Wundefwaffe

1904 год

 

Японская тактика периодически создавав­шихся искусственных подъемов и спадов напря­женности в отношениях с Россией, рутина служ­бы в отдаленной от России на тысячи верст гавани и подтачивавшая боеготовность флота экономия вооруженного резерва делали свое дело. C уходом во Владивосток после осенних манев­ров четырех крейсеров ("Россия", "Громобой", '"Рюрик", "Богатырь") уменьшился и состав эс­кадры. (Еще летом были переведены во Вла­дивосток 7 номерных миноносцев 203-206, 208, 210, 211). Прибытие двух новейших кораблей внесли оживление в сонное существование во­оруженного резерва. Вот-вот ожидался (как всем казалось) подход второго отряда подкреплений во главе с "Ослябей". А пока, не подозревая о судьбе отряда А.А. Вирениуса, эскадра в Порт-Артуре и "Цесаревич" с эскадрой продолжали боевую подготовку, стоя на якоре. Утром 20 ноября начальник эскадры вице-адмирал О.В. Старк (1846-1928) посетил "Це­саревич" и "Баян", после чего "Петропавловск" и "Боярин" снялись с якоря для похода в Че­мульпо. Этот корейский порт служил своего рода незримой границей интересов России и (Японии. Здесь держали свои стационеры европейские державы. Здесь всегда что-то происхо­дило. На сей раз предстояло разобраться в причинах нападения на русских матросов со стоявшей там канонерской лодки "Бобр" огромной толпы переодетых, как подозревали, под кули японских солдат. Уже тогда, подогретые открыто раздувавшейся в Японии шовинисти­ческой антирусской пропагандой, сыны Стра­ны восходящего солнца рвались в бой.

Утром 21 ноября "Цесаревич" и "Баян" снялись с якорей и вошли в Восточный внут­ренний бассейн. Началась разгрузка доставлен­ных корабельных запасов, предметов вооруже­ния и снабжения, переборки механизмов пос­ле дальнего похода. Здесь же корабли свою бе­лую окраску сменили на боевую. Как записа­но мичманом Шишко в вахтенном журнале "Цесаревича" от 1/14 декабря 1903 г. (в этот день броненосец из бассейна перешел на внут­ренний рейд, как с недавних пор начали назы­вать Западный бассейн), что "для окраски броненосца во время стоянки у стенки Восточ­ного бассейна в боевой цвет, перерасходовано 39 пудов 52 фунта олифы, 9 пудов 8 фунтов сажи, и 19 пудов 20 фунтов охры, о чем составлен акт".

Вечером к "Цесаревичу" присоединился и "Баян". Здесь в вооруженном резерве стояли броненосцы "Пересвет" (флаг контр-адмирала), "Ретвизан" (он пришел в Порт-Артур еще 21 апреля 1903 г., и на следующий день был за­числен в состав эскадры) "Победа", крейсеры "Аскольд", "Диана". "Паллада", "Новик", минный транспорт (заградитель) "Енисей", ка­нонерская лодка "Гиляк", транспорт "Ангара" (быв. пароход Добровольного флота "Москва"), "Ермак" и миноносцы. Как корабль-новичок, только еще приступивший к освоению програм­мы эскадренной боевой подготовки, "Цесаревич", как и "Баян", был оставлен в кампании. -Усиленно проводили ежедневные плано­вые работы и учения. Периодически устраива­ли боевые тревоги с "примерным" действием артиллерии, когда башни разворачивались на борт, а у орудий проделывали необходимые ма­нипуляции, имитировавшие заряжание, навод­ку и выстрел. С участием прибывших на кораб­лях французских инженеров готовились дора­батывать башенные установки. 15 декабря на корабле группу матросов-специалистов с эскад­ры экзаменовали по артиллерии и электротех­нике. В "организованных на эскадре в декабре 1903 г. двухмесячных офицерских штурманских курсах старший штурманский офицер "Цесаре­вича" преподавал практическую астрономию и навигацию. Командование и офицеры эскадры стремились, насколько это позволяла обстанов­ка, наверстать пробелы в подготовке молодых офицеров, составлявших весьма значительную часть корабельных кают-компаний.

Приход "Цесаревича" и "Баяна", ожидав­шийся подход отряда во главе с "Ослябей", вы­зывал у наместника подъем воинственного на­строения. На созванном 18 декабря совещании командиров и флагманов он объявил, что "счи­тает желательным идти к Сасебо и отыскать там неприятеля для нанесения ему 2-го Синопа". Но его убедили, что осмотрительней было бы все же дождаться идущих подкреплений. И тогда уже успех разгрома японского флота можно было считать гарантированным. Флаг-капитан эскадры капитан 1 ранга А.А. Эбергард был уверен, что и с имеющими силами успех боя у берегов Японии будет обеспечен. Более взве­шенную штабную мудрость проявил начальник временного морского штаба наместника контр-адмирал В.К. Витгефт. По его мнению, зада­чей флота следовало бы считать господство в Желтом море от Квантуна до Кельпарта, "вы­зывая неприятеля к себе от его берегов". Тем самым будет предотвращена наиболее ожида­емая операция японцев — высадка авангард­ной армии на западный берег Кореи. Но эскадре было все же поручено составить расчет потреб­ности угля для Похода к берегам Японии.

20 декабря, приняв представительную ко­миссию специалистов эскадры во главе с флаг­манским инженер-механиком (с "Петропавлов­ска"), А. Лукьяновым, "Цесаревич" на букси­ре портовых катеров вышел с внутреннего рейда на внешний. 15 выстрелами салютовали флагу находившемуся здесь "Петропавловска", полу­чили ответные по уставу 7 выстрелов и легли на курс зюйд-ост 78°. Осадка составляла носом 8,42 м, кормой 8,4 м. Это соответствовало водоизмещению 14 000 т. В полдень, находясь в 27 милях от Порт-Артура, ввели в действие все 20 котлов, довели в них давление до 16, а за­тем 17 атмосфер. Наибольшую частоту враще­ния валов при пробеге с 13 час. до 13 час. 30 мин. доводили до 88/92 об/мин. Скорость (по лагу) составила 17 уз.

Совместный поход 23 декабря с "Петро­павловском" не состоялся — флагманский бро­неносец ушел в Восточный бассейн. На "Цеса­ревиче" подняли брейд-вымпел старшего на рейде. По заведенному на эскадре обыкнове­нию грузили с барж уголь, пополняя запас до наибольшего, продолжали рейдовые учения и занятия. Отрабатывали отражение минных атак. Ночью освещали прожекторами подходившие пароходы, из которых один (это было на ис­ходе ночи 26 декабря), вдруг круто отвернул и ушел в море. Но на проверку подозритель­ного судна, послав вдогонку стоявший в тот день на рейде крейсер "Варяг" или вызвав из гавани' миноносец, прав и задач у старшего на рейде не было. Так за месяц до войны прояви­ла себя система формального отношения к ох­ранной службе.

28 декабря простились с крейсером "Ва­ряг", который в 1 час дня ушел в Чемульпо. Оттуда корабль уже не возвратился.

29 декабря, воспользовавшись (как пред­писывал адмирал) уменьшением морозов до 1° тепла, провели стрельбу из орудий. Стреляли по изготовленному собственными силами (это тоже была штатная практика того времени) плавучему щиту. Огонь в течение 1 часа 15 мин вели на скорости 12 уз. Стрельба была интен­сивнее, чем на испытаниях у Гиерских остро­вов во Франции — стекол, зеркал и посуды на корабле побили значительно больше. Но рас­ход боеприпасов был традиционно и до непри­личия экономным. Практическими и боевыми зарядами и патронами было сделано выстре­лов из 305-мм орудий 4 и 4, 152-мм 7 и 10, 75-мм 13 и 46, 47-мм 19 и 30. Как видно, не всем орудиям досталось сделать даже по одному выстрелу.

По существу, это была не боевая стрель­ба в цель, а всего лишь вторичная проверка ар­тиллерийских установок и корпуса корабля стрельбой. Элементарной практики в стрельбе и искусстве офицеров управлять огнем корабль не получил. И с таким уровнем подготовки ад­мирал Алексеев собирался воевать с Японией! Воспитанное "экономией" и цензом пренебре­жение к действительной подготовке корабля к бою фактически исключало это искусство из всех критериев оценки достоинств командиров и адмиралов. Все они, проиграв войну, сохраняли после нее право на получение "знака беспорочной службы", а управляющий Авелан был произведен в полные адмиралы. Даже "примерно-боевая стрельба" игравшая роль высшего смотрового экзамена, в действительности даже отдаленно не напоминала урок ведения эскадренного сражения.

Проведенная в присутствии наместника 19 октября 1903 г., она была низведена на роль шало что значащего показного маневра. К тактике боя она имела такое же отдаленное отношение, как прохождение войск церемониальным маршем. Приложенная тогда к приказу начальника эскадры схема маневрирования главных сил флота была, бесспорно, остроумна, изящна и компактна. Ее плотное построение на небольшом трехмильном пространстве моря было подчинено одной задаче — удобному обозрению стрельбы наместником. Простейшие заранее предусмотренные на схеме были и ма­невры, соединенные со всеми тремя видами стрельб и одновременным отражением атак миноносцев. Составленные из броненосцев два отряда (по три в каждом) по существу выпол­няли простейшие строевые упражнения, во время которых в течение двух часов проводи­ли и стрельбы. Отводилось на них два часа, но скорость назначалась лишь с 11 уз, минонос­цам предписывалось производить атаки на ско­рости 11 уз, курс отрядам назначался по дуге большого круга с расчетом держать цель на по­стоянном курсовом угле 70°.

На стрельбе, составлявшей для эскадры главный итоговый экзамен года, каждому 305-мм орудию разрешалось сделать не более трех (!) выстрелов: один практический и два несна­ряженными чугунными снарядами. На каждое 152-мм орудие отпускалось по четыре боевых патрона. Сверх того 6 патронов разрешалось употребить на пристрелку. При таком расхо­де, стреляя в щит по очереди (чтобы намест­ник, как было принято говорить, "одним взгля­дом" мог оценить результаты каждого кораб­ля), все разрешенные снаряды можно было вы­пустить в течение нескольких минут. Растяги­вая это время до двух часов, корабли немину­емо должны были приучаться к противоесте­ственному в боевых условиях темпу стрельбы "через час по чайной ложке". Об искусстве эс­кадренной стрельбы вопрос тогда по-видимо­му и не поднимался.

Как писал автору когда-то один из уча­стников порт-артурской обороны П.В. Воро­бьев (1878-1972), в Порт-Артуре служил меха­ником на "Властном")* стрельба составляла "общее горе наших флотов — не пользовалась расположением строевых офицеров. Стрельба — это была общая мука, к ней относились, как к неизбежному злу, а потому стреляли мы пло­хо — сама война это показала, в особенности в сравнении с японцами, которые стреляли пре­красно".

На условия подготовки кораблей, а так­же ошибки и заблуждения, накопившиеся в русском флоте к началу века автор, уже обра­щал внимание в своей книге ""Рюрик" был первым" (Л., 1989.). Передовые офицеры ука­зывали на многие недостатки, но верхушка мор­ского министерства с удивительной беззабот­ностью отворачивалась от инициативы, исхо­дившей даже из МТК. Так, еще в январе 1901 г. (журнал № 1 от 16-го числа) указывалось на отсутствие уже в нескольких выпусках артил­лерийского класса сколько-либо заметных одер­жимых своим делом специалистов и на неук­лонно продолжающееся падение уровня артил­лерийского искусства на флоте. Комплектация классов происходила принудительно ("по на­значению начальства"), так как офицеры, не видя перспектив для служебного роста, пред­почитали уклоняться от столь хлопотной, от­ветственной и не сулящей успехов по службе специальности. Беспросветным оставалось и по­ложение с базисными дальномерами (об этом уже говорилось) и с оптическими прицелами. Их и вовсе на кораблях не было, и с приобре­тением их тоже не спешили.

Провалить сумели даже инициативу, про­явленную самим императором. Лично ли он что-то почувствовал, удалось ли его кому-то надо­умить, или сыграло роль обыкновение заим­ствовать пример своего кузена "Вилли" (гер­манского императора), но в июле 1903 г. он вдруг вознамерился пожаловать для эскадры Тихого океана переходящий приз для состязательной стрельбы и изготовленную тогда же серебряную вазу. Ее Рожественский 18 июля 1903 г. отправил в Порт-Артур. Но здесь, пред­чувствуя большие хлопоты и неудобства, в во­сторг не пришли. Бюрократия двух штабов — наместника (В.К. Витгефт) и начальника эскад­ры (А.А. Эбергард), быстро сговорившись, сумела убедить наместника в том, что задуман­ная императором состязательная стрельба дол­жна быть признана "маневром не смотровым", а потому спешить с ее проведением не стоит. Сорвав эти стрельбы, два штаба фактически законсервировали все названные и неназванные здесь недостатки в боевой подготовке флота.

И в дни, когда японский флот безостано­вочно и самозабвенно, не жалея сил, средств и времени, энергично осваивал все техничес­кие и тактические новшества европейских фло­тов, когда отрабатывал искусство на удивле­ние слаженного и четкого маневрирования и пе­рестроений (приводившее с началом войны в изумление русских моряков), когда добивался предельно возможной высокой скорости стрель­бы из орудий и искусного управления огнем всей эскадры, русские корабли в Порт-Артуре, словно по каком-то вредительскому сговору, за­мерли без движения в гаванях и бассейнах.

На их долю оставались лишь рейдовые учения, которые полноценной боевой подготов­ки в море заменить не могли. Вот к такому, с позволения сказать, все более ветшавшему на­следию славы предков должен был приобщаться "Цесаревич", придя в Порт-Артур, с таким "ба­гажом" боевой подготовки предстояло ему всту­пить в войну. В ночь на новый 1904 год "Це­саревич" оставался на рейде с броненосцами "Полтава" и крейсерами "Баян", "Новик", "Бо­ярин". Учеба, хотя и на якоре, шла напряжен­ная. В башнях и погребах работали у подачи, освещали подозрительные цели в море, игра­ли "дробь-тревогу" — общее отражение мин­ной атаки. Но миноносцев при кораблях не было. Уроков дозорной службы и поиска про­тивника в море не проводили.

31 декабря было объявлено о производ­стве значительного числа матросов-специали­стов в очередные статьи и звания. Совершались и традиционные офицерские повышения в чи­нах. Старший офицер лейтенант Д.П. Шумов, став капитаном 2 ранга, из обер-офицеров перешел в категорию штаб-офицеров. Это было заслуженной наградой за труды по организа­ции на кораблях правильного порядка службы. 2 января, исчерпав, по-видимому, отведенное ему время пребывания в кампании (надо было дать поплавать и другим кораблям), "Цесаревич" спустил брейд-вымпел старшего на рейде и перешел во внутреннюю га­вань. Здесь вплоть до 29 января, не прекращая учений, занимались погруз­кой угля.

Тем временем ход событий начал неожиданно убыст­ряться. Японцы все откровеннее бряца­ли оружием, их аг­рессивность в про­паганде в стране и на продолжавшихся переговорах (хотя Россия сделала за­метные уступки)за­ставляли думать, что она уже готова начать войну. Во многом эту обстановку спро­воцировало безответственное поведение изве­стной "безобразовской шайки" во главе с но­вым любимцем царя "статс-секретарем" A.M. Безобразовым. Чтобы исправить положение, пришлось пойти на уступки в переговорах, но сделано это было слишком поздно. Япония уже искала повод к войне (подробности обстанов­ки в тот момент разобраны в книге Б. А. Ро­манова "Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895-1907. М.-Л., 1947).

Не выдержав обострения обстановки и уже не боясь нарушить планы петербургской "эко­номии", наместник 17 января 1904 г. (дубли­рующий приказ начальника эскадры № 40 от 19 января) предписал начать кампанию прак­тически всей эскадре. К уже находившимся в кампании с начала 1904 г. "Полтаве", "Петро­павловску" и большинству крейсеров начали присоединяться "Победа", "Енисей", "Диана" (18 января), "Пересвет", "Ретвизан" (19 янва­ря), "Цесаревич", "Амур" (20 января).

К исходу дня 19 января эскадра готови­лась к бою. Вечером для проверки светомас­кировки на полчаса скрыли все огни. Сообще­ние с берегом разрешалось только с 6 час. утра. Днем 20 января с "Петропавловска" для всей эскадры (общий буквенный позывной "03") был сделан сигнал: "Приготовиться к походу, взять провизии на 3 суток, завтра в 8 утра иметь 10 уз хода." К 8 час вечера прекратили сообще­ние с берегом. В дежурство по эскадре всту­пил транспорт "Ангара", боевое освещение на ночь обеспечивали "Паллада" и "Ретвизан". Но­чью до утра съемки с якоря в море находилась канонерская лодка "Гиляк".

Ранним утром 21 января последовательно снялись с якорей и ушли в море крейсеры "Аскольд", "Диана", "Баян". В 7 час. 30 мин. с "Петропавловска" было приказано приготовить­ся к съемке с якорей, а в 8 час. последовал сигнал "Сняться с якоря всем вдруг". Уже через 5 минут эскадра дала ход. На рейде остались проводив­ший испытания машин броненосец "Севасто­поль" (его преследовали затяжные неполадки из-за конструктивных дефектов) и 7 миноносцев, а также охранявшие рейд канонерская лодка "Ги­ляк" и транспорт "Ангара".

Броненосцы шли в строе двух кильватер­ных колон (расстояние 3 каб.): в правой "Пет­ропавловск", "Полтава", "Цесаревич", в левой "Пересвет", "Ретвизан", "Победа". Не было в их составе ни "Императора Александра III" (он вполне мог бы совершить поход вместе с "Це­саревичем" или следом за ним), ни бедствовав­шего нелепым образом в Средиземном море "Осляби", ни отправленных в декабре 1901 г. как бы "для ремонта" (хотя давно бы следова­ло иметь для этого средства на Дальнем Вос­токе), но так и не вернувшихся броненосцев "Наварин" и "Сисой Великий".

Крейсера шли впереди, образуя цепь с рас­стоянием 10 миль между кораблями и ближай­шим к эскадре "Баяном". "Боярин" и "Новик" держались при эскадре, в расстоянии 6 миль от нее шли 10 миноносцев, составлявших два отряда . "Амур" и "Енисей" для поддержания радиосвязи с Порт-Артуром следовали за эскад­рой в расстоянии 10 и 30 миль. Документы опровергают встречавшиеся (даже из уст уча­стников) утверждения о бесполезности и бес­цельности похода, в котором будто бы даже не проводилось никаких эволюции. В действитель­ности О.В. Старк "дрессировал" свою эскадру столь же неустанно и безостановочно, как это делал в начале капании 1903 г. и свидетельство тому — флагманский и вахтенный журналы.

Сменяя сигнал за сигналом, взвивались на фалах "Петропавловска" приказания о поворо­тах, переменах строя, перестроениях в новый порядок, изменениях курса. К вечеру все шесть броненосцев, имея на правом фланге "Петро­павловск", образовали строй фронта. Минонос­цы занимались эволюциями по командам их от­рядных начальников. Когда головной "Аскольд" открыл Шантунгский маяк, эскадре было приказано лечь на обратный курс. В ноч­ном плавании эволюции продолжали по вспыш­кам цифровых сигналов с "Петропавловска".

Адмирал неустанно следил за точностью и своевременностью маневров и продолжитель­ностью исполнения сигналов. За отставание и несоблюдение строя замечания получили не только новичок "Цесаревич", но и имевший опыт совместного плавания "Ретвизан" и не­которые крейсера. Утратив часть прежних на­выков и боясь столкновений, корабли непро­извольно "оттягивали". Компактного строя не получалось. Стрельб и учебных атак не про­водили — надо было сначала восстановить умение маневрировать. Экономия и здесь ска­зала свое слово — весь поход прошел с более, чем умеренной 10 уз. скоростью, а в начале пла­вания и при подходе утром 22 января к бухте Талиенван шли и вовсе 9,5-7,5 уз ходом.

Придя на внешний рейд, встали на яко­ря по заранее назначенной диспозиции и при­ступили к пополнению запасов угля с подве­денных к кораблю барж. Утром 24 января "Це­саревич" довел запасы угля до предельной 1270-тонной величины. В воскресение 25 ян­варя в 21 час последовал сигнал подготовиться к отражению минной атаки. Башенные орудия, как и прежде, не заряжали (так как разрядить их можно было только выстрелом), 152-мм — тоже. Скрыли все огни. Казалось, что эскад­ра была готова отразить внезапную атаку. Но так только казалось. Корабли стояли слишком тесным строем, ни сетей, ни портового защит­ного бона не установили. Не было и дозор­ный цепи из миноносцев или хотя бы корабель­ных минных катеров.

Между тем, обстановка диктовала необ­ходимость именно такой полной и глубокой обороны. Еще разумнее было бы вообще уве­сти флот в гавань, чтобы не давать японцам соблазна произвести внезапную атаку без объяв­ления войны. Ведь пренебрежение нормам меж­дународного права японцы продемонстрирова­ли еще при начале войны с Китаем в 1894 г. Независимо от надежд на мирный исход пере­говоров с Японией эскадра не должна была под­ставлять себя под удар.

Умело маскируя свои действительные на­мерения, японцы в конце 1903 г. лишь выби­рали удобный момент для нападения. Ожида­ния кончились, когда "Ниссин" и "Касуга" про­шли Малаккский пролив. С получением 22 ян­варя от японского консула в Чифу известия об уходе русской эскадры из Порт-Артура в Японии состоялось чрезвычайное совещание под председательством императора. Уход рус­ской эскадры в неизвестном направлении да­вал основание обвинить Россию в агрессивных намерениях. Было решено использовать этот факт как повод к войне. В Петербург послали телеграмму об отозвании посланника. Армия и флот в тот же день получили указ о начале военных действий.

В Порт-Артуре об этом, конечно, не зна­ли. Флот упорно, дабы ничем не повредить по­литике миротворчества, оберегали от всякой тревожной информации, в особенности от ре­гулярно поступавших из Токио донесений во­енно-морского агента капитана 2 ранга А.И. Русина (1861-1956). Они давали картину безо­говорочно решенного и осуществлявшегося в масштабах, .исключавших всякие сомнения и уже необратимого процесса подготовки к развязы­ванию войны. Но и не зная всего, начальник эскадры сознавал неустойчивость положения. К несчастью чиновно-угодническая система уп­равления в духе худших обычаев бюрократии не позволила адмиралу набраться необходимого гражданского мужества и принять для безопас­ности эскадры те меры, которые его прямо обя­зывали статьи устава.

Природное угодничество оказывалось пре­выше морского устава. И когда 26 января на­чальник эскадры решился доложить наместни­ку об опасности положения эскадры на рейде, он свои предложения о высылке крейсеров (чтобы заблаговременно предупредить эскадру о возможном появлении противника) к Шантунгу и Чемульпо выразил лишь в виде осто­рожного предположения. Других мер и вовсе принято не было. Сооружение защитного бона, о котором велись долгие разговоры, успешно саботировал люби­мец наместника ко­мандир порта контр-адмирал Н.Р. Греве (1853-1913).

Противотор­педные сети, хотя и доставили на ко­рабли, но к воору­жению их бортовы­ми шестами не при­ступали. Начальник эскадры был, ока­зывается, против их применения. Во-первых, сети имеют не все корабли, а только шесть бро­неносцев (как будто их защита не со­ставляла главной задачи эскадры на стоянке), а во-вто­рых, уборка сетей может задержать съемку с якоря при внезапном появлении противника. Как будто не было возможности настойчивы­ми тренировками решить эту вполне элементар­ную задачу морской практики, не говоря уже о дозорах, обязанных своевременно дать знать о появлении противника. Не исключался и риск наматывания сетей на гребные винты. Все эти вопросы начальник эскадры представлял на бла­горазумие наместника.

А наместник распорядился худшим из воз­можных способов. Вместо предлагавшейся на­чальником эскадры высылки к Чемульпо двух крейсеров ("Аскольда" с "Новиком" или "Ба­яном") он разрешил послать только один (о посылке третьего к Шантунгу он и вовсе не отозвался) и начать это крейсерство не сразу, а только с 28 января. Мотив был тоже трудно­объяснимым — он ожидал ответа на телеграмму от 20 января на высочайшее им.я, где просил разрешение выйти с флотом для действия про­тив японской высадки в Корее (не в этих ли планах объяснение задержки там крейсера "Ва­ряг"?) и не считал возможным распылять силы флота. Как будто это ожидание освобождало от обязанностей охранять стоянку кораблей на внешнем рейде от внезапного нападения и не допускать захвата русских пароходов.

Охрана эта, представлявшаяся О.В. Стар­ку в виде "возможно действенной подвижной обороны", в действительности оказалась до не­лепости бессмысленной. Ее изображали два ми­ноносца, которым было предписано держаться в море с отличительными огнями и при обна­ружении чего-либо подозрительного — полным ходом спешить на рейд с докладом об этом. Воз­вращаясь на рейд, они тем самым сыграли роль проводников и прикрытия для приготовивших­ся японских миноносцев. В обстановке таких вот нелепых не поддающихся объяснению распоря­жений наместника и начальника эскадры пре­бывали наши корабли на внешнем рейде.

В 16 час. 50 мин. 26 января с "Петропав­ловска" был получен сигнал о предстоящем поутру новом, 3-дневном походе. Поэтому ко­рабли при свете палубных фонарей догружались углем до полного запаса. Это без нужды изну­ряющее экипажи жесткое правило (восполнять запас следовало даже при самом незначитель­ном расходе) было, пожалуй, единственным на­поминанием о предвоенной обстановке.

В эти последние истекающие сутки мира петербургская бюрократия сумела еще более усугубить положение флота на порт-артурском рейде. Чтобы настроить наместника на мирный исход конфликта и отвратить от опасно воин­ственных поступков, она утаивала от него концовку японской ноты, где намек на некое "независимое действие" (если Япония сочтет свои интересы неудовлетворенными) по суще­ству представлял собой угрозу войны. Это, возможно, и заставило наместника отложить осуществление мер по охране стоянки эскадры.

Другим актом предательства по отноше­нию к флоту было бездействие Военного и Морского министерств перед лицом тревожных предостережений, с которыми (каждый по своей инстанции) обратились начальник главного штаба генерал-адъютант В.В. Сахаров (1848-1905) и главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал С.О. Макаров. Первый напоминал министру А.И. Куропаткину, что на­чавшиеся перевозки японских войск в Корею заставляет с уверенностью ожидать нападения японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре. Такое нападение, парализовав русский флот, может оказать решающее влияние на весь ход войны. И потому, чтобы предупредить японское нападение, русский флот должен пер­вым нанести превентивный удар по району "первоначальных операций японцев". С.О. Ма­каров задавался более скромной задачей: по­будить министерство отдать приказ о немед­ленном переводе флота с внешнего рейда в га­вань. "Если мы не поставим теперь же во внут­ренний бассейн флот, то мы принуждены бу­дем это сделать после первой ночной атаки, дорого заплатив за ошибку". Письмо было до­ложено "его высочеству", но никаких распо­ряжений не последовало.

Поразительно и то, с каким страстным же­ланием быть обманутыми петербургские вер­хи, запутавшись в своей двойственной политике (ее вели в МИД и наместник Алексеев), пола­гались на посредническое действия английской и французской дипломатии. Все уверяли, что обойдется и войны скорее всего не будет, На донесения А.И. Русина петербургские "миро­любцы" попросту закрывали глаза.

Вечером 23 января 1904 г. командующий японским соединенным флотом вице-адмирал Того получил императорский указ с предпи­санием начать военные действия. Пустить в ход до мелочей подготовленную, обученную и от­мобилизованную военную машину труда уже не составляло.

В полночь на флагманском броненосце "Микаса" состоялось совещание флагманов и командиров, определившее последние детали похода. Утром, когда еще не было сделано заявление японского правительства о разрыве дипломатических отношений, ожидавшая лишь приказа японская армада вышла из Сасебо в море. В ее составе с броненосцами шли транс­порты с войсками для высадки в Чемульпо. Утром того же дня 24 января, то есть опять-таки до объявления о разрыве отношений около Фузана был захвачен шедший в Порт-Артур с грузом продовольствия и консервов пароход Добровольного флота "Екатеринослав". Утром 25 января у о. Найпинг "по праву военной добычи" захватили пароход, принадлежавший РОПиТ. Всего в портах Кореи и Японии было захвачено 9 гражданских судов России.

Не отказываясь от продолжения изощрен­ной игры в европейскую дипломатию, японцы вечером 25 января позволили выйти в море ими же арестованному в Нагасаки 24 января толь­ко что пришедшему из Владивостока рейсово­му пароходу Общества КВЖД "Шилка". По­терянный японцами в море, он каким-то чудом сумел благополучно прибыть в Порт-Артур на второй день войны. Сам того не ведая, паро­ход посрамил петербургских стратегов, кото­рые во главе с начштаба уверяли императора, что отряд "Осляби" на прорыв в Порт-Артур пускать не следует.

Беспрепятственно двигаясь в словно вы­мершем море и не встречая никаких русских боевых кораблей, японский флот поднялся до широты Чемульпо. Здесь у о. Сингль к Чемуль­по повернул, конвоируя транспорты, отряд контр-адмирала Уриу. И здесь русский флот, кроме спокойно позволивших японцам высадить десант'"Варяга" и "Корейца" (такая у них была инструкция!), ничем себя не проявил. Не обна­ружилось никаких русских крейсеров на парал­лели Шантунга. Они по многомудрому рассуж­дению генерал-адъютанта Е.И. Алексеева дол­жны были появиться лишь на следующую ночь. Так главные силы Того смогли беспрепятствен­но приблизиться почти вплотную к безмятеж­ной стоянке русского флота.

Не вполне еще умелые, японцы в подго­товке своего нападения что-то, видимо пере­путали, отчего, как приходится догадываться, между их отрядами произошла перестрелка. В своей насквозь фальсифицированной "исто­рии" войны они об этом, конечно, не говорят. Но, как вспоминал позднее минный офицер "Цесаревича" лейтенант В.К. Пилкин, эта "от­даленная стрельба" была слышна за 3,5 часа до нападения. На "Цесаревиче" ее приняли за учение, о котором говорили на эскадре. Ни штаб эскадры, ни сам наместник, любивший следить за мелочами быта и учений на кораб­лях, этой непонятной стрельбой не встревожи­лись и крейсера для проверки происшествия в море не послали.

Не озабочены были и безопасностью вы­шедшего 21 января из Шанхая по распоряже­нию наместника громадного парохода Русско­го Восточно-Азиатского общества "Манчжу­рия". Он вез без преувеличения бесценный груз — второй комплект боеприпасов для Владиво­стока и Порт-Артура, воздухоплавательный парк для Порт-Артура и 800 тыс. банок мяс­ных консервов. Уже после атаки он "догнал"

державшуюся в море (в 20 милях от Порт-Артура) японскую эскадру и достался им в качестве дополнительной премии за дерзость и предусмотрительность в организации напа­дения. Последние перед войной предостережения судьбы слепое и глухое русское командо­вание умудрилось как и прежде не увидеть, и не услышать.

Неподвижным на рейде в ночь на 27 ян­варя 1904 г. оставался и наш "Цесаревич".