеспособности подлодки, что я решил по возвращении в Брест выяснить, можно ли использовать его на обычных подлодках. Неограниченное пребывание под водой помогло бы разрешить все наши проблемы. Впервые за несколько месяцев я поверил в то, что мы получим оружие, способное сохранить наши жизни или хотя бы дорого их отдать. Возможно, мы еще застанем перелом в войне в свою пользу.
Когда я прибыл в Берлин, выли сирены воздушной тревоги; когда уезжал, воздух был насыщен запахом жженого пороха и угарного газа от пепелищ. И вновь ночной экспресс, переполненный пассажирами, двигался в Париж при выключенном свете. Европу охватили огонь и хаос. Фронт ощущался повсюду: в крупных и малых городах, в душах запуганных пассажиров поезда.
В пяти часах езды от Парижа я заметил девушку. Она села в поезд в Шалоне-на-Марне. В темном купе я плохо видел ее лицо, зато вдыхал аромат духов, которые продавались почти во всех парфюмерных магазинах на парижском бульваре Хаусман. Сначала в порядке обычной галантности я помог ей уложить багаж. Затем, когда огни небольшой станции на несколько секунд осветили лицо девушки, обнаружил, что она довольно привлекательна. Мы завели легкомысленный разговор, за которым последовало ее не столь легкомысленное предложение показать мне Сент-Дени, северный пригород Парижа, в котором она жила.
— Париж без Сент-Дени, — утверждала она, — все равно что вино без алкоголя.
Девушку звали Маргарита. Она познакомила меня с Сент-Дени и еще со многими районами города. Мы провели вместе два чудесных дня в Париже. Я был одет в гражданский костюм, и, по словам Маргариты, ее радовал мой французский облик. Мы бродили по светлым улицам, по паркам, благоухавшим запахом осенних листьев. Затем наступила вторая — возможно, последняя в моей жизни ночь в Париже.
Мы условились о встрече, когда я приеду в Париж в следующий раз. Последовало расставание, вернувшее меня к военным будням.
Когда я прибыл в Брест, военный городок находился в смятении. По радио только что объявили о капитуляции Италии. Эта новость стала основной темой разговоров в офицерской столовой и баре. После того как англо-американские войска создали плацдарм для своей высадки в Салерно, новое правительство маршала Бадольо приказало итальянским солдатам сложить оружие. Теперь немецкие войска должны были сражаться с противником один на один. К счастью, мы имели там сильные оборонительные позиции, позволяющие остановить наступавшего на север врага. Но стало очевидным, что стальное кольцо вокруг Европы сжималось все теснее.
День моего пребывания совпал с завершением по графику ремонта и переоборудования «У-230» в сухом доке. Я приступил к ее подготовке к неизбежному походу. Снабжение нас торпедами нового типа проходило, однако, туго. Мы получили всего лишь одну убийцу эскортов «Т-5», восемь самодвижущихся торпед «ЛУГ» и три — обычного типа. Я поинтересовался относительно возможности получения «шнёркеля», но встретил лишь удивленные физиономии. Никто на базе даже не слышал о таком приспособлении. Тем не менее грозный вид нашей лодки и установка на ней восьми зенитных стволов воодушевляли. Эти скорострельные зенитки, диковинные торпеды и радар нового типа давали нам весомый шанс вернуть времена былой славы, а также возможность вернуться в порт после похода.