Wundefwaffe

Глава 22

 

Поздним темным вечером 2 июля мои подводники начали прибывать на борт лодки небольшими группами, стараясь не вызывать подозрений о нашем скором вы­ходе в море. Такая конспирация понадобилась для того, чтобы скрыть уход лодки от ночной смены французских докеров. В полночь мы сняли швартовы с кнехтов. Я от­вел лодку от бетонного бункера и направил ее в ночную тьму. В 02.00 «У-415» начала свой последний поход, все еще без «шнёркеля».

Как только лодка достигла достаточной глубины под килем, мы ушли под воду. Для экономии горючего дви­гались на малых оборотах на запад. Я получил задание действовать в 200-мильной прибрежной зоне, прибли­зительно в 80 милях от побережья. Мы должны были не допускать входа в Брестскую бухту эсминцев и десант­ных судов противника. «У-415» превратилась сейчас в призрак. С ограничением подвижности, сомнительной боеспособностью, с крайней потребностью всплывать для вентиляции воздуха и подзарядки аккумуляторных бата­рей в условиях постоянной угрозы воздушного нападе­ния подлодка стала плавающим гробом, мишенью для атак самолетов противника, всегда готовых отправить ее на дно.

Когда занялся новый день, я посадил лодку на дно. Ее нос касался песчаного дна, как голова пасущейся лоша­ди. Все двигатели были запущены, а приборы выключе­ны, команда отправлена спать. С началом отлива лодка снялась со дна, поднялась на поверхность, продвинулась дальше в море, затем снова залегла на дно. Эти маневры повторялись через равные промежутки времени. Во вто­рую ночь мы рискнули провести пять бесконечных минут на поверхности, вентилируя отсеки. В связи с усилением импульсов «асдика» ушли под воду и продолжили свое бесшумное движение в погруженном положении близко ко дну. Грохот взрывов, спорадически доносившийся со стороны Ла-Манша, напоминал нам о том, что англича­не находились в постоянном поиске целей.

Через 40 часов «У-415» прибыла в заданный район. На самых малых оборотах мы проследовали под водой |j на 30-метровой глубине к северу. Наш акустик не услышал  ни  малейшего шума,  напоминавшего звук вра­щавшихся гребных винтов. К концу дня, когда прибли­зился момент всплытия, наши сердца забились сильнее и чаще. Затем мы поднялись на поверхность в ночной тишине.

Чуть больше 20 минут «томми» нас не беспокоили. За­тем стали появляться их самолеты. Мы совершили сроч­ное погружение. В момент, когда толща морской во­ды закрыла подлодку, на нас посыпался град глубинных бомб. Внезапная бомбардировка подействовала ошелом­ляюще на моего нового главмеха. Неспособный управлять лодкой, он привел ее в хаотическое движение. Мы чув­ствовали себя как во время езды на «Американских гор­ках» и стояли перед опасной альтернативой: либо рухнуть на дно, либо всплыть на поверхность и подставить себя под смертельный удар противника. Я бросился на мес­то главмеха, вывел лодку лз беспорядочного движения, выровнял ее и добился, чтобы она медленно двигалась на ровном киле. Затем, глубоко вздохнув, сказал своему ошеломленному главмеху:

— Действуй так, Зельде. Вот наш курс. Все еще потрясенный, он взялся за выполнение сво­их обязанностей. Моряк впервые попал под бомбежку, впервые так близко ощутил смерть. Я понимал, что вы­нужден буду мириться с его неподготовленностью, пока он не освоится в боевой обстановке.

С первой бомбардировкой начался наш танец смер­ти. Всю ночь мы жадно ловили мгновения, чтобы вы­нырнуть на поверхность моря для подзарядки батарей и вентиляции воздуха. За час до рассвета во время наше­го последнего за ночь всплытия удалось почти что за­вершить подзарядку батарей. После оглушительных разрывов боезарядов очередной бомбовой кассеты мы за­таились в глубине, измученные, истощенные и усталые.

Эсминцы союзников, которые мы должны были атако­вать и уничтожить, не появлялись ни на третий, ни на четвертый день. По ночам я опускал лодку на дно, где было так тихо, что различалось только дыхание людей и слабый скрежет от носа лодки, тершегося о песок. Одна­ко потребность в воздухе и электроэнергии вынуждала нас продолжить опасные всплытия и погружения под гро­хот разрывов глубинных бомб. И все же «У-415» упорно дожидалась появления кораблей противника. В то вре­мя как пилоты королевских ВВС не жалели средств для уничтожения нашей и других одиночных подлодок, бри­танские корабли не обращали на нас внимания. Ни один из них не появлялся в районе патрулирования. Я тща­тельно обследовал в течение недели наш квадрат, но не встретил ни одного эсминца или десантного судна союз­ников. На девятую ночь бесполезного патрулирования я дерзнул проверить бдительность британских пилотов пе­редачей радиограммы на базу следующего содержания: «Район патрулирования свободен от судоходства. Ждем новых указаний».

Сразу же за передачей мы скрылись под водой и на глубине 25 метров стали дожидаться ответа из штаба. Он приказал нам вернуться в Брест. Мы совершили обратный переход всего за 42 часа на волнах прибы­вавшего прилива, перенесшего нас в горловину Брест­ской бухты. Поздним вечером 13 июля мы прибыли к месту встречи с эскортом. Скорое всплытие, быстрый ответ на позывные эскорта, и «У-415» последовала за ним в порт.

В 22.25 я осторожно привел свою лодку в бункер под защиту семиметрового бетонного навеса. Ее двигатели заг­лохли. Когда капитан Винтер перешел по сходням на борт лодки, он увидел зеленые лица моих подводников, выст­роившихся на палубе. Винтер принял мой рапорт и при­ветствовал команду улыбкой, прикрывающей его глубокую озабоченность. Обойдя строй, повернулся ко мне и сказал приглушенным голосом:

— Вас отозвали для особого задания. Свяжитесь с моим старшим морским инженером и обсудите с ним вопросы, требующие немедленного решения. В течение трех дней вы должны быть готовы. Только это время мы можем вы­делить вам на подготовку.

Я отдал честь и взобрался на мостик. Здесь инженер флотилии беседовал с моим главмехом. Я расслышал, как он говорит ему:

— ...И я предлагаю не позднее 07.00 вывести лодку из бухты. Есть возражения?

Возражения были у меня. Я не спал 10 часов, команда измучилась и тоже нуждалась в отдыхе. Пришлось мрач­но сказать старпому:

— Приготовьте лодку к маневрам ровно в 09.00. Ска­жите коку, чтобы он разбудил меня в 07.00. Вопросы есть?

— Пока нет, герр обер-лейтенант.

— Отлично, распустите команду. Позаботьтесь о том, чтобы сегодня вечером были исключены любые попойки, или мне придется наказать виновных.

Медленно просыпаясь, я еще слышал в туманных сно­видениях грохот разрывов глубинных бомб. Последние разрывы заставили меня открыть глаза. Я убедился, что нахожусь не в море, а в своей комнате в порту и кто-то колотит кулаками в мою дверь. Полусонный, приоткрыл внутреннюю дверь и прокричал в вестибюль:

— Достаточно, я слышу!

Через входную дверь донесся голос дневального:

— Герр обер-лейтенант, вы должны были выйти в море в семь, но сейчас уже десять. С семи утра мы пытаемся вас разбудить.

— Благодарю. Сходите в бункер и скажите, что я буду через десять минут.

Сердитый на себя за то, что проспал, я быстро одел­ся, спустился по лестнице, прыгая через пять ступенек, и при свете яркого солнца отправился дальше вниз по извилистой тропинке в бункер. Когда я свернул в двер­ной проем, то увидел свою лодку. Она двигалась кормой вперед с дымившими дизелями. Меня взорвало. Старпом не имел права выводить ее без моих указаний. Как раз тогда, когда я обдумывал форму выговора, воздух потряс грохочущий взрыв. На том месте, где только что стояла лодка, в небо взметнулся мощный фонтан воды. Затем корма «У-415» поднялась из воды, будто один из концов плавающего бревна, выбросив за борт двух подводников. Мощные струи воды обрушились на лодку. «У-415» по­дорвалась на мине. Она развернулась правым бортом и двинулась по инерции к каменному ограждению внутрен­ней бухты.

На мгновение зрелище гибнувшей лодки парализова­ло меня. Придя в себя, я прыгнул в моторную лодку и помчался к «У-415». Дойдя до пирса, лодка ударилась носом в каменную стену. В этот момент я уже был ря­дом с ней. Мотористы и матросы выбирались из кор­пуса через рубочный люк с кровоточившими ранами, бледные и потрясенные. Одни хромали, другие тащи­лись кое-как. Лодка начала крениться на левый борт. Я забрался на нее, влез на мостик и стал помогать под­водникам выбираться из узкого отверстия люка.

— В кормовых отсеках есть еще люди, мертвые или без сознания, — сказал моторист.

— Перетаскивай их в помещение центрального поста! — крикнул я ему.

Моторист не ответил.

Раненые продолжали подниматься по трапу. Некото­рые повредили руки, другие — ноги. Когда поток людей снизу иссяк, я спустился в помещение центрального поста. За мной последовали два унтер-офицера, остав­шиеся невредимыми. Внутри корпуса все было разруше­но. Трубы, патрубки, переходники, рубильники, вентили, другие детали оборудования валялись на плитах палубы и в днище. Струя грязной вонючей воды била сквозь ши­рокую трещину в корпусе в кормовой торпедный отсек, быстро заполняя лодку. Три подводника в тяжелом состо­янии лежали на палубных плитах дизельного отсека. Еще двое распластались между электромоторами в кормовой секции. В то время как подлодка заполнялась маслянис­той жидкостью и постепенно кренилась на левый борт, трое из нас таскали тяжелые тела мотористов в носовые отсеки. Кто-то открыл передний люк, который находил­ся еще над водой. Общими усилиями мы вытащили мо­тористов из корпуса и погрузили их на одну из моторных лодок, подошедших к «У-415».

Крен  подлодки  стал  угрожающим.   Ее  корму поглотило море.  Как только я  перебрался в мотор ку, старая добрая рабочая лошадка, скользнув по каменной  стене,  опрокинулась на левый борт.  Ее  палу¹¹ скрылась в темной бездне моря.  Затем, дернувшш в последний раз кверху, рубка и мостик опустились в воду, и вся подлодка ушла на дно. «У-415» больше не существовало.

Я еще не оторвал взгляда от места гибели подлод­ки, когда пирса коснулась моторка. Ко мне, прихрамы­вая, подошел крайне обескураженный старпом. Раздра­женный его самовольным выводом лодки из бункера, я крикнул:

— За это вам придется ответить, старпом!

— Герр обер-лейтенант, мне приказал вывести лодку со стоянки главный инженер флотилии. Он ждал вас це­лый час и потерял терпение.

— Главный инженер не начальник вам, старпом. Он не может приказывать, когда дело касается лодки. Вам сле­довало бы это знать. А сейчас соберите всех, кто не по­страдал, и пересчитайте. Я буду сопровождать раненых в госпиталь.

— Полагаю, герр обер-лейтенант, двое из наших лю­дей погибли.

— Да, я видел, как их подбросило вверх. Возьмите моторку и поищите их в бухте. Может, тела плава­ют где-нибудь. Найдете и сообщите мне об этом немед­ленно.

Мощный взрыв привлек внимание экипажей других подлодок, а также докеров,.рабочих и служащих верфей. Было много желающих помочь. Когда мы несли тяже­лораненых к санитарным машинам, я смог рассмотреть их. У всех были переломы ног. Ступни перекручены на­зад, пальцы ног сплющены. Одни повредили внутренние органы и стонали от боли, другие находились в бессозна­тельном состоянии, их головы кровоточили.

Я сел в санитарной машине рядом с тяжело раненным электриком, и она помчалась по улицам Бреста под вой сирен. Мне пришло в голову, что «У-415» подорвалась на мине 14 июля в национальный праздник Франции — День взятия Бастилии. Гибель «У-415» была подарком ан­гличан французам в этот день. Моя лодка подорвалась на мине, сброшенной ночью 28 мая. На грохот ее дизелей среагировал звукоулавливающий часовой механизм. И все же я решил, что судьба оказалась благосклонной к «У-415». Она не была потоплена в море, где мы нашли бы свою могилу, а погибла в порту, где оставались шансы на спасение. Почему я не проснулся вовремя? Почему стар­пом уступил требованиям главного инженера? Эти воп­росы мучили меня. И почему я пережил тысячу бомбовых ударов в море, когда другие погибали? Видимо¹, я не был нужен ни небесам, ни преисподней.

Когда я прибыл в госпиталь, часть из моих постра­давших подводников уже лежали на операционном сто­ле. Пятеро спасенных нами из кормовых отсеков все еще не приходили в сознание. Переломы ног и рук не носили тяжелого характера, однако врачи сообщили, что Два моряка получили серьезные травмы спины. Травмы черепа и сотрясения мозга получили еще двое. Они по­страдали, когда ударились о палубные плиты. Уходя из госпиталя, я оставил там 14 своих ребят.

Вернувшись на базу, я встретил расстроенного капи­тана Винтера. Главный инженер уже сообщил ему о сво­ем роковом приказе. Поскольку должность его счита­лась второй по значению в командовании базой, Винтер оказался в затруднительном положении. В сложивших­ся обстоятельствах он не располагал возможностью при­влечь к ответственности вышестоящего начальника, а я мог только добиться увольнения старпома. Однако я простил первого вахтенного, оправдывавшегося тем, что не решился противоречить главному инженеру. Я убе­дил себя, что старпом только выполнил приказ выше­стоящей инстанции.

Потеря «У-415» лишь пополнила статистику гибели нашего подводного флота. В течение двух первых недель июля — во время моего последнего похода — мы потеря­ли 11 подлодок, не оснащенных «шнёркелями». Почти все, чем располагала база. Еще две лодки со «шнёркеля­ми» были потоплены в Ла-Манше, сократив численность подлодок, направленных для противодействия десантам союзников, до пяти. С потерей «У-415» «У-413» осталась единственной подлодкой без «шнёркеля» из тех, что выш­ли в море вечером 6 июня. Она все еще находилась в су­хом доке, ожидая конца ремонтных работ.

Между тем пять оставшихся подлодок со «шнёркеля­ми» использовали свои устройства для забора воздуха, чтобы оставаться в погруженном положении и не под­вергаться воздушным ударам противника. Они про­должали рейды в Ла-Манше и даже достигли некоторых успехов, «У-953» потопила три эсминца, «У-984» посла­ла на дно три транспорта и один сторожевик, того же добилась «У-763».

В эти ужасные две недели не больше трех-четырех подлодок одновременно атаковали конвои, доставляв­шие живую силу и военную технику союзников из юж­ных британских портов на пляжи Нормандии. Там могло быть около 100 подлодок, если бы ранее они не были бессмысленно принесены в жертву. С крахом герман­ского подводного флота и вместе с ним люфтваффе по­тери союзников на путях снабжения морем стали мини­мальными. Новые дивизии, полностью укомплектован­ные личным составом и оснащенные тысячами танков и транспортных средств, хлынули на побережье Нор­мандии, поставив огромные плавучие пирсы, вывезен­ные из Великобритании. Вскоре союзники захватили Шербург, обеспечив себе базу для широкомасштабных операций. Германские армии не смогли помешать им вбить клинья в свои боевые порядки и продвинуться в глубь территории Франции. Пал Авранш, американские войска двигались вдоль северного побережья Бретани, приближаясь к Бресту.

На другой день после гибели «У-415» я прежде всего зашел в госпиталь навестить раненых подводников. Боль­шинство из них было в стабильном состоянии, руки и ноги загипсованы. Пятеро тяжелораненых лежали пол­ностью в гипсе, двое из них все еще не пришли в себя. Я принес им сигареты и табак. Это все, что можно было предложить невинным жертвам трагической ошибки.

Когда я вернулся в компаунд базы, один из моих ун­тер-офицеров сообщил, что британская радиостанция «Кале» этим утром упомянула в своей передаче о нашей лодке.

— Герр обер-лейтенант, диктор сказал, что вы потопи­ли лодку сами, чтобы не ходить больше в море на уста­ревшем подводном корабле.

Я ответил с улыбкой:

— Теперь вы видите, как быстро англичане собирают и распространяют информацию. Каждому из нас это дол­жно послужить уроком.

День за днем я проводил в нетерпеливом ожидании своего нового назначения, готовя оставшуюся невреди­мой часть команды к неизбежному возвращению в Гер­манию. Пока командование решало мою судьбу, я навестил Хайна Зидера, вернувшегося из похода, встретил на пирсе Марбаха, выслушал рассказ Кордеса о его дра­матическом возвращении на базу. Вчетвером мы отме­тили их успехи, стремясь вспомнить доброе старое время, потребляя большое количество шампанского и изыскан­ных морских блюд. Если кто-то из нас, участников пир­шества, и опасался в душе ужасного исхода войны, он не признавался в этом даже себе. Как и прежде, мы со­храняли надежду и уверенность в конечной победе. Я был убежден, что война претерпит драматический перелом, как только будет произведено достаточное ко­личество наших чудо-лодок, и верил, что скоро получу одну из них.

Затем наступило 20 июля. В полдень, когда я вернул­ся из госпиталя, дневальный передал, что капитан Вин­тер ждет меня в офицерской столовой. К моему удив­лению, там собрался весь офицерский состав флотилии. Каждый понимал, что только чрезвычайно важное собы­тие могло вызвать такое собрание. Высказывалось много догадок, и нарастало напряжение, когда в зал вошел Вин­тер со своим штабом, С окаменевшим лицом он потре­бовал тишины:

— Господа! Я уполномочен проинформировать вас о содержании полученного мною телетайпа от командо­вания. В это утро было совершено покушение на жизнь фюрера. Однако он благополучно избежал трагического исхода. Заговорщик, армейский офицер, арестован. Могу вас заверить, что флот не причастен к заговору. Все ос­тается как прежде. Война будет продолжаться до побед­ного конца.

Это сообщение потрясло нас. Тот факт, что некто по­пытался убить идола нации, не укладывался в сознании. Наша реакция на него разнилась от недоверия до край­ней озабоченности. Участники собрания разошлись в за­мешательстве и гневе. Новость вскоре распространилась по всему компаунду: экипажам оставшихся подлодок и обслуживающему персоналу о ней сообщили раньше, чем они узнали об этом из передач британской радиостанции «Кале».

Я вернулся в свою комнату в сильном расстройстве. Разумеется, я допускал, что на родине имеется опреде­ленное число недовольных. Это было естественно, когда шла продолжительная война с большими потерями и раз­рушениями. Но я не предполагал, что могла существовать организованная оппозиция режиму, готовившая измен­нические заговоры и попытки открытого мятежа. Я опа­сался, что покушение на фюрера могло ослабить мораль­ный дух немцев.

Это событие в жизни флота имело лишь одно очевид­ное последствие. Отдание чести было упразднено, и воен­нослужащие всех родов и видов вооруженных сил должны были приветствовать друг друга так, как это делали члены партии. В результате возникало много нелепых забавных ситуаций, когда на вновь введенное приветствие военно­служащие по-старому отдавали честь. В других отношени­ях война продолжалась как обычно — она неуклонно ухуд­шала наше положение.

Началось время печальных прощаний. 21 июля два буксира потащили «У-415» по дну бухты в сухой док. Мне было поручено демонтировать ее ценное оборудование и изъять служебные документы. Я пошел в док, прихватив с собой своих офицеров и часть команды. Мы обнаружи­ли свою лодку лежавшей на правом борту. С кормы кор­пуса зияла широкая пробоина, шпангоуты полопались, цистерны были разорваны, баллеры погнуты, рулевое устройство и горизонтальные рули сорваны. От «У-415» остался лишь металлический лом. Я поручил своим заме­стителям наблюдать за ходом демонтажа и удалился.

Через два дня море вынесло на поверхность тела двух наших подводников, погибших во время взрыва мины. Патрульный тральщик доставил их в порт. 25 июля мы похоронили погибших на небольшом кладбище в окрес­тностях города. Чтобы отдать последнюю дань уважения подводникам, погибшим неизвестно за что, на кладбище пришла в парадной форме г винтовками, к некоторым из которых были примкнуты штыки, вся моя команда. К их могиле был доставлен венок и от Винтера. Затем под залп 24 ружей деревянные гробы медленно опустили в землю. Остаток дня я посвятил письмам родным покойных. Что я мог сказать родителям, которые должны были предполагать, что их сыновья.погибли как герои в бою? Я достал великолепную писчую бумагу с тонкими ли­ниями обрамления по краям, черным крестом в верхнем левом углу и начал писать. Долго подбирал нужные сло­ва и выражения.