Wundefwaffe

Глава 28

 

Когда «У-953», постаревшая и поржавевшая, закреп­ляла свои швартовы на пирсе, небо закрывали тяжелые серые тучи. Мы прибыли в порт в 16.10 7 апреля 1945 го­да. Никто не ждал и не встречал нас. Как только коман­да лодки добралась до жилого комплекса, начал моро­сить дождь. Берген и окружавшие его холмы исчезли за его завесой. Наступил вечер, полный мрачных предчув­ствий.

Командующий Одиннадцатой флотилией подводных лодок наскоро организовал для нас вечерний прием. Я доложил, что поход не принес результатов и мы едва унесли ноги. Я сообщил ему также, что мимо наших не­исправных торпедных аппаратов прошел неприятель­ский конвой в полной безопасности.

— Всегда найдется очередной повод для атаки, — ска­зал командующий сочувственно. — Англичане просто так не исчезнут. Во время следующего похода вам придется поразить много целей.

Он уверял меня, что впереди нас ожидает успех. Под­лодки новейших конструкций должны подойти со дня на день, а обычные, которые использовались в учебных дивизионах, уже поступают в порты в больших количе­ствах.

Застолье затягивалось. Мы обсуждали профессиональ­ные темы, не касаясь положения Германии. Я бодрство­вал пять дней назад и, не отдыхая почти семь недель, испытывал непреодолимую потребность во сне. Когда заметил, что мои подводники пьянеют от крепких на­питков, то резко поднялся, давая понять, что застолье закончилось.

На следующее утро я отправил «У-953» на верфи для тщательного обследования. Ее поломки оказались более серьезными, чем мы предполагали. Поскольку для серь­езного ремонта лодки требовался сухой док, решено было переправить ее в Тронхейм. Составив докладную запис­ку, содержавшую новые доказательства необходимости замены главмеха, я прихватил с собой вахтенный жур­нал, навигационные карты и отправился к старшему офи­церу штабного подразделения «Запад», Меня встретил не­рвный мужчина в безукоризненно отутюженном морском мундире, тревога сменила на его лице надменное, без­жалостное выражение, которое он демонстрировал нам в мае 1944 года перед высадкой союзников. Без предисло­вий я попросил его о замене своего главмеха.

— Мы не располагаем морскими офицерами нужной вам квалификации, — заявил этот представитель штаба. — Их очень мало. Предлагаю вам потренировать Зельде в фиорде перед новым походом.

— Герр капитан, я был достаточно терпелив и пытал­ся много раз научить его управлению лодкой. Он про­сто не способен к этому. Мой стармех выполнял в по­ходе обязанности главмеха. Зельде никогда бы не доста­вил нас обратно в порт.

Штабист брюзгливо пообещал, что разберется в ситу­ации. Я оставил его кабинет с ощущением, что проблема так и не решена.

Развязка наступила на следующий день, когда я гото­вил экипаж и лодку к переходу в Тронхейм. С приближе­нием сумерек меня вызвали к штабному офицеру.

— Ваш главмех был у меня, — начал он разговор. — Зельде жаловался, что вы большую часть похода продер­жали его в офицерской комнате. Почему .вы прибегли к такой жестокой мере и не сказали мне ничего об этом?

— Герр капитан, это было сделано в интересах безо­пасности. А не упомянул я об этом эпизоде потому, что не считал его относящимся к делу.

— Напротив, вопрос достаточно серьезен. Он меняет все дело. Теперь я понимаю, в чем оно состоит. Разуме­ется, я не могу одобрить ваши действия, разве не ясно?

— Позвольте мне напомнить, герр капитан, что ответ­ственность командира начинается с заботы о безопаснос­ти экипажа и лодки. Когда об этом встает вопрос, коман­дир вправе принимать любые решения, которые считает необходимыми. Как командир, я так и поступил в интере­сах лодки и экипажа.

— Все это остается с вами, но вы не должны были прибегать к такому жестокому решению. Теперь мне все ясно. Мы заменим вашего главмеха.

Несмотря на то что я должен был поскорее отбывать в Тронхейм, штабист прочел мне длинную лекцию. Он сообщил, что около 60 подлодок старого типа гото­вятся к отправке на фронт. Что более важно, 80 подло­док новейшей конструкции большого водоизмещения и 40 малого вот-вот заканчивают учебные походы и будут готовы не позднее чем через две недели к беспрецеден­тному контрнаступлению. Вскоре более 150 подлодок окружат Британские острова и перережут пути снабже­ния сил союзников на континенте. Я слушал эти ново­сти с большим воодушевлением. Однако все оказалось не так просто. По Розингу, Германия возродится в счи­танные недели. Интересно, слышал ли он последние ар­мейские сводки.

В тот же вечер 11 апреля «У-953» вышла из бухты Бергена. Она имела на борту лоцмана, лейтенанта бе­реговой охраны, знакомого со сложными навигацион­ными условиями в норвежских фиордах. Двигаясь по темной поверхности моря, «У-953» взяла курс на север, дерзнув пройти мимо британских торпедных катеров, проникших в фиорды и уже потопивших несколько на­ших кораблей. Три ночи мы петляли по узким фарватерам в сплошной тьме. Проходили мимо рифов с ми­нимальным зазором и чуть не погибли близ Хелитсоя, где ночью раньше была торпедирована «У-486». Мы обогнули бухту Олесунна, с трудом избежав опасности налететь на скалы во время прилива, форсируя работу дизелей на реверсивном ходу. Далее лодка уклонилась от прибрежных скал в море, попав под обстрел радио­локационных импульсов, и проскользнула в сквозной проход в скале, за которым находился очередной фиорд. Близ острова Смела мы опять чуть не налетели на ска­лы, куда нас пытались заменить норвежцы светом лож­ного маяка. И вот в конце третьей ночи лодка прибыла в Тронхейм, где пришвартовалась на стоянке в бетон­ном бункере. Это случилось в 06.00 14 апреля.

Поскольку был еще слишком ранний час для посе­щения резиденции ^командования Тринадцатой флоти­лии подводных лодок, разрешения вопросов обустройст­ва команды и помещения «У-953» в сухой док, я решил выпить. Радиоприемник был настроен на германскую радиостанцию, и в отсеки полилась легкая музыка, Я потягивал кофе из чашки в своей маленькой каюте, когда музыку прервал голос диктора: «Внимание, слу­шайте специальный информационный выпуск. Переда­ем важные новости».

Когда возобновилась музыка, мою усталость как рукой сняло. Спецвыпуск новостей, как правило, означал доб­рые вести. Я не мог себе представить, какое событие мог­ло ободрить нас в это время. Только предыдущей ночью мы узнали, что наш индустриальный район Рур окружен союзниками, англичане приближаются к Гамбургу, аме­риканцы захватили Дармштадт, Франкфурт и Штутгарт, французы оккупировали Шварцвальд, а русские заняли Вену и штурмуют Берлин. Если Германию могло спасти чудо, то оно должно было потрясти воображение.

Но вот музыка прекратилась и зазвучал дикторский голос: «Слушайте спецвыпуск новостей. Президент США Франклин Делано Рузвельт скончался 12 апреля. Провидение устранило одного из злейших врагов нашей стра­ны. Провидение на стороне немецкого народа. Смерть Рузвельта будет иметь далеко идущие последствия. Очень скоро единство союзников будет поколеблено и вой­на примет благоприятный для нас оборот. Повторяю — Франклин Делано Рузвельт умер в Соединенных Шта­тах...» Голос диктора потонул в бравурных звуках воен­ного марша.

Мои подводники, молча слушая радио, продолжали свой завтрак. Очевидно, новости не показались им на­столько важными, чтобы отвлечь их внимание от слу­жебных проблем, дум о доме и семье. Лично я не ус­матривал в смерти Рузвельта что-либо обнадеживающее для Германии. На место бывшего президента США за­ступит другой деятель, который продолжит его беспо­щадный курс. Победоносные армии союзников не по­вернут просто так назад и не оставят поле битвы.

Компаунд флотилии, в свое время игравшей важную роль в подводной войне в Арктике, был довольно скром­ным по размерам. Я не встретил там никого из знакомых. Доложив о нашем прибытии, я договорился о размеще­нии команды в казармах. Переместиться с лодки в жилой комплекс не составляло труда: зубная щетка, немного нижнего белья, рабочая роба для подлодки — вот все, что входило в наши личные вещи. Чтобы быть в курсе собы­тий, я прихватил с лодки в свою комнату коротковолно­вый приемник. Новости с фронта заставили меня вспом­нить о местах, где прошла моя юность, о Франкфурте, Шварцвальде, которые вместе с их немецким населени­ем уже попали под контроль союзников. Да и остальная Германия была зажата между двумя мощными силами, и ее оборона приняла такой отчаянный характер, что под­росткам, старикам и старухам рекомендовалось использо­вать в качестве последнего средства борьбы с агрессором зубы, ногти и фаустпатроны.

Моя война приближалась к концу, как и война всей Германии. 17 апреля меня известили, что лодка получила повреждения, которые почти невозможно устранить. Носовые торпедные аппараты лишились от удара о скалу механизма регулировки, и его следовало создать заново. Этот продолжительный и сложный вид ремонтных работ должен был надолго задержать наш выход в море. Хуже всего было то, что некоторое время нельзя было восполь­зоваться сухим доком.

Мое раздражение нарастало. С внезапной и трагичес­кой ясностью я понял, что война проиграна. Все проис­ходившее вокруг убеждало меня в этом. Я уже представ­лял себе, как мы заканчиваем жизнь в огромном лагере для военнопленных, отданные на милость безжалостных врагов. Мы будем доведены до дикого, скотского состоя­ния, из которого не будет иного выхода, кроме голодной смерти.

И все же, как мне казалось, был путь спасения. Там, у кромки моря, стояла моя лодка. Когда она пройдет ремонт, я мог бы отправиться на ней в Южную Амери­ку — например, в Уругвай или Аргентину. Бегство на лодке вдруг показалось единственным выходом. Какая удача, что мне удалось сохранить свою лодку для пос­леднего похода!

Внезапное озарение мгновенно перешло в обдумыва­ние плана по претворению его в жизнь. Я послал Хен-неке за соответствующими навигационными картами, не раскрывая ему своих намерений. В течение нескольких дней вечерами я оставался в своей комнате и, склонив­шись над картами, намечал маршрут побега. Взвешивал свои шансы добраться до Рио-де-ла-Плата, рассчитывая сократить экипаж до минимума, состоявшего только из надежных, преданных, холостых мужчин, исключив та­ким образом измену. Я знал, что могу положиться на большинство команды, но сомневался в офицерах. Глав-мех был переведен в другое место службы, новый назна­ченец, незнакомый с командой, оказался бы серьезной обузой. Это же относилось к старпому и курсанту, оба слишком молоды, чтобы разобраться в ситуации. Я наметил несколько ключевых сослуживцев, которых я вов­леку в свой заговор прежде всего. Только немногих, по­тому что я затевал опасную игру. Она была вызовом не только моему начальству, но и тому ядру твердолобых военных, которые ввтступали за превращение Норвегии в крепость и начало своей собственной войны за при­зрачную победу.

Между тем было сломлено наше сопротивление в Ита­лии, Австрии и Германии. Теперь только сумасшедший мог говорить о переломе в войне в нашу пользу. Одна­ко присяга, патриотизм и дисциплина так укоренились в немцах, что многие вполне здравомыслящие люди жер­твовали своими жизнями ради безнадежного дела. Среди них были командиры и команды подводных лодок. Их топили по две-три в день, когда они выходили из Берге­на, Кристиансунна и Киля в свой первый и последний поход. Сотни прекрасных людей погибли зазря, только во имя преданности долгу и рейху.

27 апреля «У-953» все еще стояла у пирса, и казалось, что она вовсе не пройдет ремонт, необходимый для реа­лизации моего замысла. Затем я неожиданно был вызван к штабному офицеру в Берген, Озадаченный срочным вы­зовом, я приготовился к продолжительной поездке поез­дом через половину Норвегии. Поскольку у меня ничего не было с собой, кроме формы подводника, неуместной для поездки, я взял на базе во временное пользование лыжный костюм. Такими костюмами пользовались в луч­шие времена те, кто проводил отпуск в горах Норвегии. Одетый в синие лыжные брюки и светло-серую куртку с капюшоном, имея с собой рюкзак с продовольствием на четыре дня, я выехал из Тронхейма и пустился в путеше­ствие через покрытые снегом горы. 30 апреля после по­лудня поезд прибыл на вокзал Бергена. По памяти мне удалось разыскать компаунд. Когда пришел в свою ком­нату, то почувствовал себя иностранцем в отеле.

Во вторник 1 мая в 08.30 я постучал в дверь кабинета штабного офицера:

— Разрешите доложить, явился по вашему приказа­нию, герр капитан,

— Ваше прибытие ожидали вчера, — сухо заметил Ро-зинг.

— Герр капитан, я старался прибыть как можно скорее.

— Ладно, не важно. Вашу подлодку не смогут отремон­тировать к началу нашего наступления, а фронту необхо­дим каждый опытный моряк. Вам придется принять под командование другую подлодку, готовую к выходу в море. Она должна прибыть в ближайшее время из германского порта в Кристиансунн.

— Слушаюсь, герр капитан.

— Вам нужно проявить в борьбе с Англией волю и решимость. Адмирал Дениц приказал перевести все под­лодки из Германии в Норвегию, мы продолжим войну на море отсюда. О капитуляции не может быть и речи. Мы выстоим и навяжем свои условия противнику.

Розинг вручил мне приказ явиться к командующему Двадцать седьмой флотилией и затем продолжил:

— Я хочу использовать вас также в качестве курьера. С вами будет послано несколько секретных документов, которые вы передадите на наши базы в Осло, Хортене и Кристиансунне. Полагаю, документы будут готовы в пол­день.

Я был слишком взволнован, чтобы ответить. Воисти­ну, безумию не было пределов. Щелкнув каблуками, я повернулся и вышел из кабинета. Покинув Розинга, я от досады сжал зубы. Мой великолепный план бегства неожиданно оказался невыполнимым. Но затем я сно­ва прибодрился. Новая подлодка, готовая к походу, даст мне более благоприятный шанс побыстрее добраться до Южной Америки. Решение бежать еще более окрепло, как только я вспомнил о бессмысленных планах штаба вести войну на море до тех пор, пока последний под­водник не ляжет на дно.

Влияние приказа Деница уже ощущалось. На базе и в порту развернулись последние приготовления с целью направить в роковой поход оставшиеся лодки. Механи­ки и докеры работали так самоотверженно и напряжен­но, будто от их усилий зависело спасение рейха. Меж­ду тем по компаунду распространились ошеломляющие вести. Последнее коммюнике верховного командования свидетельствовало о том, что битва за Берлин вступила в решающую фазу. Гитлер взял на себя командование войсками, защищавшими столицу.

В 19.00 я получил секретные документы, которых дожидался. К этому времени было уже поздно выез­жать, поэтому я скромно поужинал в офицерской сто­ловой и пошел высыпаться перед поездкой в Кристиан-сунн.

Вытянувшись на постели, я включил радиоприемник и стал ждать новостей. Наконец музыка прекратилась. Голос диктора, сначала дребезжащий, затем громкий и хриплый, прервал короткую паузу: «Внимание, прослу­шайте важное сообщение».

Мгновенно моя сонливость улетучилась. Я взглянул на часы. 21.30. По радио звучал музыкальный фрагмент из оперы Вагнера, предвещавший мрачную весть. Я по­лагал, что сообщат о падении Берлина и даже о том, что прекращение огня предотвратило бессмысленные жерт­вы. Но вот снова заговорил диктор низким и торжест­венным голосом: «Наш фюрер, Адольф Гитлер, сражав­шийся до последнего дыхания, пал смертью храбрых за Германию в своей штаб-квартире в рейхсканцелярии. 30 апреля фюрер назначил гросс-адмирала Деница сво­им заместителем. Гросс-адмирал, преемник фюрера, об­ращается сейчас с речью к немецкому народу».

Это был завершающий акт трагедии. Конец нашим мучениям, конец войне и истории Германии. Самое не­возможное событие свершилось. Смерть Гитлера могла привести лишь к окончательному поражению. Я с тру­дом различал голос Деница. Он говорил о том, что во­оруженная борьба должна продолжаться ради спасения жизней миллионов беженцев, что немцы должны сражаться и защищать свои семьи. Его слова потонули в мелодии национального гимна.

Меня охватила беспредельная печаль. Вместе с деся­тью миллионами немцев я отдал все, что у меня было, что я любил и лелеял. Ради своей страны и победы я пожер­твовал домом и семьей. Я слепо верил в общее дело, сра­жался, надеялся, страдал и ждал чуда в глубокой предан­ности национальной идее. И вот теперь все кончилось. Наступил полный крах.

Удрученный, я потащился в офицерскую столовую. Там сидели командующий флотилией и ряд офицеров, обескураженные, опечаленные, бледные.

— Он погиб на баррикадах, мы должны продолжить его дело, — произнес чей-то голос. Кто-то другой воскликнул:

— Он дал нам пример! Мы должны держаться и про­должать войну здесь, в Норвегии. Союзникам понадобит­ся черт знает сколько времени, чтобы выкурить нас из этих гор.

Третьи говорили осторожно, предположив, что насту­пил конец войны. Обмен мнениями вскоре прекратился из-за общего чувства безысходности. Мы разбрелись по своим углам.

На следующее утро, 2 мая, я сел в поезд, доставивший меня в Осло поздним вечером.

3 мая я доставил конверт с секретными документами по нужному адресу и затем воспользовался поездом до Хортена. Там я вручил второй пакет адъютанту команду­ющего базой ВМС и продолжил свой путь по железной дороге к последнему пункту назначения.

4 мая около 07.00 я прибыл в Кристиансунн после бес­сонной ночи, проведенной на деревянной скамье неотап­ливавшегося вагона. Над городом висел голубой небесный купол. Я побрел по узкой пыльной дороге через сосновую рощу и поросль низких елей к обширному комплексу зданий базы ВМС. В 08.30 я вошел в здание, где располага­лись просторные кабинеты представителей командования флотилии. Молодой адъютант провел меня к командующе­му флотилией. Из-за стола поднялся морской офицер с наградами на груди. Он был командиром подлодки, когда охота за конвоями еще была успешной. Капитан Юрген-сен — один из тех счастливцев, которым отзыв с фронта в подходящее время помог избежать катастрофы.

— Герр капитан, я прибыл в ваше распоряжение.

— О да, мне сообщили о вашем прибытии. Вы долж­ны принять под свое командование новую подлодку. Она еще не прибыла, но ожидается со дня на день. А пока почему бы вам не устроиться у нас поудобнее? Я извещу вас. На этом пока все.

Этот короткий вежливый прием породил во мне странное предчувствие. В поведении Юргенсена было что-то искусственное. Что-то еще скрывалось за выра­жением озабоченности на его лице. Он казался рассе­янным и взволнованным. Я вышел из его кабинета в полной уверенности, что Юргенсен знал о постигшей нас беде, но не хотел об этом распространяться.

Поспешив на пирс, я увидел возле него две покачи­вавшихся подлодки старого типа. Рядом с ними ютилась лодка нового типа небольшого водоизмещения. Прибли­зившись к ней, я заметил белую капитанскую фуражку, затем лицо над ограждением мостика.

— Ангерман, неужели это ты? — крикнул я команду­ющему с пирса.

— Здорово! Ты еще жив? — откликнулся тот.

— Дурная трава в рост идет, — ответил я пословицей.

— Одна из этих развалюх — твоя? — спросил он, ука­зывая на старые посудины.

— Нет, я должен принять под свое командование но­вую лодку, которая скоро прибудет.

— Не хочу тебя разочаровывать, но в море сейчас ад. Боюсь, твоя лодка не сможет добраться сюда. Мы только что пересекли Скагеррак, поэтому я говорю с полным знанием дела. Небо — черное от их самолетов. В Гер­мании полный разгром. Берлин взят Советами. Амери­канцы встретились с ними на Эльбе. Мы покидали Киль, когда по нам орудия били прямой наводкой. — Он стер с лица пот и продолжил: — «Томми» захватили Киль. Пер­вые британские танки появились на пирсе Тирпица, когда мы находились в середине внутренней бухты. Они нача­ли палить по нам, и, ей-богу, мы чудом добрались сюда. Во время перехода потеряли минимум семь лодок. Я пе­рестал считать потери только этим утром. Уверен, что дол­го так продолжаться не может.

Ангерман еще продолжал рассказывать о пережитых ужа­сах, когда к пирсу подошла другая малая подлодка новой конструкции. Один из матросов бросил швартовы. В этот момент я узнал еще одно знакомое лицо. Мой закадычный друг Фред Шрайбер тоже избежал гибели в Балтике.

Фред в знак приветствия помахал рукой. Его сверка­ющие глаза потеряли былую живость, кожа приняла пе­пельный цвет. Я понял, что случилось несчастье.

Как только были перекинуты сходни, я бросился встре­тить друга. Мы молча обменялись рукопожатиями. Он вы­тащил из кармана помятый лист бумаги и передал его мне. Глаза Шрайбера увлажнились. Я развернул лист бумаги. Это была дешифрованная радиограмма из штаба:

«Вниманию всех подлодок. Немедленно прекратить огонь. Прекратить все боевые операции против судов союзников. Дениц».

Когда я читал текст радиограммы, буквы расплыва­лись. Я с трудом расслышал голос Фреда:

— Мы приняли ее полчаса назад. Это — финал.

У меня внезапно заныло сердце. Я отвернулся, чтобы сдержать слезы. Меня не учили проигрывать.

К 5 мая подводная война закончилась. Дениц, глава нового правительства, согласился на предварительные условия капитуляции всех наших вооруженных сил в северной части Европы. На следующий день база ВМС была взбудоражена еще одной радиограммой Деница. Адмирал, приведший наш подводный флот к славе и трагедии, скорбел о верных долгу моряках, лежавших на океанском дне, и благодарил тех, кто пережил ужасные битвы:

«Мои подводники, за вами шесть лет войны. Вы сра­жались как львы. Подавляющее превосходство противни­ка загнало нас в тесный угол, из которого невозможно продолжать бой. Непобежденные и незапятнанные, вы сложили оружие после героической битвы, не имевшей прецедента. Мы с гордостью вспоминаем своих павших товарищей, которые пожертвовали своими жизнями ради фюрера и отечества. Друзья, храните в себе мужество, с которым вы так долго и с честью сражались за лучшее будущее отечества. Да здравствует Германия. Ваш гросс-адмирал».

Это было послание, положившее конец нашим стра­даниям. Впервые в нем признавалось наше поражение. Наконец заканчивалось уничтожение людей. С этих пор нас оставит страх перед возможностью бесславно погиб­нуть. Меня охватило незнакомое чувство умиротворен­ности, когда я осознал, что выжил. Давно приговоренный к смерти в стальном гробу избежал гибели. Ощущение жизни было так прекрасно, что казалось воплощением мечты.