Wundefwaffe

Глава 27

 

Утром 8 февраля «У-953» выскользнула из Любекской бухты и направилась на север. Через 12 часов барахтанья в волнах нам уже казалось, что мы и не выбирались на сушу. Лодка, вопреки прежним язвительным замечаниям в ее адрес, демонстрировала высокие ходовые качества и слаженную работу механизмов. На высокой скорости «У-953» проходила теснины и мелководье среди Датских островов. Новое электронное оборудование предохраня­ло ее от внезапной атаки противника. Новый чувстви­тельный радар, компактный и легко управляемый, посто­янно вращался, отслеживая обстановку на небе и на море.

Перед наступлением второго дня похода наша лодка вошла в пролив Скагеррак. Выход ее в глубокие воды со­впал с появлением тумана и усилением активности про­тивника. Радар пеленговал слабые импульсы из разных источников, но лодка была защищена плотной пеленой тумана, как хрупкий стеклянный сосуд, помещенный в коробку с ватой. Я не намерен был рисковать командой и лодкой только ради того, чтобы увеличить скорость хо­да в надводном положении. Как только радар запеленго­вал два самолета, я приказал уйти под воду.

Послышалось шипение выходившего из цистерн воз­духа, и я почувствовал, как лодка начала погружаться. Перед тем как закрыть крышку рубочного люка, подумал, что англичанам будет трудно отыскать в тумане место нашего погружения. «У-953» ушла под воду. Я полагал, что наше движение на глубине продлится до окончания перехода, семь или восемь недель. За шипением подтрав­ливавшего воздуха последовал тревожный возглас:

— Трещина в загрузочном люке дизеля — лодка наби­рает воду!

— Только не это, — застонал я. — Черт бы побрал эту старую посудину! Закрыть клапаны, готовиться к всплы­тию — выравнивай, главмех.

Неожиданно лодка дала резкий дифферент на корму. Решив, что течь серьезна, я приказал включить обе дон­ные помпы. Но прежде чем они заработали, «У-953» ста­ла быстро погружаться. Стараясь быть как можно спокой­нее, я отдавал распоряжения:

— Продуть балласт. Оба двигателя — полные обороты. Всплытие. Надеть спасательные средства.

В ответ на возглас главмеха: «Мостик свободен!» — я бросился к рубочному люку. За мной последовали зе­нитчики. Наверху день сменился сумерками. Плотность тумана была столь велика, что исчезли из виду нос и корма лодки. У нас оставался один выход — двигать­ся на север в фиорд Осло. Там на базе ВМС в Хортене я рассчитывал устранить течь — если бы мы, конечно, пережили ночь.

— Самолет, пеленг 1—2—5, дистанция 5000 метров, — зазвучал взволнованный голос в переговорной трубе.

Затем заревели авиамоторы. С правого борта начала бить 20-миллиметровая спаренная зенитная установка, за ней последовала 37-миллиметровая автоматическая пушка. Через мгновение над лодкой промчалась слабая тень и исчезла вдали, прежде чем зенитчики могли по­вернуть стволы. Где-то неподалеку почти одновремен­но раздались два взрыва глубинных бомб. Послышался шум двигателей второго приближавшегося самолета. На­ша артиллерия послала в туман завесу огня. Но само­лет находился уже над нами. С неба пролился яркий свет. Туман засверкал, как сполох пламени. «Томми» сбросили осветительную ракету на парашюте, который завис в стороне от нас в тумане.

Новая атака Началась с кормы по правому борту. Сквозь сияющую пелену тумана прорвался рой трасси­рующих пуль. Была сброшена вторая ракета. Пока над нами кружили два самолета, радар запеленговал при­ближение третьего. Вскоре четыре машины носились в воздухе, подобно голодным стервятникам. Мы ожидали следующей атаки, подтянув новый комплект боеприпа­сов и уныло глядя на холодные волны Скагеррака. За­тем самолеты стали пикировать на нас один за другим. Но их атаки с бреющего полета не удались. Огонь на­ших зениток не позволял самолетам произвести бомбар­дировку. Когда атаки закончились, радар показал нали­чие в воздухе лишь трех самолетов.

Дизели грохотали в унисон с ревом авиамоторов. Ство­лы зениток вертелись согласно указаниям радара. Более двух часов атаки не повторялись. Затем в 02.20 вышел из строя наш радар. Не отслеживая небо, мы были беззащит­ны, не могли вести эффективный огонь. Гибель лодки представлялась более реальной, чем заход в фиорд Осло.

Англичане бдительно следили за нами еще два часа. Затем произошло невероятное и непостижимое. Самоле­ты, один за другим, прекратили преследование. В 04.40 небо очистилось. Вскоре после 06.00 туман рассеялся и показались горы Норвегии. Через час мы вошли в бухту Хортена.

К моему большому разочарованию, я обнаружил, что небольшая база ВМС не оснащена оборудованием для ремонта загрузочного люка дизеля. Мне посоветовали отправиться в Кристиансунн, где имелась приличная ре­монтная база. Однако я нашел здесь способного элект­рика, который заменил выгоревший кабель радара. Проведя беспокойный день в порту, «У-953» снова отпра­вилась в опасный переход. Прокрадываясь вдоль скали­стого побережья, ощупывая локатором свободный про­ход между скалами и рыбацкими шхунами, нам сно­ва удалось пройти незаметными для англичан, которые бдительно отслеживали южную часть горизонта. Через час после рассвета мы проскользнули в бухту Кристи-ансунна. И здесь я узнал, что смогу устранить течь на лодке только в Бергене. У меня не оставалось иного вы­бора, как следовать туда в надводном положении, по­лагаясь на небрежность британских летчиков. Если бы противник совершил налет несколькими самолетами, лод­ка, естественно, не смогла бы себя защитить.

Мы вышли из Кристиансунна через час после на­ступления сумерек. Море успокоилось. Грохоча дизеля­ми, лодка двигалась по волнам в опасной близости от скал, укрываясь в фиордах под сенью высоких гор. Мы шли по ночам, огибая скалы и ловушки, днем отсижи­вались в портах, ставших ненадежным убежищем. На восходе солнца 11 февраля лодка повернула в фиорд Бер­гена, завершив переход, казавшийся совершенно невоз­можным. Мы прошли дистанцию от Любека до Бергена в надводном положении без единой царапины. Уверен, что повторить такой поход мы бы уже не смогли.

В Бергене штаб Одиннадцатой флотилии охватила тре­вога. Ее вызвала частично пропажа «У-1053». Готовая к походу лодка после глубокого погружения не вышла на поверхность. Отчаянные ночные поиски не дали ре­зультатов. Кроме того, радио сообщило удручающую новость о том, что Советская Армия прорвала Восточ­ный фронт и отбросила наши войска на западный бе­рег Одера. Казалось невероятным, но русским удалось создать плацдарм для наступления близ Врицена, всего в 60 километрах к востоку от Берлина и 40 километрах от резиденции штаба Деница. Очевидно, правда силь­нее, чем надежда и желание. Она совершенно бесприс­трастна. Я осознал, что угроза самому существованию Германии гораздо больше, чем мы в состоянии допус­тить.

Тем не менее я вел себя так, будто война будет продол­жаться вечно. С мрачной решимостью сосредоточился на ремонте лодки, который планировал, и на подготовке ее к выполнению задания. В середине этого тревожного дня я повел лодку в сухой док, где должны были намертво за­клепать и заварить погрузочный люк. На борту «У-953» было все необходимое оборудование, чтобы обойтись без него. Я решил, что не буду больше пользоваться этим лю­ком, пока управляю лодкой. Постарался пораньше поки­нуть док, поскольку имел последнюю возможность выс­паться в нормальной постели перед тем, как на несколько недель уйти под воду.

В середине следующего дня я вывел «У-953» из су­хого дока, убедившись, что сваренный шов выдержит самые свирепые атаки глубинными бомбами. Чтобы еще раз испытать подлодку на прочность, я выбрал путь, оказавшийся роковым для «У-1053». За погружением «У-953» наблюдал тот самый тральщик, что присутст­вовал при трагическом уходе под воду нашей пред­шественницы. Выведя подлодку на глубокую воду, я укрылся вместе с командой в прочном корпусе и при­казал главмеху медленно и осторожно погружаться. Мы старались услышать малейший скрип болта или треск заваренного шва. Но не было слышно ни звука. «У-953» с честью прошла испытание: она доказала свою проч­ность, вела себя безукоризненно, охотно следовала всем нашим командам.

Поздним вечером 17 февраля мы наконец покинули Берген. Скоро над фиордом опустилась ночь. Огромные скалы сомкнулись вокруг лодки, словно хотели проглотить нас. Ветер гнал с запада на восток тяжелые тучи, времена­ми закрывавшие луну и помогавшие нам укрыться от про­тивника. Через два часа мы достигли северного выхода из фиорда Берген, где причудливые скалы, залитые бледным светом, противостояли пенистым морским волнам.

— Импульсы радара над носовыми отсеками! — гарк­нул в переговорную трубу оператор.

Я понимал, что нам нельзя долго оставаться на повер­хности, но требовалось время, чтобы провести подлодку между скал и течений. Как только она вышла из спокой­ной серебристой акватории фиорда в бурные волны Нор­вежского моря, я подозвал к рубочному люку главмеха.

— Слушай внимательно, Зельде, — обратился я к нему, словно к несмышленному ребенку. — Когда я объявляю тревогу, ты должен опускать лодку под воду крайне ос­торожно — никаких рывков, никакого чрезмерного кре­на. И не больше чем на 30 метров, понятно?

— Понятно, командир.

— Цель по курсу 25—100, нулевой пеленг! — крикнул матрос.

На этом закончилось наше движение по поверхности моря. Пронзительно зазвенел звонок, из цистерны бадла-ста со свистом вырвался воздух. Перед тем как сойти в рубочный люк, я заметил, что нос лодки опустился под воду чересчур быстро, и крикнул:

— Главмех, не опускай лодку ниже 35 метров, будь внимательным!

Захлопнув крышку люка, я почувствовал, что лодка опускается с нарастающим дифферентом.

— Проклятье! Выравнивай лодку, поднимай носовую часть!

Нос опускался на подводные скалы, которые могли разнести корпус вдребезги. Через несколько секунд мощ­ным толчком меня выбросило из рубки на палубные пли­ты, затем лодка взбрыкнула, как норовистая лошадь, и сделала скачок вверх. Я взял управление на себя. Не­сколько резких маневров горизонтальными рулями, быс­трая регулировка, и лодка успокоилась. Ошарашенный и обозленный, я снова обратился к главмеху:

— Скажи Бога ради, что ты делаешь?

— Был в неисправности дифферентометр, командир, — промямлил Зельде виновато.

— Чепуха, ты установил дифферентометр всего не­сколько часов назад.

— Может, это из-за мощной фронтальной волны.

— Ладно, Зельде, больше никаких сюрпризов. Придет­ся тебя потренировать на погружения, когда вернемся в порт — если вернемся. — Я схватил с верхней полки мик­рофон и скомандовал: — Слушать в носовом торпедном отсеке. Проверить в торпедных аппаратах все крышки и узлы. Все забортные клапаны. Результаты доложить не­медленно.

Через несколько минут напряженного ожидания при­шли ответы. Старпом доложил, что в носовом отсеке все в порядке. Несмотря на мощный толчок, мы избежали повреждений. Некоторое время «У-953» шла спокойно на заданной глубине курсом на северо-запад в Атлантику. Однако вскоре главмех снова продемонстрировал свою неопытность и, хуже того, некомпетентность. Неспособ­ный поддерживать ход лодки на глубине «шнёркеля», он постоянно выдвигал трубу на обозрение бдительных «томми» и в конце концов уронил ее на палубу. Несколь­ко раз главмех закрывал поплавком трубу «шнёркеля», от чего страдала вся команда. Из-за удушья подводники дер­гались и блевали. В то же время умопомрачительные пи­руэты лодки швыряли их из стороны в сторону. Главмех делал наше существование невыносимым. Приходилось снова и снова брать на себя его функции и обучать его основам эксплуатации «шнёркеля».

Мы продолжали свое беспокойное движение, хотя сам поход представлялся бесполезным. К этому времени со­юзники сконцентрировали свои военно-морские силы, разбросанные ранее на большом пространстве океана, в районе Британских островов. Большие группы эсминцев патрулировали близ Шетландских и Фарерских островов с целью перехватить одиночных «волков», о рейдах кото­рых британское Адмиралтейство заранее информировали сочувствовавшие им агенты. Ни одно из мероприятий по подготовке к нашему весеннему наступлению на море не осталось для противника секретом. В первые дни февра­ля было потоплено шесть наших подлодок, впервые со­вершавших поход. Одна за другой они попадали в ловуш­ки противника. Эти лодки были слишком медлительны и неповоротливы, чтобы соревноваться с высококлассными командами неприятеля, охотившегося с моря и с возду­ха. Командный состав большинства лодок не имел боевого опыта и не знал приемов спасения от охотников. Окру­жавшие Великобританию моря превратились в своеобраз­ный бассейн, в котором англичане упражнялись в искус­стве уничтожения наших беспомощных подлодок. И если сотням самолетов, сторожевиков и охотников не удава­лось топить все наши подлодки, то их работу довершали минные поля, протянувшиеся на несколько сот миль.

Такова была обстановка, когда «У-953» приблизилась к передней линии обороны противника. Подводники, несмотря на ослабленные барабанные перепонки и пло­хое зрение, не пали духом и не утратили чувства юмора. Когда мучения от движения лодки на глубине «шнёркеля» закончились и «У-953» пошла нормальным ходом, команда расслабилась и настроилась на оптимистичес­кий лад. Одни писали письма, которые, как всем было известно, никогда не будут отправлены по почте и ни­когда не дойдут до адресата. Другие читали или со­чиняли стихи. Случайно я обнаружил в стопке перепе­чатанных коммюнике командования вермахта образцы литературного творчества подводников. Их искренность компенсировала недостаток изящества стиля. «Элегия о «шнеркеле», которую написал моторист Хагеман, в шут­ливой форме передавала ужасные испытания, которые мы переживали каждую ночь:

С тех пор как мы покинули Берген,

На нас, несчастных, обрушилось много бед.

Со страхом, дрожью и плачем

Мы тащимся часто к «шнёркелю».

Когда от вакуума лопаются наши перепонки,

Мы падаем на палубу в муках и слезах,

Глаза наши выкатываются из орбит.

Чтобы видеть, приходится их брать в руки.

Чтобы ослабить боль и выпрямиться, Мы уравновешиваем давление, зажимая носы. Каждый бранится — и это никогда не кончится: «Поведение поплавка «шнеркеля» необъяснимо». Но мы попали под его власть совсем недавно. И обречены страдать от него каждую ночь. Теперь остаток жизни мы будем зависеть От перепонок и глаз наших верных жен.

Механик Мюллер, добродушный парень, обратился в своем творчестве к более веселой теме:

Моряк часто носит татуировку

Как украшение, а не знак табу.

Исповедь в каждом из его грехов

Наколота на его многострадальной коже.

Среди якорей, канатов и пилы-рыбы,

Среди черепах, бабочек и морских звезд

Царствует прекрасная, как жемчужина,

Его нагая возлюбленная.

Он носит ее крепко, бережно и нежно

На своей левой волосатой руке.

На правой — выколота пара переплетенных рук

И надпись: *Роза, я твой со всеми твоими деньгами».

Выколоты имена других дам сердца

И даже дни их рождения.

Да, обманутый моряк никогда не потеряет лицо,

Его ветреную кралю легко стереть.

Выколи крест на ее имели, и получишь другую татуировку:

Вместо Розы будет Сузи из Тимбукту.

После недели осторожных маневров с целью обойти кордоны охотников мы получили оперативный приказ. Он поступил 23 февраля в 01.00, когда «У-953» пре­одолевала морские волны, взъерошенные штормовым ветром с запада. Главмех отчаянно пытался удержать лодку на глубине «шнёркеля», но она поднималась и опускалась, как на качелях, вынуждая подводников цеп­ляться за трубопроводы и вентили. При этом они не прекращали выполнять свои обязанности. В отчаянии я снова брал на себя функции механика и выговари­вал ему:

— Главмех, сколько мне учить тебя контролировать лодку и держать ее на ровном киле?

— Шторм усиливается, — отвечал он, — поэтому я и не могу удержать лодку.

— Зельде, не вешай мне лапшу на уши. Видишь, лод­ка идет устойчиво. Просто держи ее на глубине 13 мет­ров.

Через несколько минут после того, как Зельде засту­пил на свое место, лодка снова потеряла устойчивость. Подводники судорожно хватали открытыми ртами воздух и скользили по палубным плитам, как по льду. В отчая­нии они пучили глаза и молча молили меня избавить их от этой бессмысленной пытки. Затем подлодка резко дер­нулась и обнажила над поверхностью свою надстройку, ставшую удобной целью.

Стервятники тотчас обнаружили нас.

— Импульсы радара, громкость три! — закричал опе­ратор.

Подавив желание открыть люк и послать на мостик стрелков, я скомандовал:

— Оба дизеля — полные обороты! Открыть все воздуш­ные клапаны. Команде — в носовой отсек, включая тебя, главмех.

Мощно загрохотали дизели, подлодка отчаянно рас­качивалась. Несколько секунд, показавшихся вечностью, сна оставалась на поверхности беззащитной, затем по­шла под воду медленно и уверенно. Когда образовался дифферент в 40 градусов на нос, обескураженные под­водники стали пробираться на свои места в кормовые от­секи, медленно передвигаясь и подталкивая друг друга. Работу дизелей взяли на себя электромоторы. «Шнёр-ксль» и перископ были втянуты внутрь, и лодка резко рванулась вниз. На глубине 80 метров мне удалось вы­ровнять ее. Только после этого мы осознали, что бом­бардировки не было.

Через 20 минут, когда «У-953» уже шла нормальным ходом на запад, я решил проблему с главмехом раз и на­всегда. Стало очевидно, что Зельде — безнадежен. И ни­кто не простил бы мне решения предоставить ему еще одну возможность погубить 54 подводника. Я потребовал, чтобы главмех покинул помещение центрального поста и оставшееся время похода находился в качестве гостя в офицерской кают-компании.

Остаток ночи я провел на центральном посту. Когда по корпусу лодки забарабанили импульсы «асдика», а навер­ху зашумели винты морских охотников, ведших поиск, я приказал заглушить двигатели, опустить «шнёркель» и го­товиться к бомбардировке.

На столике лежала радиограмма из штаба, принятая вскоре после полуночи. С тех пор к ней никто не прика­сался. Я поднес листок с текстом к небольшой лампе и прочел: «У-953». Проводить операции в Плимутском за­ливе, начиная от мыса Лизард. Следовать вдоль 200-мет­ровой линии от побережья. Информация о новых минных полях будет передана позднее».

Приказ удивил меня по двум причинам. В октябре прошлого года штаб прекратил операции подводных ло­док в Ла-Манше из-за того, что наши потери там значи­тельно превосходили успехи. Почему они решили снова послать нас в район, который стал кладбищем немецких подлодок? И зачем эти настойчивые требования следо­вать вдоль 200-метровой линии? Штабу было хорошо из­вестно о создании здесь эффективной противолодочной обороны. Наши потери были печальным свидетельством тому. Чтобы не совершать самоубийства, я решил проиг- . норировать последнюю часть приказа и повел лодку установленным курсом.

«У-953» преодолела уже значительное расстояние. Я провел лодку вдоль западной оконечности обшир­ных минных полей к югу от Гебридских островов, уклонился от встречи с большой флотилией эсмин­цев близ Северного пролива, затем проскользнул в спо­койные прибрежные воды Западной Ирландии, миновав знакомые маяки. Во время этого этапа нашего скрыт­ного движения попытки штаба активизировать подвод­ную войну в проливе Ла-Манш привели к новым по­терям. «У-480» была потоплена у мыса Лэндс-Энд, «У-927» атакована самолетом и отправлена на дно у Эддистоунских скал. Это была уже 13-я лодка, потерянная в феврале.

В течение 17 дней подводного плавания я менялся в соответствии со строгим графиком дежурства со старшим механиком Бергером. Наконец «У-953» обогнула южную оконечность Ирландии у маяка на Фастнетской скале и вышла в Ла-Манш. В эти дни мы изучали коммюни­ке верховного командования вермахта, отчаянно пыта­ясь отыскать хоть слабый лучик надежды. Увы, напрасно. Трагизм обстановки усиливался по мере того, как руши­лись наши фронты, сдерживавшие наступление союзни­ков. 5 марта американские войска вошли в Кёльн. Двумя днями позже они форсировали Рейн у Ремагена, и вско­ре оба берега реки от Голландии до Кобленца оказались под контролем союзников. На востоке Советская Армия вторглась в Германию широким фронтом от Балтики до Силезии, вынуждая к бегству тысячи солдат и граждан­ских лиц. Пока мы ждали чуда, которое спасет нашу ро­дину, города, где жили многие подводники из нашего экипажа, были захвачены врагом. Все наши попытки на­чать весеннее наступление заканчивались неудачами. Как правило, устаревшие подлодки, неопытные офицеры и беспомощные экипажи гибли на дне под глубинными бомбами, подобно животным, идущим на заклание. По­хоронную музыку для них воспроизводили тысячи акус­тических буев, славших ложные предупреждения о при­сутствии неприятельских эсминцев.

Этот дьявольский концерт сопровождал нас каждый день, а в морских глубинах еще распространялось эхо от взрывов, уничтоживших «У-683», когда мы осторож­но подходили ясным солнечным утром к мысу Лизард на юго-западе Англии. Шум «громыхалок» следовал за нами до внешнего рейда Фалмутской бухты, где я за­метил три патрулировавших эсминца. Корабли ходили зигзагами до полудня, но нас оберегала, как щит, вы­сокая плотность воды. Сильное течение, тащившее лод­ку в залив, тоже помогало скрыть наше присутствие.

Несколько дней мы крейсировали в прибрежных те­чениях, пытаясь обнаружить подходящие цели. Порой поверхность моря находилась всего в пяти метрах от ог­раждения мостика лодки, а дно — всего лишь в двух метрах от киля. Мы тайком сновали взад и вперед меж­ду Эддистоунскими скалами и Плимутской бухтой, ожи­дая своего шанса. Над нами бороздили море надводные корабли, вели авиаразведку самолеты и громыхали аку­стические буи. Не было никакой возможности выныр­нуть на поверхность для вентиляции отсеков и подза­рядки батарей.

19 марта мы едва не разделили судьбу своих погиб­ших друзей. «У-953» лежала на грунте, ожидая конца прилива, когда слабые шумы вращавшихся винтов уси­лились. Прежде чем мы могли сняться с грунта, рядом с нашей лодкой, затаившейся на глубине всего лишь 38 метров, оказались три эсминца. Серии взрывов боезаря­дов заставили лодку совершить шесть быстрых судорож­ных прыжков. Причем пугали не столько сами взрывы, сколько грохот, который следовал за ними. Сначала воз­никало впечатление, будто по корпусу лодки протащи­ли железную цепь или сеть, затем следовал грохот, как если бы на нее сбросили огромный груз булыжников. Никто из нас никогда не слышал такого шума прежде, и это было страшное, мучительное испытание. Что оз­начал этот скрежет и грохот? Возможно, какое-то новое изобретение, имевшее целью вывести нас из терпения. Однако я пришел к заключению — и как выяснилось позже, правильному, — что англичане использовали но­вое радиолокационное средство, подобное «асдику».

Еще не затихли громовые раскаты от первой серии взрывов, как «томми» начали вторую бомбардировку. Она рвала на части океан, сотрясала дно, колотила мощны­ми ударами лодку, едва не разрывая наши барабанные перепонки и раскалывая корпус. Однако «У-953» стой­ко держалась. Импульсы «асдика» беспрерывно били по корпусу лодки, но третья бомбардировка уже гремела вдали от нас. Видимо, эсминцы наткнулись на нас слу­чайно. Их поисковые средства не смогли показать сколько-нибудь определенные очертания корпуса лодки. Вскоре отлив унес морских охотников в море. Их бом­бардировки вслепую мы слышали еще три часа.

20 марта. «У-953» крейсировала у побережья на перис­копной глубине. В 09.20 я заметил несколько верхушек мачт с восточной стороны. Акустические средства не по­давали никаких сигналов. Через десять минут верхушки мачт удлинились и на серебристой поверхности моря чет­ко обозначились клубы дыма семи транспортов и четы­рех эсминцев. Я был заворожен этим зрелищем, радуясь возможности послать на дно несколько черных монстров. Быстро отдал команду:

— Все по местам, средний вперед.

Сейчас должны были получить вознаграждение неде­ли и месяцы ожидания возможности покарать врага. Я повел лодку в направлении небольшого конвоя и прикинул свои шансы. Два эскорта шли впереди гро­моздких транспортов, и два других охраняли его сзади. Правый фланг конвоя был открыт для атаки. Бергер, де­журивший в помещении центрального поста, управлял лодкой как опытный моряк. Я был доволен своим вы­бором нового главмеха. Пока «У-953» находилась в за­саде, конвой не совершал никаких маневров. С целью уберечься от опасности он двигался к мысу Лизард или Фалмутской бухте с невероятным легкомыслием. Охва­ченный азартом охотника, ожидавшего легкую добычу, я скомандовал:

— Десять градусов вправо! Отлично, так и держи курс.

Быстро окинул взглядом горизонт. В небе чернели не­сколько самолетов. Хеннеке рассчитывал курс, а старший матрос регулировал счетное устройство.

— Открыть заслонки торпедных аппаратов. Пригото­виться к стрельбе по целям. Новая дистанция — две ты­сячи метров. Оба двигателя — полные обороты.

«У-953» неслась на большой скорости, невидимая для транспортов и гсд^вая немедленно атаковать. Затем при­шло сообщение, сорвавшее атаку:

— Заслонки торпедных аппаратов полностью не от­крываются.

Я процедил сквозь зубы серию ругательств:

— Сделайте еще одну попытку, вы должны их открыть. Проходили секунды, лодка мчалась вперед.

— Заслонки открыть невозможно — погнута рычаж­ная передача! — прокричал старпом в переговорную трубу.

— Попытайтесь в последний раз — они должны быть открыты, — настаивал я.

— Они совсем не двигаются, — ответил старпом, под­нимаясь в рубку с удрученным видом.

— Разве ты не проверял заслонки, когда мы ударились о скалу?

— Проверял, тогда они открывались как надо.

В гневе и отчаянии, теперь уже точно зная, что стар­пом не проверял заслонки, я положил лодку на грунт. Затем ринулся в носовой отсек в надежде поправить по­ложение. Несколько матросов все еще пытались повер­нуть рычаги, однако заслонки и крышки оставались в полуоткрытом положении. Авария лишила нас не толь­ко надежды на успешную атаку, но и сделала бессмыс­ленным продолжение патрулирования. Фактически с бо­лее скверной ситуацией мы прежде никогда не сталки­вались. С полураскрытыми внешними заслонками тор­педных аппаратов внутренние оставались единственной преградой для проникновения в лодку морской воды. Однако они были слишком хрупкими, чтобы выдержать ударные волны от взрывов глубинных бомб. Я вспомнил случай с воздушным налетом на Брест, когда единствен­ная авиабомба, взорвавшаяся на дистанции 50 метров от нашей подлодки, сломала внутреннюю заслонку, хо­тя внешняя была плотно закрыта. Я чувствовал, как по спине пробежал холодок. Бомбардировка, которую мы пережили днем раньше, легко бы сорвала заслонки и привела к затоплению лодки в течение секунд.

Коря себя за то, что принял на веру прежние завере­ния старпома о безупречном состоянии лодки, за то, что лично не проверил состояние рычажного механизма еще в доке, я стоял сейчас перед сомнительной перспективой безопасного возвращения в Норвегию. С мрачной реши­мостью я приготовился плыть через смертельно опасные прибрежные воды Англии и Ирландии с всего лишь од­ним исправным торпедным аппаратом.

Когда начался отлив, я снял лодку с грунта и повел на запад. Призрак смерти витал перед нашими глаза­ми, когда с правого борта близ мыса Лизард прогреме­ли взрывы глубинных бомб. Они уничтожили «У-327». Этот день оказался роковым и для двух других подло­док. В Северном проливе была потоплена «У-1003», а у Гебридских островов — «У-905». Сражение продолжа­лось с односторонними потерями для нас. Противник методично уничтожал наши подлодки, по одной в день. Внезапные бомбардировки, которые встретили наших новичков в Северном проливе близ мысов Лэндс-Энд и Лизард, показались мне очевидным свидетельством того, что англичане были заранее проинформированы о наших операциях.

Как раз в эти недели нашего ужасного самоуничтоже­ния я потерял одного из своих близких друзей и сокурс­ников. Ридель, командовавший «У-242», погиб где-то у побережья Англии во время своего первого боевого по­хода в качестве командира подлодки. Она потонула, не подав сигнал бедствия. Никто точно не знает, куда опус­тился его стальной гроб.

Мы прошли мимо Северного пролива, обогнули Геб­ридские острова и осторожно проследовали дальше по спокойному морю на глубине «шнёркеля». По пути про­шмыгнули сквозь кордоны эсминцев, особенно много­численные у Шетландских островов. Затем преодолели последний рубеж противолодочной обороны англичан в Норвежском море. Когда «У-953» приблизилась к скан­динавским горным вершинам, союзники прекратили охо­ту за нами. «У-953» вошла в фиорд Бергена в погружен­ном положении, не лодавая сигналов о своем прибытии эскорту. Мы всплыли, полные отчаяния, не предъявляя ничего в качестве трофеев после своего долгого и мучи­тельного похода — ничего, кроме своих жизней.