Wundefwaffe

Глава  19

 

4 апреля 1944 года поезд доставил меня в старинный, очаровательный, отчасти разрушенный город Брест. Я ехал на старом автобусе. Он пересек разводной мост через ка­нал, взобрался, покашливая выхлопной трубой, на возвы­шенность и последовал на запад до знакомой проходной на базу Первой флотилии подводных лодок. Я заметил не­сколько воздушных баллонов, раскачивавшихся над бух­той под дуновением легкого утреннего ветерка. Это было новое средство защиты бетонных убежищ подлодок от са­молетов, выходящих на цель на бреющем полете.

Покинув автобус, я обнаружил, что все администра­тивные учреждения базы закрыты. Однако дневальный провел меня в помещение, выходящее на залив, где обыч­но принимали солнечные ванны. Когда я вошел в его стеклянную дверь, меня ослепил яркий солнечный свет. За белыми садовыми столиками сидела дюжина мужчин в морской форме. Не зная в лицо старшего офицера, я пробежал взглядом по рукавам присутствовавших, стара­ясь определить по нашивкам их звание. Один из группы офицеров спросил:

— Не вы ли новый капитан «У-415»?

— Да, я.

— Рад приветствовать вас, — сказал полный офицер с тремя золотыми полосками на рукаве и Рыцарским крестом под воротничком. — Я капитан сторожевого кораб­ля Винтер. Познакомьтесь с моим штабом.

Он представил меня остальным офицерам и приказал дневальному принести еще один прибор. Сам Винтер не нуждался в представлении. Он был известен всем подвод­никам. В начале войны он добился выдающихся достиже­ний, потопив британские корабли общим тоннажем более 150 тысяч регистровых брутто-тонн. Это был один из на­ших последних выживших асов.

Пока я завтракал, Винтер и другие офицеры расска­зали последние новости. В сухой док поступили комп­лексы «шнёркелъ» для испытаний на трех подлодках. Но больше я ничего хорошего не услышал. Британские са­молеты постоянно совершали вылеты и сбрасывали маг­нитные мины на фарватерах, выводивших из Брестской бухты в открытое море. Неблагоприятная для нас тен­денция подводной войны сохранялась, хотя мы продол­жали ждать давно обещанного нового оружия и более совершенных подлодок. Несколько наших устаревших подлодок все еще блуждали вокруг Британских остро­вов, становясь объектами охоты с воздуха или надвод­ных кораблей противника. Теперь самолеты с авианос­цев США и эскорты патрулировали даже в середине Ат­лантики. А ведь эта «черная дыра» долгое время была свободна от контроля союзников. И вот результат: че­тырем из пяти наших подлодок не удавалось возвращать­ся после своих походов на базу — уровень потерь, зна­чительно превысивший потопленные суда противника.

Когда разговор коснулся войны в целом, я обратил внимание на то, что офицеры не беспокоились о поло­жении наших войск на линии близ Монте-Кассино или даже об исходе русской кампании, которая проходила не так, как предсказывало командование вермахта. Они говорили главным образом об угрозе высадки союзни­ков на континенте. Никто не знал, когда или где она произойдет, но и никто, кажется, не сомневался, что это обязательно случится. Офицеры говорили также о наших недавних усилиях по дальнейшему укреплению мощной береговой обороны, призванной отразить де­санты союзников на самой кромке моря. Наши руково­дители неоднократно повторяли, что Атлантический вал непреодолим, и никто не подвергал сомнению их заяв­ления. Поражение казалось невозможным, сама мысль о нем воспринималась как измена.

Винтер собрался уходить.

— Обер-лейтенант Вернер, — сказал он на прощанье, — вы увидитесь с командой своей подлодки в 14.00. До это­го времени устраивайтесь поудобнее и подумайте о том, что вы скажете своим подводникам.

Я постарался воспользоваться советом этого распо­лагающего к себе, симпатичного офицера. Устроился в большой угловой комнате в юго-восточном крыле жи­лого комплекса базы и, приняв душ, попытался проду­мать свое небольшое выступление. Однако ничего при­мечательного на ум не приходило. Тогда я сел за стол, чтобы написать проект речи. Но и этого тоже ничего не вышло, и я решил осмотреть бетонный бункер для под­лодок и другие сооружения базы.

В 14.00 я встретился с капитаном Винтером и коман­дой своей подлодки на плацу флотилии. В речи, про­изнесенной экспромтом, я сказал экипажу, что являюсь давним другом «У-415», видел ее во время заправки го­рючим в центре Атлантики в прошлом году. Сказал, что знаю об успехах команды лодки и считаю за честь быть ее командиром. Я заверил подводников, что ничего не изменится в их привычном распорядке службы на под­лодке и что, пока я нахожусь на ее борту, буду стре­миться к новым победам над врагом. Я пожал руку каждому подводнику и в 14.20 принял лодку под свое командование.

В 14.25 я отдал свой первый приказ старпому подго­товить лодку к тридцатиминутным учебным занятиям в бухте. Я решил обучать команду исходя из собственно­го понимания сути подводной войны. Старпом повел экипаж к подножию холма. Я вместе с главмехом и вто­рым вахтенным последовал за ними, расспрашивая сво­их попутчиков об их службе на «У-415». Как оказалось, главмех служил на лодке со времени укомплектования ее экипажем, однако старпом и второй вахтенный име­ли ограниченный боевой опыт. Я понял, что мне при­дется выполнять на первых порах значительную долю их обязанностей.

«У-415» ожидала нас в своей заводи бункера. Я спус­тился через люк в рубку и сразу столкнулся с проблемой. Перископ в рубке оказался старого образца, а я привык к полностью автоматизированному прибору, оснащен­ному вращавшимся креслом, электротягой, различными приспособлениями и интегрированному в электронную систему. При пользовании этим доисторическим перис­копом было необходимо приседать на корточки, чтобы смотреть в окуляры, а перемещение ствола вверх и вниз требовало акробатического искусства. Тщательный осмотр подлодки не обнаружил других дефектов, если не считать ее возраста: это была старая рабочая лошадка. Тем не ме­нее радар, снабженный большим числом новых приспо­соблений, плюс две спаренные 20-миллиметровые пуш­ки и автоматическая 37-миллиметровая компенсировали отсутствие современного перископа.

Начиная с полудня этого и в последующие три дня я водил лодку по Брестской бухте, тренировал команду погружениями под воду и предоставил артиллерийским расчетам возможность пострелять из пушек боевыми за­рядами. Я добавил к боевой учебе несколько новинок, которые считал чрезвычайно важными. Команда, имев­шая хорошо развитый инстинкт самосохранения, их при­няла. Я заставлял подводников напряженно работать, подводя их к пику боевой готовности и углубляя свои взаимоотношения с ними. На четвертый день я настоль­ко убедился в готовности лодки для похода, что мог до­ложить об этом Винтеру. С этого момента все шло со­гласно распорядку дня. Обязанности, которые я выполмял годами, приняли теперь на себя мои офицеры. Я получил возможность морально и физически подго­товиться к походу.

На третий день я получил свой первый оперативный приказ и вскоре после завтрака встретился с Винтером в его кабинете. Он спокойно и кратко разъяснил мне бое­вую задачу.

— Мы временно приостановили продолжительные по­ходы в Атлантику и отдали предпочтение кратковре­менным рейдам в зоны, где сходятся маршруты конвоев. Взгляните. — Винтер развернул большую желтую мор­скую карту и указал на ней район, который штаб наметил для боевых операций подлодки под моим командовани­ем. —- Как видите, ваш квадрат находится в стратегичес­кой зоне на подходах к Ла-Маншу.

Изучив карту, я увидел, что глубина океана в заданном районе не превышала 150 метров. Операции в таком мел­ководье имеют свои преимущества и недостатки. Я понял также, что там ведется воздушная разведка и сконцентри­рованы группы охотников противника. Там будет мало шансов всплывать для вентиляции отсеков лодки и под­зарядки аккумуляторных батарей. В таких условиях под­лодка вряд ли выживет без «шнёркеля», когда за ней ста­нут охотиться эскадрильи самолетов и эскадры эсминцев. Здравый смысл подсказывал мне, что «У-415» была обре­чена, и все-таки я не мог поверить, что так долго спасался от гибели только для того, чтобы стать жертвой устарев­шего оборудования.

Я принял приказ, сложил его и сунул в карман ките­ля. Затем отдал честь своему начальнику и вышел.

Наконец наступил час выхода в море: 21.30, 11 апреля 1944 года. Команда собралась на кормовой палубе. Нас не провожали доброжелатели на пирсе, не было ни музыки, ни цветов. В бетонном бункере глухо звучали мои коман­ды. «У-415» медленно вышла кормой вперед на мелководье внутренней бухты, затем развернулась и последовала за нервно двигавшимся тральщиком по длинному тем­ному проходу, ведущему в Атлантику. Я ходил и раньше этим маршрутом. Но теперь я командовал экипажем под­лодки, нес ответственность за 58 человек команды, при­чем в то время, когда наши шансы на успех и спасение были минимальными.

В 22.45 эскорт развернулся и без предупреждения лег на обратный курс. Его капитан пожелал нам счастливой охоты. Это напутствие уже давно потеряло всякий смысл. Оно напомнило мне о том, что наш выход в море вряд ли остался в тайне, потому что в ожидании скорой высадки союзников, дающей французам надежду на освобожде­ние, каждый рабочий сухого дока, официантка бара или девица из публичного дома стремились доложить о лю­бом нашем действии англичанам.

С уходом эскорта мы поспешили вперед. Нужно было поскорее уйти под воду, ибо никто не хотел попасть под бомбардировку на поверхности. Но, кроме угрозы с воз­духа, приходилось считаться с минными полями, уста­новленными англичанами. Вопреки большому желанию погрузиться под воду, мы вынуждены были продолжать движение в надводном положении, пока лодка не достиг­нет большей глубины, где можно обходить мины и укры­ваться от глубинных бомб. Все это время нас непрерывно обстукивали импульсы радара.

— Новый импульс, курс 1—40, громкость усиливает­ся! — доложил оператор радара по переговорной трубе.

— Проверить глубину эхолотом, докладывать по­стоянно, — скомандовал я с мостика в центральный пост.

— ...31... 32... 33...

Нет, эта глубина не годилась для погружения, а тем самым и спасения от мин.

— Сигналы радара усиливаются, — настойчиво пре­дупреждал голос в переговорной трубе.

— ...37... 38... 40 метров.

— Импульсы, громкость четыре! — прокричал голос снизу. —

— Тревога!

Я подождал еще несколько секунд, ожидая увидеть луч прожектора с атакующего самолета, затем нырнул в рубочный люк. Подлодка взревела, двигаясь по дуге и погружаясь правым бортом под воду, но на мелководье погружение происходило слишком медленно. Как толь­ко я мысленно отметил этот факт — ведь раньше мне никогда не приходилось погружаться под воду так близ­ко к берегу, — раздались взрывы. Один, два, три, четы­ре. Они разрывали толщу воды и каждый раз били в корпус лодки с левого борта, отшвыривая ее дальше в сторону. Затем после мощного толчка лодка достигла дна на глубине 46 метров. Взрыва мин, которые могли быть здесь, не последовало. Вряд ли на таком расстоя­нии от порта они были вообще. Решил, что больше не буду следовать действовавшему приказу, запрещавшему погружаться под воду на глубине менее 80 метров.

В полночь «У-415» снова поднялась на поверхность в полном одиночестве, но и в ожидании появления британ­ских самолетов. Я заметил время на светящемся циферб­лате своих часов, чтобы определить интервал между нашим погружением и всплытием. Через 30 минут, после того как мы прошли расстояние девять миль, три настойчивых им­пульса радиолокатора заставили нас снова уйти под воду. Подлодка опустилась на 55 метров, когда прогремели две­надцать взрывов, по четыре в каждой серии. Противник не экономил бомбы, он хотел добиться нашего уничтожения с гарантией.

Мы всплывали и погружались под воду снова и снова в бесконечной игре в кошки-мышки. К закату дня ушли под воду в восьмой раз, а число бомб, израсходованных на нас противником, достигло сорока.

«У-415» бесшумно двигалась под водой в направлении ко входу в пролив Ла-Манш. Вскоре наши акустические приборы засекли слабый шум гребных винтов и щелчков «асдика» далеко на западе. Группа охотников спешила в нашу сторону. Направление движения подлодки им ука­зывала череда взрывов бомб, сброшенных самолетом. Я прилег на свою койку. Глаза были закрыты, но мозг на­пряженно работал. Шум винтов эсминцев вскоре можно было слышать и без наушников. Временами казалось, что охотники установили контакт со своей жертвой. Их ра­диолокационные буравчики беспрерывно сверлили сталь­ной корпус лодки. Но время шло, каждый час мы продви­гались по две мили курсом северо-северо-запад и далеко за полдень оторвались от эсминцев. Стремительно при­ближался момент, когда мы могли всплыть. И дерзнули пренебречь воздушной разведкой врага, хотя биение на­ших сердец достигло предела. Однако мы получили воз­можность глотнуть свежего воздуха и зарядить жизненно важные для нас аккумуляторные батареи.

В 22.15 «У-415» всплыла на поверхность в безоблач­ной ночи. Я вдохнул легкими холодный воздух. С запа­да дул свежий бриз. В наши лица летели хлопья пены. То, что за этим последовало, было повторением минув­шей ночи. Когда громкость импульсов «асдика» стала невыносимой и в небе должен был вот-вот показаться самолет, мы произвели срочное погружение. Подлодка прогибалась от взрывной волны, спотыкалась, крени­лась, теряла управляемость, но затем выравнивалась, вы­прямлялась и продолжала бесшумное движение, пока мы не всплывали вновь на поверхность, где еще не рас­сеялись трассирующие следы самолетов и выхлопные га­зы кораблей противника. Мы играли в эту смертельно опасную игру всю ночь, пока полностью не зарядили батареи. С наступлением дня погружение избавило нас от изматывавшего нервы риска.

Пять дней и ночей «У-415» прорывалась сквозь раз­рывы бомб, на шестой мы прибыли в заданный район и вновь подверглись бомбардировке.

На третий день патрулирования в сетке квадрата БФ-15 акустик доложил почти шепотом:

— Шумовая полоса прямо по левому борту.

Это было как раз то, что я хотел услышать, — глухое ритмичное биение поршневых двигателей транспортов. Часы показывали 09.15.

Судя по шуму, конвой находился на значительном уда­лении. Я начал свою первую атаку с команды:

— Средний вперед. Погружение на перископную глу­бину. Все по местам. Приготовить торпедные аппараты к бою.

Мгновенно матросы, машинисты и механики бро­сились на свои места в одном нижнем белье, в носках и тапочках. Я заскочил в радиорубку и надел наушни­ки — симфония механических звуков, исходящих от гребных винтов, турбин, дизелей и поршневых двигате­лей, радовал^ слух. Меня переполняло желание остано­вить вращение этих чертовых винтов. Я бросил слушать нараставший шум и метнулся в рубку. Команда ждала моих приказаний.

— Перископ вверх — стоп, достаточно!

Я встал на колени перед устаревшим незнакомым при­бором и прильнул к окулярам. Перед глазами расстила­лось только светло-зеленое водное пространство. Внезап­но меня ослепил солнечный свет, видимость морской по­верхности исчезла.

— Перископ вниз. Нет, не так, слишком низко. Выше, выше — теперь пониже. Вот так...

В поле зрения перископа показались черные надстрой­ки транспортов, которые на фоне бледно-голубого неба напоминали персонажи театра теней. Они, покачиваясь, тащились на восток стройной колонной без всякого пред­чувствия беды. И неудивительно — ведь они пересекли Атлантику в абсолютной безопасности. Я повернул пе­рископ вокруг оси, чтобы проверить обстановку за спи­ной, и насчитал семь сторожевиков, старательно сно­вавших вокруг конвоя на различных дистанциях. Эта де­монстрация силы означала, что действовать надо было быстро. Я опустил перископ, приказал подготовить четыре кормовых торпедных аппарата для веерного залпа, за­тем снова оценил ситуацию на поверхности моря. «У-415» осторожно подкрадывалась к скоплению транспортов. Раз­делявшая ее от конвоя дистанция постепенно, но замет­но сокращалась. Черные силуэты превращались в ко­рабли, а затем и в огромных монстров. Четыре эсмин­ца бороздили море в непосредственной близости от нас. Я понял, что располагаю временем приблизиться к кон­вою на желательную дистанцию.

— Поправка на дальность. Теперь две тысячи мет­ров. Перископ выше, еще выше, сейчас чуть пониже. Вот так...

— Новая дальность 2000 метров установлена. Цель схвачена.

— Веерный залп — товсь! Пли!

Одна за другой торпеды повыскакивали из аппаратов и устремлялись в направлении импозантного строя транс­портов, эскортов, тральщиков. 58 подводников замерли, прислушиваясь к ритму биения своих сердец. Прошли две минуты — признаков поражения целей все еще не было. Я направил перископ на двигавшийся впереди конвой, почти загипнотизированный этим зрелищем. И вот — один... два... три взрыва в молниеносной последователь­ности. Три грибовидных облака черного дыма взметну­лись в колонне транспортов. Затем обзор закрыл огром­ный серый борт эскорта.

— Тревога! Погружение на глубину 150 метров.

Рулевой трижды поднял и опустил рукоятку машин­ного телеграфа. Мы затихли в напряженном ожидании разрывов глубинных бомб. «У-415» устремилась ко дну. Ее гребные винты яростно вращались. Только я знал о том, что случилось. Эскорт обнаружил нас, потому что я держал перископ на поверхности слишком долго. Се­рийный взрыв прогрохотал сверху недалеко от рубки. Через короткие промежутки времени лодку сотрясли шесть мощных толчков. Несколько мгновений был слы­шен только скрежет наших горизонтальных рулей, затем новая серия взрывов швырнула лодку дальше на глу­бину. Главмех на несколько секунд выровнял лодку, чтобы она села на грунт ровным килем. Этот маневр навлек на нас еще одну серию взрывов. Мыслышали плеск от сбрасывавшихся в воду боезарядов, и, казалось, от них не было спасения. Прогрохотала серия из две­надцати взрывов — сущий ад. Где-то сорвало клапан, и фонтан воды толщиной с руку ворвался в центральный проход. Наверху эскорты собрались вместе, чтобы до­бить нас — мы слышали их маневры без всяких акусти­ческих приборов. Последняя серия взрывов взяла нашу содрогавшуюся лодку в вилку. Затем дьявольски моло­тившие воду гребные винты возвестили о новой серии сброшенных боезарядов.

Хотя солнце скрылось за горизонтом и охотники по­грузились во тьму, они продолжали швырять свои кассе­ты бомб. Их взрывы припечатали нашу лодку к песчано­му дну и беспрерывно сотрясали ее. К 06.00 следующего утра мы находились под бомбежкой уже 18 часов. Глав-меху удалось сохранить плавучесть лодки, несмотря на бесчисленные течи, повреждения, разрывы трубопро­водов и клапанов, недостаток электроэнергии и сжато­го воздуха. В полдень интенсивность бомбардировки не снизилась. Очевидно, британские эскорты действова­ли по очереди. Мы слышали, как в район нашего погру­жения прибывают новые корабли и продолжают свое де­ло со свежими силами. Наступил вечер, однако свирепые удары по нам не ослабевали. Мы давно привыкли к щел­чкам импульсов «асдика» и шуму вращавшихся винтов, который то удалялся, то приближался, достигая макси­мальной громкости. Это были мгновения, когда сбрасы­валась вниз масса картечи, когда разрывы бомб колоти­ли ударными волнами по стальному корпусу лодки, когда замирали наши сердца, а в темном корпусе что-то вспы­хивало и плескалась вода. Это были мгновения, когда мы чувствовали себя погребенными в иле. И все же мы ка­ким-то образом оставались живыми.

Снова наступила ночь. Англичане истязали нас взры­вами уже 37 часов. Они сбросили более 300 боезаря­дов и не собирались прекращать свою охоту. Однако в 02.15 беспорядочное движение охотников заставило нас поверить, что их терпение — а может быть, боеприпа­сы — иссякло. Гребные винты эскортов перестали вра­щаться, затем число оборотов то увеличивалось, то убы­вало. Через несколько бесконечных минут шум винтов эскортов, постепенно удаляясь, затих за восточным го­ризонтом. Тишина поразила слух своей внезапностью. Любой звук усиливался до уровня грохота взрыва: капа­ние жидкости на палубные плиты, всплески воды в дни­ще, кашель тяжело дышавших людей, тиканье наручных часов. Медленно, очень медленно команда освобожда­лась от стресса, поняв наконец, что бомбардировка кон­чилась.

Через час «У-415» вырвалась на поверхность к живи­тельному источнику свежего воздуха. Я протиснулся че­рез люк на мостик. Заработали дизели, зажужжали вен­тиляторы, лодка набрала скорость и понеслась в темноте на запад. Перед рассветом мы ушли под воду. Глав-мех удерживал двигавшуюся лодку на глубине 25 мет­ров, давая нам возможность принять первые за два дня радиограммы. Судя по сообщениям, Берлин, Гамбург, Ганновер вновь подверглись массированным воздушным налетам, в Италии союзники прорвали наш фронт, а Со­веты предприняли широкое наступление на юге России. Мы узнали также из радиограмм штаба, что, пока «У-415» находилась между жизнью и смертью, погибли три наших подлодки. «У-342» попала под бомбежку и затонула. «У-448» и «У-515» несколько дней не отвечали на запросы штаба и, вероятно, погибли. Мы перехватили радиограм­мы, адресованные другим подлодкам, которые, как пред­полагалось, еще оставались на плаву. Одна из радиограмм предназначалась для нас: «У-415» прекратить боевые опе­рации, сообщить свои координаты, немедленно вернуть­ся на базу».

Мы покорно всплыли, сообщили на базу координа­ты и результаты боя. Ожидая, что наша радиограмма бу­дет перехвачена англичанами, приготовились к атакам их бомбардировщиков дальнего действия. У нас оста­лись лишь считанные минуты, чтобы перезарядить ба­тареи. От ее бетонного убежища в Бресте «У-415» отде­ляла дистанция примерно в 300 миль. Она могла по­крыть это расстояние в пределах 30 часов, двигаясь в надводном положении с большой скоростью. Вместо это­го мы были вынуждены возобновить свои периодиче­ские погружения.

Четверо суток мы двигались под водой, избегая са­мых изощренных попыток англичан потопить лодку. И в конце концов мы приблизились к скалистому берегу Бретани, всплыли в ночи, подсвеченной серпом месяца, последовав в кильватере нашего эскорта к бе­зопасным теснинам Бреста. Около полуночи наша доб­рая старая лошадка заняла свое место под бетонным ук­рытием. Пирс был освещен слабым рассеянным светом. Лишь несколько военных чинов флотилии нашли вре­мя поприветствовать нас. Команда лодки застыла в пол­ном молчании, когда Винтер принимал мой рапорт.

Вскоре я сидел за столом в офицерской столовой ря­дом со старшим офицером. Воспользовавшись паузой, спросил у него о том, что занимало меня последние пять дней:

— Герр капитан, почему штаб приказал нам вер­нуться? Неужели мы получим наконец свой «шнёр-кель»?

— Зайдете в мой офис завтра по этому вопросу, — ска­зал Винтер, — а сейчас ужинайте и рассказывайте мне о своем походе.

— Все время одно и то же. Постоянная потребность всплыть на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Ур­вать минуту, когда «томми» тебя не видят, погружаться под воду, если они суетятся поблизости, снова выныр­нуть, когда они повернутся к тебе спиной. Проблема состоит в том, чтобы найти удобный момент для реализа­ции своего шанса.

Поглощая холодную свинину и запивая ее пивом, я рассказал Винтеру о долгой охоте англичан, из-за кото­рой нынешний ужин мог бы и не состояться.

Когда Винтер ушел, команда «У-415» еще долго продол­жала отмечать свое возвращение после успешного похода. Перед тем как уединиться в своей комнате, я посидел ча­сок с офицерами своей лодки в баре. Отмывшись в ванне, растянулся в постели, покрытой белоснежными простыня­ми, и скоро уснул.