Wundefwaffe

Их предали

 

14 мая 1905 г. в Цусимском бою броненосцы типа "Бородино" подверглись самому жестокому из возможных в то время испытаний — на полное уничтожение всей мощью сосредоточенного артил­лерийского огня, какой располагал японский флот, в условиях, лишавших корабли возможности актив­но противодействовать этому уничтожению.

Условия для такого уничтожения предоставил японцам сам командующий русской эскадрой ге­нерал-адъютант Зиновий Петрович Рожественский, и будет его имя проклято наравне со всеми самы­ми страшными злодеями русской земли. Он не только не обучил свои корабли искусству мас­сирования огня, о котором, по своему бескрайнему невежеству, по-видимому, не имел даже предста­вления, но отнял у них и скорость, и возможность маневра, и право на инициативу. Единственное, что он был не в силах отнять у преданных им экипажей кораблей — быть и умирать героями. В этих особых, едва ли повторявшихся когда-либо в мире условиях ярко проявились мужество и стойкость, истинное величие души и верность долгу, самоотверженность и святое чувство воинского братства — все те ка­чества, которые из века в век отличали русского воина.

Непопулярна была та война на далекой и даже не принадлежащей России окраине, отсталой оказа­лась тактика, и не лучших образцов было, оружие. Великую, подчас фантастическую бездарность про­являл генералитет, но рядовые и офицеры всех родов войск в массе своей сохранили достоинства, благодаря которым побеждали на Куликовом поле и под Бородиным, в альпийских и кавказских ущель­ях, на Балканах и в Средней Азии.

Об этом бесценном феномене национального характера, проявившемся и во время русско-япон­ской войны, писал прошедший ее в Маньчжурии генерал-майор Е. И. Мартынов: "Посреди развалин нашей старой военной системы, при падении не­сокрушимых до тех пор авторитетов, при полном банкротстве идей, еще недавно бесспорных, одно лишь стоит непоколебимо — это мужество русского солдата. Армия, которая неизменно каждый день, в самый разгар ожесточенного (для многих частей удачного) боя, получала приказание отступать, ко­торой в течение полутора лет прививали сознание бессилия перед врагом, которая по большей части давно потеряла всякую веру в своих начальников и которая тем не менее, при всех неблагоприятных условиях, до самого конца войны сохраняла полную боевую готовность — такая армия, несомненно, дол­жна отличаться исключительной нравственной уп­ругостью".

В этой "нравственной упругости" и состоял секрет стойкости русских моряков при Цусиме, где их не устрашили ни японское оружие, ни леденя­щие душу картины гибели кораблей с сотнями че­ловек на борту. На всех кораблях до последнего мо­мента их существования люди оставались на своих боевых постах, поддерживая безостановочное дейст­вие всех механизмов и систем, не прекращали по­дачу боеприпасов, стрельбу из орудий, управление кораблем и подачу электроэнергии, спасение ране­ных и борьбу за живучесть. Офицеры во всем подавали пример, и корабли, даже ложась на борт в без­возвратном, гибельном крене, успевали сделать по­следний залп из последней, еще действовавшей башни. И не вина экипажей в том, что во множест­ве совершавшиеся в бою подвиги героизма и само­отверженности не принесли победы.

Неумолимый, не подвластный людям рок и вполне материальная адмиральская бездарность уже в дневном бою погубили практически со всеми их экипажами флагманский "Князь Суворов" и сле­довавшие за ним "Император Александр III" и "Бородино". Из штатной численности их экипажей в 2665 чел. остался жив (исключая несколько сня­тых с "Суворова" в середине боя вместе с командую­щим штабных чинов) лишь один матрос. И только показания этих штабных да наблюдения с соседних кораблей и с "Орла" — единственного уцелевшего из этих четырех новых кораблей — позволяют судить о том, что было с ними, последовательно принимав­шими на себя всю мощь уничтожающего огня глав­ных сил японского флота. Вот как это происходило.

"Князь Суворов". Этот корабль, который весь поход был средоточием безраздельно царившей над эскадрой власти командующего, с началом боя вме­сте с "Ослябей" стал объектом первого, жестко и це­ленаправленно осуществленного акта устрашения шквалом массированного огня всех японских бро­неносцев и крейсеров. Десятки ежесекундно обру­шивающихся на корабли снарядов в считанные ми­нуты превратили их в охваченные пожарами осто­вы, содрогавшиеся от разрывов снарядов и собст­венной стрельбы и подчас скрывавшиеся из вида в дыму разрывов и непрерывно вскипавших у бортов водяных фонтанах.

Люди на кораблях, последовательно попадав­ших под эту лавину, не имели возможности даже осмыслить и осознать сущность примененного японцами массированного огня. И только издали — с крейсеров, как это удалось лейтенанту с "Авроры" А. Н. Лосеву, оказалось возможным увидеть в япон­ской стрельбе новый метод и описать эту несущую смерть и разрушения, гигантскую—дугой в 4—6 км — "струю" сотен снарядов, непостижимо точно и неотвратимо, словно из ствола брандспойта, направляемую на избранную цель. И цель этого сосредоточения, пока жертва не выводилась из строя, была всегда одна. Хорошо было заметно, как эта струя, когда цель пыталась уйти из-под накрывающего ее потока, снова нащупывала ее (сближением или отходом колонны стреляющих кораблей) до восстановления прежнего, установлен­ного последней пристрелкой, прицельного рассто­яния. Это, как определили наблюдавшие стрельбу офицеры крейсеров и как впоследствии форму­лировал один из виднейших русских флотских артиллеристов капитан 2 ранга Н. И. Игнатьев (по­губленный в ГУЛАГе), был метод "стрельбы при­стрелкой". Метод "весьма грубый", сопряженный, в силу принципа струи, с огромным расходом бо­еприпасов, но обеспечивавший гарантированное уничтожение противника с предельных (недоступ­ных русским из-за отсутствия опыта) расстояний одними только фугасными снарядами. Хорошо ус­воив европейское изречение о том, что "война дороже всех кораблей", японцы не скупились на расход снарядов и для пополнения их имели в трюмах обширные запасы, которые (по некоторым сведениям) и были перегружены во время ночного перерыва боя из трюмов в погреба.

Постоянно нависая дугой своего строя над русскими, поместив в фокусе головной корабль (что не составляло труда при огромном превосход­стве в скорости) и прикрываясь таким образом от огня следовавших за ним броненосцев, по "Князю Суворову" жесточайший массированный огонь вели броненосцы "Микаса" (флаг командующего ад­мирала Того), "Шикишима", "Фудзи", "Асахи" и за­мыкающие их колонну броненосные крейсера "Кассуга" и "Ниссин" —те самые, от приобретения ко­торых 3. П. Рожественский отказался под более чем смехотворным предлогом их несоответствия тому конструктивному типу, который был принят в русском флоте. К этим главным силам, составляю­щим 1-й боевой отряд, в отдельные моменты боя периодически присоединялся тесно с ним взаимо­действовавший 2-й боевой отряд, включавший броненосные крейсера "Идзумо" (флаг вице-адми­рала Камимура), "Адзума", "Токива", "Якумо", "Асама", "Ивате" (флаг младшего флагмана контр-ад­мирала Симамура). Такой "принцип парома", когда на концевых кораблях колонны имеется ответствен­ный флагман, посвященный во все подробности и задачи боя, а потому и обеспечивающий оператив­ность и гибкость командования при любой ситуа­ции и любых поворотах и изменениях строя, яв­лялся одним из тех разительнейших отличий в бое­вой подготовке и организации японского флота, о котором не было и намека на эскадре 3. П. Рожественского, вообразившего себя полубогом.

И тогда в двух струях сосредоточенного огня этих двух отрядов на избранный для уничтожения очередной русский корабль каждую минуту обрушивалось до 14 снарядов калибром 305 мм, до 2—254 мм, до 76—203 мм, до 265—152 мм, до 500—75 мм. Даже 1—3% их доли (Стабильный во всех сражениях процент попаданий, который при Цусиме, благодаря особо благоприятным для японцев условиям, мог быть даже и выше) в расчете на не­сколько часов боя было с избытком достаточно, чтобы многократно вывести корабль из строя. Ведь все они могли поражать многочисленные на тог­дашних броненосцах, уязвимые для мощных фугас­ных снарядов, не имевшие брони или слабо при­крытые, важные узлы и детали, уничтожение ко­торых вместе с обширными пожарами делало корабль небоеспособным. Такова была японская тактика, обеспечившая победу в Цусиме спустя 41 минуту после начала боя, когда, не выдержав страшного огня, одновременно с тяжелыми повреж­дениями вышли из строя броненосцы "Князь Су­воров" и "Ослябя", когда вся инициатива безраз­дельно перешла в руки японцев, а действия русской эскадры состояли лишь в одних жалких попытках уклониться от жестокого избиения и каким-нибудь образом проскользнуть мимо японцев на север. Директива Зиновия Петровича продолжала выпол­няться в точной аналогии с поведением того медведя, пример которого вспоминал в "Цусиме" А. С. Новиков-Прибой.

Что касается японского метода стрельбы, ко­торый почему-то вовсе ускользнул от внимания не только А. С. Новикова-Прибоя, но и всех без ис­ключения современных авторов, то он состоял в следующем. В отличие от применявшегося русски­ми традиционного, как на всех флотах мира, доста­точно длительного и пригодного лишь на относи­тельно небольших расстояниях (когда падения снарядов хорошо видны) "нащупывания" цели за­хватом ее в "вилку", японцы, ориентируясь по пока­заниям дальномеров (и не требуя от них высокой точности) делали пристрелочные залпы с заведо­мыми, но близкими к цели недолетами. Установив прицелы всех орудий (по их таблицам стрельбы) на полученное таким путем, близкое к цели расстоя­ние, они немедленно открывали интенсивный огонь и одновременно, держась до того на параллельном курсе, начинали быстрое сближение. Как только эл­липс рассеивания накрывая цель (о чем говорили участившиеся поражения), корабли ложились на строго параллельный курс и развивали предельную скорость стрельбы. При попытках цели вырваться из-под смертоносной струи расстояние до цели со­ответственно изменялось, и эллипс снова утверж­дался над целью. Если какой-либо из кораблей, уча­ствовавших в этом сосредоточенном расстреле, по­падал под начавший делаться ощутимым обстрел с одного из русских кораблей, то он, нимало не забо­тясь о равнении в строю и соблюдении интервала, немедленно уклонялся в сторону и продолжал огонь с поправкой (видимо, на основе постоянно осуще­ствлявшейся прокладки), соответствующей величине уклонения. Ничего похожего русские корабли, приученные своим командующим держаться иск­лючительно строго "по струночке", позволить себе не могли и своим идеальным строем и равнением обеспечивали японцам предельно благоприятные условия для уничтожения.

Непрерывно падавшая на русские корабли ла­вина снарядов, обладавших втрое-вчетверо более сильным фугасным зажигательным действием, в первые же минуты вызвала на "Ослябе" и "Суворове" множественные пожары, вывела из действия значи­тельную часть противопожарных средств и назна­ченных к ним людей, лишив экипажи возможности эффективно бороться с огнем. Произошло то, о чем настойчиво предупреждали командующего кора­бельные инженеры, когда предлагали кардинально освободить корабли от переполнявших их горючих предметов. Оставленные на "Суворове" вместе с де­сятками деревянных шлюпок, они обратили сере­дину корабля в огромное, все разраставшееся кострище (что, впрочем, приводя в пример не ус­певший хорошо загореться "Орел", 3. П. Рожественский впоследствии со спокойной уверенностью отрицал), с которым уже вскоре стало некому и не­чем бороться. Островками в этом огненном море, прервавшем всякое сообщение между оконечностя­ми корабля, оказались башни 152-мм орудий. Из-за этого же на 10-й минуте боя командир левой кормовой башни лейтенант Редкий просил изме­нить курс, чтобы сбить пламя, уже раскалившее броню и закрывшее цель для стрельбы.

Тысячи ежеминутно осыпавших корабль оскол­ков от снарядов (которые, к удивлению русских, разрывались даже при ударе о воду) и обломки корабельных конструкций поражали людей через прорези башенных рубок и особенно уязвимой, бое­вой рубки. "Газы обжигали насмерть людей и были чрезвычайно удушливы. Разрывавшиеся снаряды давали множество осколков и массу раскаленной металлической пыли. Вентиляторные трубы прини­мали вместо свежего воздуха ядовитые газы разры­вавшихся снарядов. В боевую рубку непрерывно по­падали осколки снарядов через просветы, иногда целым дождем мелкие щепки дерева, дыма, брызги воды от недолетов и перелетов. Шум от разрыва и ударов снарядов вблизи боевой рубки и от своих выстрелов заглушал все. Дым и пламя... не давали возможности видеть через просветы рубки, что де­лается кругом. Только урывками можно было ви­деть иногда отдельные части горизонта. Никаких правильных наблюдений, да еще в желаемом направлении, не было возможности вести". Этот рассказ флаг-капитана Клапье де Колонга дополнял флаг-офицер лейтенант Кржижановский, который отмечал, что из-за нескольких попаданий осколков внутрь рубки, убивших уже несколько человек, все в рубке "начали держать головы ниже края брони, взглядывая на неприятеля ежеминутно".

В таком жалком и беспомощном состоянии пребывал весь командный состав броненосца и чи­ны штаба во главе с грозным адмиралом, на кого с надеждой были обращены все мысли и взоры эс­кадры. Но адмирал, поглядывая снизу на стоящих у штурвала, был тих и незаметен и лишь дважды дал указание об уклонении в сторону от слишком уж ставшего невыносимым японского огня. Этим и за­кончилась вся его флотоводческая роль.

Через 22 минуты после начала боя сбило левый дальномер, и старший артиллерийский офицер лейтенант Владимирский переставил на его место правый. Но уже через 5 мин. окружавшая рубку сте­на дыма и газов полностью закрыла обзор, сделав невозможным и управление стрельбой и определе­ние расстояний. С катастрофической быстротой та­яла боеспособность корабля. Носившийся над ним, ни на минуту не утихавший смерч огня и стали оборвал наконец передачу из боевой рубки всех приказаний, заставил башни и батареи определять расстояния на глаз и стрелять самостоятельно. Не­долго действовала кормовая 305-мм башня. Уже в 14 час. 05 мин. на ней повредило крышу, но башня продолжала безостановочно стрелять, пока новый снаряд, угодивший уже прямо внутрь, не вызвал страшной силы взрыв (это было в 14 час. 15 мин.), которым убило и искалечило всю прислугу, сдвину­ло орудия с цапф и сбросило на палубу сорванную с креплений крышу.

Пробоина в подводной части вызвала крен, уве­личивавшийся из-за воды, которую захлестывало через сорванные взрывами крышки полупортиков 75-мм орудий. Их прикрывали мешками с углем. Вода начала неудержимо разливаться по батарейной палубе, грозя еще более ухудшить остойчивость. С поступлением воды боролись работающие на пол­ную мощность водоотливные насосы. Освещение, погасшее было в носовом кочегарном отделении, исправил младший минный офицер корабля лейте­нант Вырубов. Корабль жил и действовал во всех своих боевых частях, люди выполняли свой долг, но несчастья не переставали их преследовать. Собранный для тушения пожара последний резерв палубной команды — несколько десятков человек — был почти полностью уничтожен взрывом снаряда при их выходе на палубу. Искры и даже целые об­горевшие доски сыпались через все шахты и венти­ляционные решетки, попадая на раненых в кори­доре у перевязочного пункта. Группу раненых мат­росов и офицеров, спешивших увидеть перевернув­шийся будто бы, японский броненосец, перебило снарядом, разорвавшимся над выходом из люка.

В моменты двух поворотов, делавшихся по приказанию адмирала (один раз для временного уклонения от пристрелявшихся японских кораблей, другой —уже сразу на 4 румба), между 14 час. 05 мин. и 14 час. 20 мин. в броню рубки ударило два снаряда, осколками были ранены находившиеся в рубке, не исключая и сидевшего на полу ад­мирала. Одновременно из-за перебитых приводов к рулевой машине и машинных телеграфов к левой машине корабль неудержимо (это было около 14 час. 26 мин.) покатился вправо и, описывая пол­ную циркуляцию, прорезал строй эскадры за кормой "Сисоя Великого" (он успел дать полный ход, избежав таранного удара) и, разойдясь с также удачно успевшим отвернуть влево "Наварином", за­стопорил машины, чтобы начать управляться без помощи руля.

Эскадра, только что пережившая гибель пере­вернувшегося "Осляби", лишилась теперь и своего флагманского корабля. Ее, в соответствии с ранее отданным приказом адмирала, продолжал вести на север шедший в строю вторым, а теперь оказав­шийся головным "Император Александр III". Ли­шенный возможности управляться, быстро отстав­ший "Князь Суворов" должен был теперь, согласно тому же приказу, рассчитывать только на свои соб­ственные силы.

Но японцы слишком рано сочли корабль поги­бающим: броненосцы этого типа обладали несравненно большей живучестью, чем те, к ко­торым принадлежал так быстро погибший "Ослябя". Искалеченный до неузнаваемости, охваченный сплошным каскадом огня, содрогавшийся от взры­вов патронов у орудий на мостиках, без мачт и дымовых труб, "Князь Суворов" имел еще достаточ­но сил, чтобы отбить первую атаку бросившихся на него миноносцев. Руль удалось поставить прямо, и, маневрируя машинами, корабль пытался следовать за эскадрой. И она, в силу ли совпадения последую­щих маневров под огнем японцев или повинуясь решению тех оставшихся неизвестными офицеров, а может быть, и матроса, что стоял у руля "Им­ператора Александра III", вернулась к изнемогаю­щему "Суворову". Это заставило отойти японские миноносцы и дало возможность миноносцу "Буй­ный" снять с "Князя Суворова" раненого адмирала и его штаб. В этой отчаянной операции, когда на крупной зыби миноносец бросало то вверх, то вниз, у борта броненосца, накренившегося на 10°, люди обоих кораблей проявили исключительное мужест­во и умение (всего было снято 8 офицеров и 15 матросов, прыгавших на корабль со среза броне­носца).

Продолжая отчаянный бой, эскадра вновь проложила курс на север, и "Князь Суворов", как ка­залось многим, стал в ее строю концевым кораблем. Но идти с флотом он уже не мог. По показаниям снятых с него штабных, восстановленным рулевым устройством нельзя было действовать из-за пере­битых приводов и потери всякой связи с цент­ральным постом, откуда пытались управлять кораблем. Переговорных труб, которые могли бы спасти положение, в рулевом отделении не было. Править по курсу непосредственно из рулевого от­деления также было невозможно — полагавшийся здесь по проекту боевой компас еще в походе, ради удобств плавания перенесли на верхний мостик и перед боем не возвратили. Начатая было лейтенан­том Леонтьевым (до подхода "Буйного") проводка для управления рулевым электродвигателем, види­мо, не получилась.

Управление непосредственно машинами из-за длительности и путаницы в передаче приказаний (по переговорной трубе через подбашенное отделе­ние) также не удавалось —и ранее проявляя рыскливость, корабль без руля держаться на курсе не мог. Продвижение вперед было ничтожным. Та­кой случай в приказах адмирала предусмотрен не был и практически в походе не проверялся. Не было предпринято и попыток силами крейсеров и охра­няемых ими транспортов снять людей с утратив­шего боеспособность корабля.

Оставленный эскадрой и забытый штабными чинами, "Князь Суворов" должен был повторить трагедию крейсера "Рюрик", погибшего в этих же водах 1 августа 1904 т. Последними офицерами корабля, которых запомнили и с помощью которых перебрались на "Буйный" штабные чины, были лей­тенанты М. А. Богданов, П. А. Вырубов и прапорщик В. И. Курсель. Они и возглавили последний бой корабля. К едва двигавшемуся, еще пол­ному людьми на боевых постах, но способному стрелять только из двух 75-мм кормовых пушек броненосцу с заходом солнца подкрались три мино­носца. Им не составило труда выбрать безопасную позицию и безошибочно выпустить по ярко пылав­шему в ночи и уже лежавшему на левом борту кораблю три торпеды. Корабль затонул в считанные минуты. Спасенных не было.

"Император Александр III". Единственный в эс­кадре имевший отборную команду Гвардейского экипажа, "Император Александр ИГ от остальных броненосцев серии отличался и своим опытом поч­ти годичной кампании (Корабль даже успел до начала войны окраситься в белый цвет для предстоявшего в 1903 г. заграничного плавания.) и налаженностью порядка службы, и свойственной гвардейцам подготовкой. Все это создало броненосцу репутацию образцово­го корабля, привычно бравшего адмиральские призы за скорость погрузки угля и успевавшего по окончании работ непременно подкрашивать борт и всегда выглядеть лучше всех.

Особенно радовало адмирала искусство своего кормового мателота всегда безукоризненно под­держивать в походе четкое равнение в кильватер флагманскому "Суворову". И даже если он совершал ошибку, как случилось на маневрах у Мадагаскара, то выговор за нее доставался не ему, а непричастному и едва не пострадавшему от этой ошибки, нелюбимому адмиралом "Орлу". В образец для всех кораблей приводился и организованный на "Императоре Александре III" порядок надзора за со­стоянием водонепроницаемых переборок и водоот­ливных средств. Но эта похвальная, хотя подчас уже без чувства меры, чисто гвардейская наклонность к чистоте и порядку помешала офицерам корабля решиться на связанные с ломкой и неудобствами меры по освобождению корабля от обилия запасов и, особенно, деревянных шлюпок и отделки кают.

Не поддержав подобные инициативы, выдвинутые специалистами "Орла" и "Бородино", офицеры "Им­ператора Александра III", возможно, повлияли и на скептическое отношение к этим мерам со стороны запретившего их командующего.

В бою 14 мая 1905 г., возглавив эскадру после выхода из строя флагмана, "Император Александр III" подтвердил лучшие традиции императорской гвардии: стойкость, бесстрашие, презрение к смер­ти. Именно "Александр III", вместо продемонстри­рованной командующим постыдной пассивной тактики, предпринял попытку прорваться под хво­стом японской колонны, когда адмирал Того, види­мо, уверившись, что русские неспособны ни к како­му маневру, в своем стремлении к массированию огня по головному кораблю слишком далеко вырвался вперед. И хотя из-за малой эскадренной скорости прорыв не удался, японские броненосцы, вынужденные совершить обратный упреждающий маневр, должны были ослабить огонь и даже, временно потеряв русскую эскадру, вовсе его прекратить.

Вступивший на место главных сил отряд броненосных крейсеров Камимуры, продолжая ид­ти прежним курсом, перенес свой огонь на уже утративший значительную часть артиллерии и вы­нужденный идти прежним 9-уз ходом "Император Александр III". Это дало передышку остальным кораблям, но уже около 14 час. 40 мин. "Александр III", получив, видимо, такие же повреждения, что и "Князь Суворов", вышел из строя. Быстро справив­шись с повреждениями, он занял место позади "Сисоя Великого" и возобновил бой.

За время перерыва, произошедшего из-за уси­лившегося тумана, корабль нагнал свой отряд и вступил в кильватер "Орлу". Строго, как и в течение всего похода, выдерживая интервал (шедший те­перь за ним "Император Николай I" заметно "оття­гивал"), "Александр III" вместе с отрядом оказался под особенно интенсивным расстрелом догонявшей справа японской эскадры. И до того уже сильно поврежденный, корабль вышел из строя и начал от­ставать, но, справившись с пожаром, еще раз на­гнал своих и шел между "Сисоем Великим" и "Ад­миралом Нахимовым".

Огонь противника достиг предельной интен­сивности—японцы спешили засветло реализовать плоды уже достигнутой победы. "Струя" японских снарядов начала перемещаться уже и на концевые броненосцы, и гибель их, казалось, была предре­шена. И в этот момент, как свидетельствовал на­блюдавший за боем с марса "Адмирала Нахимова" мичман Энгельгардт, строй эскадры с увеличив­шимся до опасного от циркуляции креном проре­зал, не переставая вести огонь, "Император Алек­сандр III", и японские броненосные крейсера немед­ленно перенесли на него весь свой огонь. Кем был предпринят этот ставший подвигом самопожерт­вования последний маневр доблестного корабля, кто успел дать команду о спасении людей — на эти вопросы история уже никогда не ответит.

Крен корабля на правый борт все увеличивался, палуба ушла под воду, и из воды показались винты, из которых правый еще работал. Это было на исхо­де 7 час. вечера. К сотням людей, державшимся на воде около днища (до 30 человек успели перебежать на него по уходившему в воду борту), поспешил державшийся поблизости крейсер "Изумруд". Но японцы, как они делали при гибели "Осляби" и как будут делать при гибели других кораблей, открыли огонь по приблизившемуся для спасения крейсеру. Сбросив койки, спасательные круги и пояса, "Изум­руд" должен был уйти.

Оставляя слева место гибели "Александра IIP, эскадра , ведя отчаянный бой, уходила на север. Бы­ло видно, что уже после захода солнца к еще державшемуся на воде днищу подходили японские миноносцы, но пытались ли они спасать тонув­ших — неизвестно. Не исключено, что кто-то, может быть, и был подобран, по мог и погибнуть как раз на тех немногих миноносцах, что были потоплены при ночных атаках русских кораблей. С корабля не спаслось ни одного человека.

"Бородино". Родоначальник серии, составившей главную силу эскадры, раньше всех начатый постройкой и дольше всех, в силу порядков казен­ного судостроения, строившийся, корабль, в отли­чие от "Императора Александра IIP, вышел в плава­ние далеко не в полной готовности. И потому нема­ло досталось ему в походе и грубых выволочек, и просто оскорблений со стороны нетерпеливого, жаждавшего скорейшей и полной исправности ад­мирала. Но судьба, словно оберегая корабль от несправедливости, наделила его дружной кают-ком­панией и знающим, прошедшим тихоокеанскую школу командиром.

Все эти достоинства в полной мере проявились сначала в строю эскадры, а затем и во главе ее, ког­да в бою выбыли два передних мателота. Уже в первые полчаса боя, когда "Бородино" на несколько минут вышел из строя (видимо, из-за неполадок рулевого устройства), он даже вне строя продолжал вести огонь, направляя выстрелы своей кормовой 305-мм башни над ютом закрывшего его от противника "Орла". Использовав имевшийся резерв скорости (еще одно подтверждение несостоятельно­сти заявлений 3. П. Рожественского о "тихоходности" его кораблей), "Бородино" вернулся на свое ме­сто впереди "Орла", а затем — это было около 14 час. 40 мин. — возглавил эскадру взамен выбывшего "Императора Александра ПР. Уже спустя 10 мин. его командир капитан 1 ранга П. И. Серебренников, оценив обстановку, предпринимает попытку про­рваться между строем японских броненосцев, ко­торые слишком ушли влево (чтобы предотвратить прорыв, начатый "Императором Александром IIP), и их броненосными крейсерами, чрезмерно про­двинувшимися вправо. Убедившись в рискованно­сти боя с русскими броненосцами, еще сохранив­шими достаточно сил, Камимура отходит к своему 1-му отряду, и "Бородино" делает крутой поворот на юго-восток.

Этим курсом эскадра могла оторваться от противника (оба японских отряда шли в тот мо­мент в противоположную сторону) и спасти хотя бы часть кораблей. Такое решение, шедшее в разрез с директивой о прорыве во Владивосток, командир "Бородино" взять на себя не посмел. Это был вправе сделать адмирал Н. И. Небогатов, находившийся на "Императоре Николае I", к которому по всем нормам Морского устава должно было перейти командова­ние, но он никаких признаков активности не проявлял, по-прежнему, как ему предписал коман­дующий, держась в общем строю.

Около 15 час. 15 мин. "Бородино" снова ложится на курс NO 23° и, ведя эс­кадру, возобновляет бой с настигшими его обоими японскими отрядами. Боясь, видимо, что "Бородино" может попытаться реализовать еще сохранившуюся наступательную мощь своих передовых кораблей и бросится напролом, япон­ский командующий отходит на север и в сгустив­шемся тумане снова теряет противника. И опять адмирал Небогатое упускает возможность спасти остатки эскадры. Не желая брать на себя ответст­венность, он своим бездействием принуждает "Бородино" продолжать вести эскадру прежним, предписанным командующим курсом NO 23°. По­ворачивая на этот курс, "Бородино", а за ним и все броненосцы приближаются к месту боя наших крейсеров, которые, защищая свои транспорты (та­кую "стратегическую" задачу поставил перед ними в бою командующий), с трудом отбивались от насе­давших на них со всех сторон японских легких крейсеров. Огнем броненосцев японские легкие крейсера были рассеяны, но на гром выстрелов по­дошли главные силы противника, и бой возобно­вился с ожесточением последней, завершающей фа­зы. Дважды теряя ускользавшую от них русскую эс­кадру и не ожидая, что русские корабли, несмотря на всю мощь примененного против них огня, проявят столь необъяснимо высокую стойкость и живучесть, японский командующий приказал раз­вить предельную интенсивность, не жалея остав­шихся снарядов.

В этот период "Бородино", оставаясь с не выровненным креном на правый борт, был поражен залпом 152-мм снарядов, из которых один, беспре­пятственно пройдя просвет боевой рубки, разор­вался внутри. Взрывом убило старшего артил­лерийского офицера лейтенанта И. Е. Завалишина, старшего штурманского офицера лейтенанта Б. И. Чайковского, мичмана К. Р. де Ливрона, вах­тенного офицера мичмана А. В. Кочукова. У коман­дира П. И. Серебренникова оторвало кисть руки, и в командование вступил старший офицер капитан 2 ранга Д. С. Макаров. Тогда же в носовом каземате прошедший через порт 152-мм снаряд перебил прислугу обеих 75-мм пушек. Вторично был ранен командир этой батареи поручик граф Л. Бенингсен. Крен на правый борт увеличился, в батареях разго­рались пожары, и бороться с ними было уже неко­му. Все еще удерживая огнем 152-мм башен на без­опасном расстоянии пытавшиеся сблизиться то справа, то слева японские миноносцы (они уже приготовились к ночным атакам), корабль продол­жал бой с главными силами.

Но огонь корабля заметно слабел, из орудий­ных портов вырывалось пламя пожаров, в огне был и кормовой мостик, где, как было видно с "Орла", взрывались ящики с 47-мм патронами. Незначи­тельный до того 4—5° крен вдруг начал быстро на­растать, и корабль, успев сделать последний залп из правой 152-мм башни, в то же мгновение начал не­удержимо валиться на борт. Это произошло около 19 часов за считанные минуты до уже начавшегося захода солнца. На шедшем в кильватер "Орле", что­бы не столкнуться с перевернувшимся кораблем (винты его еще продолжали медленно вращаться), едва успели отвести руль. Ни он, ни следовавшие за ним корабли, ведя ожесточенный бой и уже не имея никаких спасательных средств, ничем не могли по­мочь погибавшим. Людей, державшихся на днище и плававших вокруг него, поглотила быстро насту­пившая ночь. Единственным спасенным с корабля оказался марсовый Семен Ющин. Удержавшись за всплывший с корабля рангоут гребного катера, он спустя несколько часов был подобран проходившим мимо японским миноносцем. Других свидетелей боя с "Бородино" не оказалось.

"Орел". Позже всех, за 5 дней до ухода из Реве­ля (едва не опоздав к высочайшему смотру), присо­единившийся к эскадре, этот четвертый броненосец серии начал поход с большим числом не прошед­ших испытаний технических средств. По счастью, удачный подбор офицеров и командира позволил очень скоро создать в кают-компании обстановку подлинно творческой заинтересованности в совер­шенствовании своего корабля, позволившую сде­лать для его боеготовности значительно больше, чем это удалось экипажам других кораблей.

Здесь не было ни снобов, ни кичившихся своей родовитостью аристократов, ни просто равнодуш­ных к службе бездельников. Эту атмосферу, лишь изредка осаживая иногда перехлестывавшие через край свободу и демократичность суждений, поддер­живали и умело направляли на интересы службы старший офицер и командир корабля. На "Орле" не стали раздувать в политическое дело просветитель­скую деятельность среди матросов, в которой был замечен баталер А. С. Новиков.

Единым фронтом выступила кают-компания "Орла" в защиту чести и достоинства своего товари­ща— мичмана, подвергшегося высокомерному об­ращению со стороны одного из штабных чинов, а затем и ошельмованному в одном из приказов ко­мандующего. Включение в состав кают-компании полного творческих инициатив и свободомыслия, только что прошедшего при постройке "Орла" шко­лу практического судостроения корабельного инже­нера В. П. Костенко также способствовало формиро­ванию живой заинтересованности офицеров в деле совершенствования своего корабля.

Это редкое для той поры творческое единоду­шие позволило в конечном счете сформировать под председательством командира и при участии всех старших специалистов своего рода неформальный совет, который разработал и полностью сумел осу­ществить первую по широте охвата проблем про­грамму мер по повышению живучести и боеспособ­ности корабля. Она, как рассказывал в дальнейшем В. П. Костенко, включала семь основных направле­ний: дополнительную защиту людей и техники (по­средством завес из стальных тросов-колосников и т. д.) от действия снарядов противника; всемерное уменьшение пожароопасности (с устранением дере­вянных изделий, вещей и деревянной отделки) и повышение надежности действия и защиты пожар­ных систем; выравнивание крена и усиление водо­непроницаемости полупортиков батарей 75-мм ар­тиллерии; отработка маршрутов сообщения между боевыми постами и доставки раненых (включая прорубание лаза в настиле мостика для хода в бое­вую рубку при сбитых трапах); управление рулем из запасных пунктов; местную защиту дальноме­ров, прожекторов, систем ПУАО и средств связи; средства заделки пробоин в легком борту.

Кроме того, пользуясь разработанными А. Н. Крыловым таблицами непотопляемости, В. П. Кос­тенко по собственной инициативе вычислил крены, дифференты и осадку корабля, которые соответст­вовали затоплению отсеков под броневой палубой. На основе этих данных совместно с трюмным механиком Н. М. Румсом он выявил наиболее опасные случаи, и с согласия старшего механика И. И. Парфенова и командира Н. В. Юнга началась планомерная работа по конструктивному предотв­ращению этих опасных случаев.

Тогда-то и выяснилось значительное несоот­ветствие между этими задачами и возможностями штатных систем. Оказалось, что при разрушении легкого борта крен уже в 7° (вследствие перегрузки корабля) приводит к беспрепятственному распрост­ранению воды по главной броневой палубе, на которой имелась лишь одна водонепроницаемая пере­борка на 13 шп. Это означало быструю потерю ос­тойчивости и опрокидывание. Такой случай, едва не погубивший корабль, уже произошел во время Гулльского инцидента, когда из-за сильного волнения вода начала поступать на центральную батарею че­рез открытые комендорами наветренные порты. Только немедленным их задраиванием и спуском воды в верхние бортовые коридоры через открытые броневые крышки удалось остановить начавшееся катастрофическое уменьшение остойчивости.

С учетом этого опыта определились три глав­ные задачи, решение которых обеспечило повыше­ние безопасности корабля и эффективную борьбу за его живучесть. Это было повышение начальной ос­тойчивости, создание системы отсеков, затопление которых позволяло с наибольшим эффектом вы­прямлять крены и дифференты, и, наконец, обеспе­чение максимальной скорости этого затопления. Быстрое контрзатопление являлось решающим фактором. Для этого время его действия при кренах до 7° должно было составлять не более 3—5 мин. Тщательное наблюдение в походе за состоянием на­грузки корабля позволило (использовав в качестве кренования момент подъема 25-тонного минного катера) в дальнейшем контролировать состояние начальной остойчивости в зависимости от приема и расходования грузов.

Силами команды на батарейной палубе обеспе­чили не предусматривавшуюся по проекту водонеп­роницаемость броневых траверзов на шп. 31, 63, 91, а легкую переборку на шпангоуте 87 с той же целью прочеканили и подкрепили. Благодаря этим мерам вода, попавшая на палубу, могла быть локализована в каждом из шести образовавшихся отделений. Крышки портов 75-мм орудий снабдили также не­штатными приспособлениями для быстрого откры­вания и закрывания, а навыки пользования ими от­рабатывали на специальных учениях.

Для быстрого восстановления остойчивости в случае получения кораблем пробоины создали так­же не предусматривавшуюся французским проек­том систему автоматического контрзатопления от­секов, противолежащих аварийному. Ее особенность состояла в том, что штатные креновые трубы, сое­динявшие между собой симметричные бортовые отсеки, применили в качестве водопротоков из за­ранее заполненного пресной водой отсека одного борта в пустой отсек другого. Это позволяло созда­вать кренящий момент простым открыванием кра­на и не требовало перекачивания или приема воды из-за борта. Таким путем в течение 2 мин. удава­лось справляться с 6° и даже 10° креном от боль­ших масс воды, скапливавшихся на палубах при ту­шении пожаров.

Прошедшие специальную подготовку, хорошо натренированные трюмные старшины и их подруч­ные стали благодаря этому новшеству спасителями корабля в бою, когда он из-за перекатывавшейся по палубам воды оставался в накрененном положении. Чрезвычайно важной мерой было и освобождение корабля от значительной массы имевшихся на нем горючих материалов. Их обилие в деревянной отделке верхних рубок, адми­ральского помещения, ка­ют-компании и офицер­ских кают крайне поразило побывавшего в Ревеле на "Князе Суворове" герман­ского военно-морского агента. По его словам, на германских кораблях допу­скается только металличе­ская мебель, а в военное время ковры, занавески, шторы и мягкие кресла (ими обзавелись для своих кают и многие офицеры — Р. М.) в кают-компании, го­стиных и офицерских по­мещениях вообще запреще­ны. За такое состояние, в каком находились шедшие на войну русские броненос­цы, в германском флоте ко­мандиры были бы отданы под суд.

Но любители комфорта не верили в опасность пожаров. Такого же мнения придерживался, види­мо, и адмирал, который не поддерживал инициати­ву флагманского корабельного инженера Е. С. Политовского о решительном освобождении кораблей от дерева и кардинальной их разгрузке. Скептиче­ски отнеслись к таким предложениям инженеров "Орла" и "Бородино" также и на гвардейском "Импе­раторе Александре III", где В. П. Костенко при­шлось, как он писал позднее, выслушать целую отповедь о "мичманском" направлении мыслей кают-компании "Орла", где слишком уж любят "играть в войну", что при сильных противопожар­ных средствах нечего бояться огня и что легко раз­орить каюты, но неудобно будет в них жить и дорого восстанавливать их отделку, если во Влади­восток удастся прийти с небольшими поврежде­ниями.

В результате насущно необходимые меры, ко­торые могли спасти корабли, взяли на себя сме­лость (уговорив командира) осуществлять в полной мере только на "Орле" и отчасти на старых, особен­но переполненных деревом броненосце "Наварин" и крейсерах "Адмирал Нахимов" и "Дмитрий Дон­ской". Не было забыто на "Орле" и такое средство, как покрытие перед боем деревянного настила палу­бы негорючим, предусмотрительно заготовленным перед уходом из Кронштадта составом. Утилизации подвергли даже мешки с углем, остававшиеся в ба­тарее 75-мм орудий, — из них устроили защитные брустверы.

Все эти меры и тренировки личного состава по борьбе за живучесть позволили "Орлу" вступить в бой в полной уверенности в надежности своей тех­ники и всего корабля. Более чем существенно и то обстоятельство, что машины корабля, благодаря ис­ключительно заботливому уходу и надзору, находи­лись в лучшем состоянии, чем при выходе из Крон­штадта и даже в ночном переходе после боя 14 мая действовали вполне исправно и легко могли обеспе­чить 16 уз, а если надо, то и близкую к приемной 18-уз скорость. Будь на других кораблях проведена столь же настойчивая и кропотливая подготовка, как на "Орле", прояви адмирал действительную, а не показную заботу о боевой подготовке кораблей, их гибель, безусловно, не была бы столь быстрой и, возможно, могла быть предотвращена.

В бою обстоятельства сложились так, что, буду­чи четвертым в строю, "Орел" лишь к концу дня стал объектом уничтожения. Следуя в кильватер за "Бородино", он не мог помочь оказавшемуся от него вблизи слева "Ослябе". "Второму отряду вступить в кильватер первому", — требовал сигнал адмирала, все еще продолжавшего за секунды до открытия ог­ня "дрессировать" своих командиров. И "Ослябе" ни­чего не оставалось, как уменьшить скорость, а затем и вовсе остановиться, чтобы дождаться, когда "Орел", идя с 9-уз скоростью, настолько продвинет­ся вперед, чтобы можно было лечь ему в кильватер, предварительно довернув вправо. Так адмирал, без­дарно просчитавшись в своем "генерал-адъютант­ском" глазомере, выстроил свой отряд, не дойдя до створа линии, которой до начала "маневра" шли "Ослябя" и остальные, ведомые им броненосцы. Он предпочел, чтобы из созданной им глупости эти ко­рабли выпутывались сами.

В результате японцы беспрепятственно откры­ли бешеный огонь по выделявшемуся своей высокобортностью, более других выдвинутому к ним и несшему контр-адмиральский флаг "Ослябе" и пол­учили возможность с предельной эффективностью продемонстрировать русским устрашающее дейст­вие нового метода стрельбы: эллипс огня накрывал не только "Ослябю".

Из кормовой 305-мм башни "Орла", оказав­шейся под градом снарядов, было видно, как с пер­вых японских залпов левый борт поворачивавшего­ся в кильватер "Орлу "Осляби" вспыхнул разрывами попавших в него снарядов, и уже через 10 минут непрерывного огня этот броненосец-крейсер пол­учил тяжелые повреждения. Но и в этот период боя "Орел" ничем не мог помочь своему кормовому ма­телоту. Его огонь по поднятому с началом боя на "Суворове" сигналу "1" (то есть бить по головному противника) был сосредоточен по флагманскому кораблю японской эскадры "Микаса".

Прошло несколько минут этой отчаянной, но бесполезной стрельбы со всей эскадры, прежде чем на "Орле" первыми решились нарушить приказ ге­нерал-адъютанта. Оказалось, что во множестве па­дений снарядов, окруживших со всех сторон "Микасу", корректировка стрельбы нашими кораблями была совершенно невозможна: никто не мог отли­чить падения своих снарядов. Это была страшная катастрофа: то, что годилось для стрельбы одиноч­ного корабля, было неприемлемо в условиях эскад­ренного боя. Этого плац-парадный "генерал-адъю­тант", показной стрельбой вызвавший когда-то вос­торг хитрого императора Вильгельма II и недалеко­го Николая II, предвидеть не мог.

Уже с третьего выстрела из своей, считавшейся пристрелочной, левой носовой башни ее командир лейтенант К. П. Славинский вынужден был отка­заться от попыток провести пристрелку и начал стрелять по показаниям дальномеров. Но вскоре ушедший вперед "Микаса" оказался вне углов об­стрела большинства орудий, и из боевой рубки при­казали вести самостоятельный огонь по целям, до­ступным для орудий. Такой целью был избран бро­неносный крейсер "Ивате", который из-за продол­жавшегося обхода японцами русской колонны оказался уже на траверзе "Орла".

Участвуя в расстреле "Осляби", он с самого на­чала боя не подвергался обстрелу, и державший на нем флаг контр-адмирал Симамура не мог, навер­ное, не нарадоваться дисциплине на русской эскад­ре, корабли которой даже из-за спины "Орла" стара­тельно, но безуспешно вели огонь по далеко ушедшему вперед "Микасе". "Орел" нарушил эту идил­лию, подтвердив еще раз, что в одиночном бою на­ши корабли вполне отвечали всем правилам артил­лерийского искусства.

Третьим пристрелочным выстрелом (падения снарядов около шедшего на "тихой воде" "Ивате" были хорошо видны) противник был накрыт с рас­стояния 32 каб. Данные о прицеле и поправке цели­ка немедленно передали по еще действовавшей сис­теме ПУАО в плутонги групп левого борта. Эффект был поразительный. Несмотря на считавшееся по тогдашним понятиям большое расстояние, "Ивате", увлеченный безнаказанным расстрелом уже сильно подбитого "Осляби", был накрыт сразу несколькими снарядами с "Орла". На корабле, как стало потом известно, были подбиты боевая рубка, носовая баш­ня, сильно разрушен ряд надстроек. Спасаясь (удач­но попавший 305-мм бронебойный снаряд мог бы решить участь крейсера), "Ивате" круто ушел влево, увеличив расстояние до 70 каб. Это было около 14 час. 30 мин.

Выход в 14 час. 20 мин. из строя "Осляби" и од­новременно с ним "Бородино" привел их относи­тельно японцев почти в створ с "Орлом", и те не замедлили реализовать эту благоприятную для них ситуацию. В этот период боя, несмотря на поддерж­ку "Бородино" (его кормовая 305-мм башня без­остановочно посылала свои снаряды над ютом "Ор­ла"), корабль понес значительные потери и получил ощутимые повреждения. И хотя броня нигде не бы­ла пробита, все же исключительная интенсивность обрушившегося на корабль града снарядов приво­дила к неуклонно множившимся разрушениям не­бронированных участков борта, палуб и надстроек.

Так нелепо (уже во второй половине боя) погиб пользовавшийся особенным уважением команды и офицеров лейтенант А. В. Гире. Он командовал пра­вой группой артиллерии, управляя огнем правой носовой 152-мм башни. Счастливо избежав гибели от пожара и взрыва патронов своей башни (раска­ленный осколок снаряда, влетев в от­крытую горловину в крыше для выбра­сывания гильз, воспламенил кранцы), он отправил на перевязку уцелевших из прислуги и сам сделал оба выстрела из заряженных перед этим орудий. По вы­зову управлявшего кораблем старшего офицера Гире отправился в боевую рубку для замены раненого старшего артиллерийского офицера лейтенанта Ф. П. Шамшева. И в момент, когда он поднимался по штормтрапу на мос­тик, под ним от разорвавшегося снаряда вспыхнул хранившийся побли­зости пластырь. Сигнальщики подхва­тили лейтенанта, руками сбили пламя, но полученные ожоги не оставляли на­дежды выжить.

С пожарами, благодаря заранее принятым мерам, удавалось справлять­ся, хотя и на "Орле" горевшие обломки иногда попадали даже в шахты элевато­ров, а вода через разбитые люки и комингсы проникала в погреба боеприпасов. Башен­ные установки (особенно 305-мм орудий) проявили высокую живучесть, выдерживая по несколько пря­мых попаданий 305-мм снарядов, но явная затесненность 152-мм башен среди корпусных конструк­ций и обращавшееся в ловушку при близком взры­ве хитроумное устройство мамеринцев (их кольце­вые швеллеры сминались, зажимая один другого) приводили к заклиниванию, с которым справиться не удавалось. Так к концу боя полностью или час­тично (с большим ограничением угла поворота) оказались заклиненными две правых и одна левая башня. Много бед принесли широкие амбразуры башен. К концу боя могла стрелять только правая носовая, но и она из-за безнадежно выгоревшей при пожаре электротехники могла действовать только вручную и требовала нового состава прислуги. Из остальных левая носовая была безнадежно переко­шена и искорежена последовательными попадания­ми 4 или 5 снарядов. Левая кормовая не могла больше стрелять из-за осколка, засевшего в канале одного орудия, и опасно глубокой выбоины на ство­ле другого. У трех других было частично или на­мертво заклинено горизонтальное наведение. Из них правая средняя (командир артиллерийский кондуктор Панцырев) выдержала пожар воспламе­нившихся патронов из-за осколка, попавшего в ам­бразуру. В ней убило 3 человека, многие получили сильные ожоги.

Проницаемы для осколков, несмотря на бро­ню, оказались и башни 305-мм орудий. В кормо­вой во время расхождения на контркурсах (около 14 час. 40 мин.) с японской эскадрой, когда огонь с обеих сторон достиг наибольшей силы, снаряд 203-мм калибра ударил в вертикальную броню под кромкой левой амбразуры. Часть крыши, разорвав­шись по стыку, опустилась двумя углами вниз, ог­раничив угол возвышения орудия (стрелять можно было не дальше 30 каб). Множество осколков про­никло в башню (они попадали даже в отделение штурвалов ручного горизонтального наведения), убив одного комендора и ранив троих. Но несмотря на это, повреждено было только приспособление для стрельбы гальваническими трубками. Выдержа­ла башня и попадание в крышу, от которого, поте­ряв глаз при взрыве у рубки, чудом остался жив командир башни О. А. Щербачев. Передав коман­дование башней кондуктору Расторгуеву, мичман, невзирая на ранение в голову и потерю глаза, остал­ся в башне. Башня продолжала стрелять, беспере­бойно действовали и механизмы подачи боеприпа­сов, а прислуга в погребах, по словам мичмана Щербачева, "работала идеально", обеспечивая воз­можность выстрела через каждые две минуты. Та­кой скорости редко удавалось добиться на учениях. В результате интенсивной стрельбы этой башни в ее погребе к исходу боя оставалось по 2 фугасных и по два бронебойных снаряда. Также исправно дей­ствовала носовая башня, командир которой лейте­нант С. Я. Павлинов отделался лишь контузией. У ее левого орудия отбило часть ствола, поэтому в по­гребе осталось 52 снаряда.

Бой показал целесообразность бронирования батареи 75-мм пушек. Их 76-мм броня выдержи­вала попадания даже 305-мм фугасных снарядов, которые иногда выплавляли в плите язвы глубиной до 25 мм, но не пробивали ее. К несчастью, преиму­щества броневой защиты сводились почти на нет уязвимостью открытых, по старинке открывавших­ся настежь, орудийных портов, которые, как и ба­шенные амбразуры и смотровые просветы рубок, беспрепятственно поражались осколками. Таков был парадокс эпохи, отвыкшей от серьезных артил­лерийских сражений. При исключительной интен­сивности огня японских кораблей все казематы 75-мм артиллерии новых русских броненосцев ока­зались в значительной мере выведенными из строя. Так взрывы двух 203-мм (или одного 305-мм) сна­рядов, попавших в левые порты носового каземата, уничтожили оба орудия, убили командира плутонга мичмана А. П. Шупинского и трех комендоров, ра­нив остальную прислугу. Осколками, проникшими через дверь в продольной броневой переборке, была взорвана часть патронов и выведено из действия правое орудие. Броня позволяла в течение боя вести огонь из центральной батареи 75-мм пушек, но и здесь потери из-за открытости амбразур были зна­чительными. Командир левой батареи мичман князь Я. К. Туманов был тяжело ранен и командо­вать пришлось командиру правой батареи мичману Н. А. Сакеллари.

Кормовой, наиболее компактный каземат, за­нимавший часть офицерской гостиной, выдержал несколько попаданий тяжелых снарядов в броню, но был опустошен более легкими снарядами, проби­вавшими легкие полупортики или влетавшими прямо в порты. Трое комендоров были убиты, ос­тальные ранены. Тело командира батареи прапорщика Г. А. Андреева-Калмыкова, в азарте боя вы­шедшего управлять огнем батареи на адмиральский балкон, нигде найти не могли. Снесло ли его взрывом ударившего в броню снаряда, убило ли пря­мым попаданием или раненого смыло неожиданно вкатившимся водяным валом — неизвестно. И только после его гибели, когда из боевой рубки "Ор­ла" заметили, как водяные валы накрывают балкон впереди идущего и также перегруженного "Бороди­но", последовал приказ задраить и забаррикадиро­вать мешками с углем весь кормовой каземат.

Вслед за предшествовавшими кораблями по­вторилась на "Орле" и трагедия командного состава, для которого несостоятельная в своей конструкции боевая рубка в бою превращалась в гибельную ло­вушку. Наспех придуманные, непроверенные стрельбой на полигоне, уже в походных условиях установленные козырьки-ограничители визирных просветов "счистило", как говорили офицеры, взры­вами первых же попавших в броню рубки снарядов, и люди в рубке оказались так же беззащитными, как был беззащитен почти полностью уничтожен­ный командный состав "Рюрика" в бою 1 августа 1904 г. и как был беззащитен командный состав ко­раблей в бою в Желтом море 28 июля того же года. С ужасающим однообразием попадания снарядов и осколков внутрь боевых рубок продолжали выво­дить из строя и корабли 2-й Тихоокеанской эс­кадры.

На "Орле" к концу боя почти все люди в рубке были серьезно (некоторые до трех раз) ранены, а большинство приборов и приводов управления раз­бито. Взрывом 203-мм снаряда в рубке были унич­тожены дальномер, боевые указатели системы ПУАО и доска переговорных труб. Расстояние при­ходилось теперь передавать в центральный пост по чудом уцелевшей переговорной трубе.

Трудно было пользоваться и оптическими при­целами, которые заливались водой, вздымавшейся у бортов от взрывов, и быстро покрывались ко­потью от дыма. В батарейной палубе завеса уголь­ной пыли, взбитой из-под бимсов, закрытых за­шивкой (последствия использования батареи в ка­честве склада угля), и вовсе заставила перейти от телескопических к обычным прицелам. Имелись основания и к подозрениям о рассогласовании при­целов с орудиями вследствие недостаточно надеж­ного способа их крепления.

По счастью, повреждения в боевой рубке "Орла" не затронули рулевого управления — оно весь бой действовало безотказно, и у иссеченного осколками штурвала свою героическую боевую смену отстояли израненные рулевой Кудряшов и боцман Копылов. Не покидал своего поста трижды раненный стар­ший артиллерийский офицер лейтенант Ф. П. Шамшев, пока не был сменен лейтенантом Г. М. Рюмином. Тяжело раненного лейтенанта В. А. Саткевича не посту старшего штурмана заменил мич­ман Н. А. Сакеллари. Вернувшийся после перевязки младший штурман лейтенант Л. В. Ларионов вы­шел на мостик для глазомерного определения рас­стояний, но был ранен и вторично уведен на пере­вязку. Около 15 час. взрывом в просвете рубки в третий раз ранило командира, а его ординарец был убит осколком в голову. И пока командира, переда­вая с трапа на трап, несли по шканцам на перевя­зочный пункт, крупный осколок разорвавшегося снаряда пробил ему спину почти навылет. Помочь ему врачи были уже бессильны.

В рубке из прежнего состава оставались лишь старший офицер капитан 2 ранга К. Л. Шведе — он, несмотря на контузию, вступил в командование ко­раблем. Вместе с горнистом Болесто и подоспев­шим артиллерийским квартирмейстером Иголкиным им вместо управления боем пришлось начать отчаянную борьбу с пожарами, со всех сторон окру­жавших рубку. Горела импровизированная, увы, не оправдавшая себя на всех кораблях защита из мат­росских коек, которыми обложили прожекторы, свес шлангов и проводов. Сложенные поблизости ящики с патронами пришлось спешно выбрасы­вать за борт. Под рубкой, грозя соединиться с пожа­ром на мостике, разгорался огонь в малярной каю­те, где были сложены пластырь, тросы, тали и бло­ки. В коечных сетках горели (хотя их обильно смо­чили перед боем водой) уложенные в качестве защиты от осколков угольные мешки. На носовых рострах от взрыва очередного снаряда загорелись шлюпки. Пожарный диви­зион под руководством мичмана Д. Р. Карпова был поглощен борьбой с пожа­рами на шканцах и верхней палубе. И только собрав на носовом мостике послед­ний резерв из прислуги 47-мм пушек (для чего при­шлось сыграть сигнал "от­ражение минной атаки"), боевую рубку и мостики удалось отстоять.

Пока на "Орле" под ожесточенным огнем врага боролись с пожарами, а башни продолжали вести интенсивную стрельбу, ко­рабль, следуя за головным "Бородино", описал боль­шую петлю к востоку, на юг и обратно на север. Этим маневром эскадра, по-видимому, пыталась прикрыть с трудом маневрировавший, но продол­жавший за ней держаться и до неузнаваемости обе­зображенный "Князь Суворов". Тогда же "Орлу" ог­нем левого борта пришлось отогнать приготовив­шиеся для атаки "Суворова" японские миноносцы. Башни 305-мм орудий в это время вели огонь по японским броненосным крейсерам, а затем и поя­вившимся за ними броненосцам.

Дым сражения, смешавшись с туманом, пре­рвал бой почти на час и позволил "Орлу" оконча­тельно справиться с пожарами. Действовавшему на верхней палубе пожарному дивизиону особенно по­могли подоспевшие боцман Воеводин и возвра­щавшийся после перевязки лейтенант К. П. Славинский. Пользуясь неожиданной передышкой, под руководством единственного оставшегося в строю мичмана С. Я. Павлинова, по поручению К. Л. Шве­де, удалось исправить некоторые повреждения в ба­шенных установках.

В разгоревшейся с 16 час. 40 мин. последней стадии боя "Орел" подвергался все более интенсив­ному огню со стороны японской эскадры, а с ги­белью "Бородино, весь свой огонь они перенесли на "Орел", вставший во главе эскадры. В эти последние полчаса боя корабль выдержал попадания еще не­скольких десятков снарядов.

Были выведены из строя почти все башни 152-мм орудий, 75-мм пушки, в рострах и на палу­бе с новой силой возобновились пожары — взрывы японских снарядов, развивавшие чрезвычайно вы­сокую температуру, вновь воспламеняли все то, что уже залили водой. Японские миноносцы, пытавши­еся под прикрытием опускавшейся тьмы совершить первую массовую атаку, удалось отогнать.

С заходом солнца (это произошло в 19 час. 30 мин.), сделав последний залп по выдававшему "Орла" зареву пожаров, японский флот отвернул вправо и прекратил бой. По сигналу теперь уже окончательно вступившего в командование остатками эскадры контр-адмирала Н. И. Небогатова "Орел" уступил место головного обогнавшему его "Императору Николаю I". Так решилась судьба ко­рабля, который, сохранив в полной исправности свои машины, мог бы, развив полную скорость, со­вершить самостоятельный прорыв или побудить адмирала дать кораблям возможность каждому про­рываться отдельно. Ведь так уже сделал крейсер­ский отряд и часть других кораблей, ушедших вско­ре на юг. Для "Орла" такое решение было бы не только оправданным, но и, безусловно, обязатель­ным. Но "школа" безынициативного послушания 3. П. Рожественского оказалась сильнее голоса разу­ма и веления судьбы.

Где-то неподалеку, не ведая о судьбе погублен­ной им эскадры, совершавший в ночи на "Буйном" свое одинокое плавание, он словно бы продолжал незримо присутствовать на кораблях, подавляя их волю, разум и инициативу. А у Н. И. Небогатова не нашлось ни собственного разума, ни советников подсказать способ спасения хотя бы части оказав­шихся с ним кораблей. Не нашлось сил для такти­ческих замыслов и у измученных боем, израненных и подавленных сценами разгрома эскадры офице­ров "Орла".

Всю ночь продолжалась на "Орле" отчаянная борьба за живучесть. Вода не переставала захлесты­вать через пробоины в легком борту. Подручными средствами силами всего экипажа восстанавливали водонепроницаемость переборок и бортовой обшив­ки выше брони и особенно — по портам 75-мм ба­тареи. Неоднократно спасенный в бою действием антикреновой системы В. П. Костенко и Н. М. Румса, броненосец, освобождаясь от переполнявшей его и гулявшей по палубам воды, постепенно увеличи­вал запас остойчивости.

Освобождая корабль от полусгоревших облом­ков дерева, расчищали, где можно, завалы из разрушенных и искореженных огнем и взрывами корпусных конструкций. А их было огромное мно­жество и на спардеке и в батарее, и в зияющих огромными проломами, разрушенных и выгорев­ших офицерских каютах. Собрали, чтобы утром предать морю, тела убитых.

И всю ночь огнем носовой 305-мм пушки, спо­собных действовать 152-мм башен и чудом уцелев­ших на носовом и кормовом мостиках 47-мм пу­шек отражали атаки японских миноносцев. Все 6 прожекторов, как их ни старались сберечь во время боя, оказались разбиты. Огонь спешно налаженного с помощью временной проводки одного из ка­терных прожекторов был слишком слаб, чтобы отыскать приближавшийся к борту миноно­сец. Но это несчастье оказалось во благо: отсутствие возможности ночью освещать и тем привлекать к себе плохо ориентировавшиеся в темноте минонос­цы помогло "Орлу" избежать торпедных атак. Очень скоро на "Орле" оценили это и стреляли только по тем миноносцам, которые появлялись в действительно опасной близости и были различимы. Этой тактике, применявшейся на 1-й Тихоокеанской эскадре, 3. П. Рожественский, в силу ли своего самомнения или иных "высоких" мотивов, корабли 2-й эс­кадры не обучал.

Спасительным оказалось и непроиз­вольное включение "Орла" в отряд Н. И. Небогатова (головным шел "Император Николай Г, за "Орлом" — "Генерал-ад­мирал Апраксин" и "Адмирал Сенявин"), корабли которого до присоединения к эс­кадре 3. П. Рожественского были при­учены плавать без ходовых огней. Скрыв огни и не открывая лучей прожекторов, стреляя только по явно обнаружившим себя миноносцам, они без повреждений сумели отбить все восемь предприни­мавшихся за ночь атак. Прорывавшиеся в одиночку или отставшие от отряда Н. И. Небогатова корабли эскадры отчаянно светили в ночи и все за это жестоко по­платились: бросавшиеся со всех сторон на луч прожектора миноносцы сумели подорвать крейсер "Адмирал Нахимов" и броненосцы "Сисой Великий" и "Наварин".

Самоотверженно несли свои из­нурительные вахты машинная и коче­гарная команды, которые в бою вместо обычных в походе 6 — 9 уз доводили скорость до 13 уз. В полном неведении о том, что происходит наверху (сведения поступали невнятные и отрывочные), не зная, чем может грозить очередной, упорно нарастающий крен, люди у ма­шин и котлов "Орла", как и их товарищи на погибших кораблях, совершали свой никем не оцененный подвиг.

Исправное действие механизмов, не­медленное и точное исполнение команд из боевой рубки, а затем — центрального поста обеспечивал в правой машине старший механик полковник (Уже в походе власти осенило вернуть механикам и инже­нерам утраченные при шестаковских реформах военные чины.) И. И. Парфенов, назначенный на корабль, вопреки обыкновению, чуть ли не перед уходом корабля в плавание. Левой машиной управлял штабс-капитан К. А. Скляревский. Безот­казное питание паром главных механизмов и корабельной электростанции на всех требовавшихся режимах обеспечивали в носовой кочегарке — вахтенный механик поручик Н. Г. Русанов, в кормовой — прапорщик по механической части В. И. Антипин. У минных аппаратов в готовности к действию находился прапорщик по механической части П. А. Можжухин. Прапорщики из выпускни­ков гражданских технологических институтов от­лично справлялись со своими обязанностями и ни в чем не уступали своим сверстникам, подготовлен­ным Кронштадтским инженерным училищем.

Был момент, когда удушающие газы от разрывов японских снарядов на рострах вместе с дымом пожаров по вентиляционным шахтам за­полнили второе отделение первой кочегарки, отчего боевой смене пришлось даже временно покинуть его и остановить вентиляцию. Но на работе меха­низмов это не отразилось — люди успели вернуться и продолжили вахту у котлов. Не останавливая работу носовой кочегарки, поручик Русанов и коче­гарный старшина Мазаев справились и с разрывом паровой магистрали от одного из котлов. Ма­гистраль без промедления перекрыли, а котел переключили на питание вспомогательных меха­низмов. Счастливо обошлись для машин, не вызвав повреждений, и неоднократные случаи попадания осколков, проникавших в машинные отделения сквозь броневые колосники.

К утру, перераспределив уцелевших людей на боевых постах, подвели горький итог. Из команды недосчитались 73 человека, но в батарейной палубе, куда доставляли тела погибших, опознанных вместе с мичманом А. П. Шупинским оказалось только 27. Тела остальных были изуродованы до неузнаваемо­сти или, как прапорщика Г. А. Калмыкова, вовсе не нашли. Рано утром 15 мая 1905 г. погибших с соблюдением церковного обряда предали морю. Они были похоронены еще под Андреевским фла­гом, и уже в японском плену умерли пережившие невыразимые мучения от полученных ран коман­дир Н. В. Юнг и лейтенант А. В. Гире.

Утренние часы 15 мая 1905 г. прошли на корабле в тревожном ожидании встречи с против­ником, дымы которого то тут, то там обнаружива­лись на горизонте. В 10 час. утра окружение стало совершившимся фактом. С севера и востока, как выяснилось впоследствии, приближался 4-й, а за ним 5-й боевые отряды японского флота, с запада и юго-запада главные силы — 1-й и 2-й отряды, с юга 3-й боевой отряд. Кольцо готовился замкнуть шед­ший под флагом вице-адмирала Дева крейсер "Читосе".

Напряженно всматриваясь в приближавшиеся корабли, русские офицеры и сигнальщики не могли поверить своим глазам: корабли противника, по ко­торым целый день вели огонь русские броненосцы, не имели никаких видимых следов повреждений, ни одной сбитой мачты или дымовой трубы. Поя­вились даже предположения, и многие настаивали на этом даже по возвращении в Россию, что вчерашний бой вела с русскими союзная с японца­ми английская эскадра и что японцы явились толь­ко теперь, чтобы пожать лавры победы.

С недосягаемого для устарелой артиллерии "Императора Николая I" расстояния 70, а затем по мере сближения до 56 каб. японцы, словно де­монстрируя свое непостижимое искусство стрелять на дальние расстояния, начали неторопливо расстреливать флагманский броненосец. Отвечая им, "Орел" немедленно начал пристрелку. И тут произошло неожиданное. "Император Николай I" вдруг спустил боевые стеньговые флаги и флаг контр-адмирала, подняв вместо них сигнал по меж­дународному своду "сдаюсь".

Японцы, торжествуя, продолжали расстрели­вать сложившего оружие противника. И лишь с ос­тановкой машин и подъемом на "Николае" япон­ского флага стрельба прекратилась. Примеру флаг­мана, поднявшего для своих кораблей сигнал: "окруженный превосходящими силами неприятеля, принужден сдаться", последовали и остальные корабли. Только "Изумруд", дав полный ход, по­вернул в просвет между отрядами противника и, от­бившись от пытавших преследовать его легких крейсеров, вырвался на свободу. Командиры кораб­лей на японском катере были доставлены на "Им­ператор Николай I", где адмирал объяснил им мо­тивы сдачи: невозможность оказать сопротивление и нежелание обрекать людей на бессмысленную гибель.

Вернувшись на корабли, командиры застали уже хозяйничавших там японцев. У клапанов и приводов машин встали японские машинисты, и корабли, дав ход, вместо Владивостока проложили курс к берегам Японии. Так неслыханным в русском флоте (со времени 11 мая 1829 г., когда фрегат "Рафаил", вопреки мнению военного совета, был сдан командиром окружившей его турецкой эс­кадре) актом сдачи закончилась служба "Орла" под русским флагом. Попытки трюмных, действовав­ших по указанию офицеров, затопить корабль в пу­ти были предотвращены японцами, заметившими нарастание крена. Корабль привели в Сасебо.