Wundefwaffe

Циндао вместо Владивостока

 

Отстав от эскадры, "Цесаревич" уже совсем сбился с курса на Порт-Артур. Атаки минонос­цев отбивали, поворачиваясь к ним кормой . По­чти постоянно меняя курс на все румбы, ори­ентировку и вовсе потеряли. Повреждения ко­рабля внешне были впечатляющие, но на боес­пособность существенно не повлияли. Ночь позволила с некоторыми из них справиться, и потому после совета с офицерами оставшийся за командира старший офицер Д.П. Шумов решил прорываться во Владивосток. У Порт-Артура отставший и не знавший пути корабль могли перехватить японцы. Уходя же на юг, можно было рассчитывать затеряться в море и проскользнуть ночью через Цусимский пролив.

Расход угля из-за пробоины в.трубе, был, конечно, выше нормы, но при экономической скорости, как подтверждал старший механик, до Владивостока его должно было хватить. Воз­вращение в Порт-Артур признавали бесперспек­тивным. Там корабль могла ожидать лишь бес­славная гибель под огнем японских осадных батарей. Курсом на юг правили по Полярной звезде, держа ее за кормой. Уже в наступившей темноте близко прошел "Аскольд", чуть позднее — "Диана". Но крейсера, считая себя действу­ющими самостоятельно, присоединяться к сво­ему флагманскому кораблю не пожелали, а с "Цесаревича" дать им сигнал не успели, воз­можно, что их в темноте приняли за против­ника или просто не заметили.

В. Семенов в своей "Расплате" о встре­че с "Цесаревичем" не упоминает. Шанс со­брать во главе с собой целый отряд (с "Диа­ной" шел "Грозовой") был упущен. В пути про­жекторами, как было установлено на эскадре, себя не выдавали, а по шнырявшим вокруг ми­ноносцам стреляли лишь тогда, когда кто-то из них явно выходил в атаку. Ночь оконча­тельно развеяла страхи. Даже одиночному ко­раблю при соблюдении надежной светомаски­ровки, внимательном управлении и дисципли­нированных комендорах (они стреляли толь­ко по команде офицера) миноносцы оказались не опасны. Полезен оказался и набежавший ут­ренний туман. Все пять замеченных атак были успешно отражены.

Один из миноносцев, словно почуяв ко­рабль в темноте (может быть даже по запаху дыма из труб), сблизился и успел сделать мин­ный выстрел. Огнем правой носовой башни его немедленно' уничтожили, но выпущенная им торпеда оставляя хорошо видимый фос­форесцирующий след, неотвратимо приближа­лась к правому, борту. Возможности уклонить­ся уже не было, взрыв казался неминуем. Но не дойдя до борта 6-7 м, торпеда круто из­менила путь и скрылась за кормой. С полу­ночи атаки прекратилась, но перед рассветом был обнаружен отряд кораблей, шедший не­подалеку тем же курсом. От нежелательной встречи уклонились поворотом и скрылись в полосе набежавшего тумана.

Утро 29 июля обнадеживало. Погода сто­яла ясная, туман исчез, горизонт был чист. Можно было мобилизовать все силы и присту­пить к устранению наиболее существенных по­вреждений. Но единодушно принятое офице­рами решение прорываться во Владивосток встретило возражение пришедшего в себя ко­мандира. Переживший шок и серьезную кон­тузию, раненый в голову и руку командир поздно вечером (около 23 час.), несмотря на протесты врачей, потребовал отнести его в бо­евую рубку. Здесь он провел время отражения минных атак, а наутро, оценив, как ему каза­лось, картину серьезных повреждений кораб­ля, признал ее, как выразился перед следствен­ной комиссией "ужасной".

К тому времени пришел в себя и контр-адмирал Матусевич. Оба они и порешили, что прежде чем прорываться во Владивосток, не­обходимо для ремонта и пополнения запасов угля зайти в германский порт Киао-Чао (Цин­дао). Пользуясь поддержкой начальника шта­ба, командир не счел нужным снова собирать военный совет, и офицеры, застигнутые врас­плох начальственной "инициативой", не нашли возможным дружно и решительно протестовать. Снова и снова переживая в душе те знаковые для судьбы обстоятельства, став уже капитаном 2 ранга, В.К. Пилкин в 1911 г. Писал П.А. Фе­дорову: "... В душе своей я не могу забыть сде­ланные мной важные ошибки: согласие на предложение Шумова идти во Владивосток и недо­статок настойчивости, когда командир не по­слушался Ненюкова, меня и Сполатбога и по­вернул в Циндао".

Всю ночь управляющий кораблем Д.П. Шумов (командир только присутствовал в руб­ке) пришедшего в себя командира убедить не смог. В ответ на его доклад и доводы о наме­рении офицеров повернуть на юг для прорыва во Владивосток командир заявил о другом своем решении: "он во Владивосток не пойдет, так как броненосец имеет сильные поврежде­ния, а пойдет в Тзингтау". Не возымели на него действия и доводы лейтенантов Ненюкова, Пилкина и мичмана Сполатбога о том, что если уж он не хочет идти во Владивосток то надо идти дальше на юг, но никак не в Циндао". Так ценз, дав негодного командира болеющим за честь своего корабля офицерам, еще раз вредоносно проявил себя. Жизненной энергии и началь­ственной распорядительности командиру Ива­нову хватило как раз до прихода в Циндао. Здесь он 30 июля, совершенно, по его словам, "обессиленный от потери крови и от страшной головной боли с головокружением", благопо­лучно съехал с корабля в береговой госпиталь, а корабль снова сдал на попечение старшего офицера. В госпитале он пробыл до 22 сентяб­ря и таким образом, загнав корабль в ловуш­ку, сам избежал последствий им же принятого решения и с удобствами вернулся в Россию.

Нельзя было не понимать, что делая ог­ромный крюк на юг к Циндао, корабль терял шанс на внезапность прорыва и, обнаруживая себя, позволил японцам приготовить силы для перехвата. Проблематична была и возможность ремонта, на которую почему-то рассчитывал ко­мандир Иванов. Этот ремонт немцы, изобра­жая нейтралитет, могли и не разрешить. Реаль­нее было рассчитывать на собственные силы, которыми можно было справиться и с раскреп­лением пробитой мачты и с заделкой разорван­ной дымовой трубы. На корабле хватало для этого и средств, и материалов. В дело могли пойти легкие конструкции боевого марса, фаль­шбортов башен и коечных сеток. Накопленный в русском флоте обширный опыт был обобщен в изданном в 1898 г. и наверняка присутство­вавшим в корабельной библиотеке сборнике ВКАМ "Повреждения на судах и их исправле­ние судовыми средствами". Но и этот вопрос в Следственной комиссии не поднимали.

Не составляло непреодолимых трудов и приведение корабля во всеоружии. Ведь на ко­рабле не было подбито ни одного орудия. В действии оставались все башни и вся батарей­ная 75-мм артиллерия. Наладили к утру и уп­равление из боевой рубки, и связь с машинны­ми отделениями. В зюйд-остовой четверти су­мели определить и девиацию компаса. н Но по приходе вечером 29 июля в Цин­дао, командир не спешил с распоряжениями о пополнении запасов угля и о заказе необходи­мых для ремонта материалов. Не вдохновил его И пример пришедших ранее и уже готовившихся к уходу для прорыва "Новика" и "Бесшумно­го". Хуже того, капитан 1 ранга Иванов счел удобным уклониться от рекомендаций, за ко­торыми обратился к нему командир "Бесстраш­ного" лейтенант П.Л. Трухачев (1867-1916).

Придя утром 30 июля вместе с "Беспо­щадным", он, видимо, считал, что прорвавши­еся корабли и во Владивосток должны идти вместе. Приняв на себя общее командование, ускорив с помощью своей команды пополне­ние на миноносцах запаса угля, "Цесаревич" мог бы вывести в море целый отряд. В зави­симости от обстановки он мог совершить или прорыв во Владивосток или уйти на юг, что­бы в труднодоступных районах французских или даже чужих колоний дожидаться прихода 2-й Тихоокеанской эскадры. Не исключался и поход на соединение с владивостокским отря­дом крейсеров.

Все это было вполне реально при нали­чии в составе русского флота специальных крейсеров Добровольного флота. Ведь их опе­рации уже в начале войны вызвали большой переполох среди фирм, занимавшихся воен­ной контрабандой. Планировалось широкое развитие крейсерских операций, которые было вполне реально связать с судьбой прорвав­шихся кораблей. Вспомним, что С.О. Мака­ров считал вполне реальным прорыв в Порт-Артур (а, возможно, и во Владивосток) зах­ваченного началом войны в Красном море броненосца "Ослябя".

Но командир вчерашнего флагманского ко­рабля и его штаб не нашли в себе сил до конца исполнить свой долг и не допустить разоруже­ния в нейтральном Циндао. Корабли были пре­доставлены сами себе и действовали совершен­но разрозненно. "Новик", спеша уйти до наступ­ления утра, и не получив с "Цесаревича" помо­щи, покинул порт с неполным запасом угля. Это обстоятельство сыграло, как вскоре выяснилось, роковую роль в его судьбе. "Бесшумный" при­лагал все усилия, чтобы в кратчайший срок, пока не нагрянули к порту японцы, справиться с ре­монтом и успеть уйти на прорыв."Бесстрашный", ожидая его готовности, спешил с приемкой угля. О помощи кораблям за все это время со сторо­ны "Цесаревича" упоминаний в документах не встречается.

Уклонившись от всех инициатив и впол­не довольный сложившимися обстоятельства­ми, командир Н.М. Иванов с чувством испол­ненного долга отошел от дел. Утром 30 июля он съехал на берег в немецкий госпиталь, ос­тавив свой корабль собственными силами ре­шать им, Ивановым, созданные проблемы. Там же оказался и адмирал Матусевич. Но ко­рабль, несмотря на странное поведение двух его самых старших начальников, не сдавал­ся. Надежду на возможность ремонта и пос­ледующего прорыва возбудила переданная на корабли 31 июля телеграмма императора Ни­колая II, ободрявшая экипаж "в сознании свя­то и с честью исполненного долга перед пре­столом и родиной".

В ответной телеграмме адмирала Матусевича на имя управляющего морским министер­ством изъявлялись чувства благоговения, с ко­торым все на броненосце и миноносцах воспри­няли "высокомилостливые слова" императора, и выражались пожелания о "ниспослании здра­вия и благоденствия возлюбленному государю императору и высоконоворожденному наслед­нику". Далее высказывались верноподданичес­кие чувства и единодушное желание экипажей кораблей "снова нести наши жизни во славу престола и отечества". Увы, действительность не подтвердила этих возвышенных чувств все-преданности престолу. Немцы, правда, чтобы не подвергнуть корабли японским атакам с моря, 31 июля перевели их во внутренний бассейн, а губернатор 1 августа объявил, что "Це­саревичу" разрешена 6-дневная стоянка. Она объяснялась необходимостью привести кораб­ли в состояние, необходимое для выхода в море (но не для полной боеготовности). От "Беспо­щадного" в день прихода потребовали внача­ле покинуть порт в течение 24 часов (как и от "Новика" перед этим), а затем, ссылаясь на раз­решение германского императора, срок стоян­ки продлили до полуночи с 3 на 4 августа.

Но 2 августа отношение обычно любез­ных немецких властей вдруг переменилось. В 10 утра командирам всех кораблей объявили по­веление кайзера Вильгельма II немедленно к 11 часам спустить флаги и разоружиться. Все терялись в догадках о причине такого исключительного веро­ломства. Ведь русские корабли за все предшествовавшие войне годы привыкли к постоянно про­являвшимися немецкими властя­ми (особенно в Киле) чувствам радушия, гостеприимства и даже дружбы. Германия в той войне явно сочувствовала России, и не­мецкие пароходы с грузом угля уже готовились (по заключенным с частными фирмами контрактам) сопровождать поход эскадры З.П. Рожественского.

Но Н.А. Матусевич в силу ли подавленности от пережито­го ранения или чрезмерной дели­катности не пытался даже объяс­нить немцам несуразность их тре­бований: кораблям, начавшим ремонт, для выхода в море тре­бовалось гораздо больше време­ни. Не счел он нужным восполь­зоваться и своим правом сильно­го, что позволило просто проиг­норировать бесчестный немецкий ультиматум. Власти в Петербур­ге, как это нередко делается в России и как только что было с действовавшими в Индийском океане крейсерами "Петербург" и "Смоленск", предпочли просто откреститься от своих кораблей. Непрофессионализм верховных властей вновь являл себя во всей его неприглядности.

Не дождавшись из Петер­бурга ответа на свой срочный запрос, Матусевич отдал приказ кораблям подчиниться немецким требованиям. Корабли спустили флаги и в тот же день начали выгружать боеприпасы на бе­рег. Сдали немцам замки от 75-мм орудий, части от замков больших орудий и две крыш­ки золотниковых коробок цилиндров средне­го давления. Свезли на берег и все ружья и револьверы, оставив только 50 для карауль­ной службы.

В тот день, словно уже зная о случившем­ся, заявился в порт японский миноносец. Ссо­рится с Германией в планы японцев не входи­ло и на захват броненосца они не покушались. Удовлетворенный сведениями о разоружении броненосца, миноносец тотчас же удалился. На­чался отсчет заточения кораблей.

С легкостью, одним росчерком пера отказаться от великолепного боевого корабля, на одну только постройку которого ушло пять лет, иначе, как преступлением это решение на­звать нельзя. Впрочем с "Дианой" в Сайгоне поступили еще волшебнее. Несмотря на то, что французские власти никаких требований о ра­зоружении не предъявляли и гарантировали провести весь ремонт корабля, приказ о разо­ружении был отправлен и сюда. И произошло это 22 августа, когда корабль мог бы при же­лании выйти в море и уже наверняка присое­диниться к эскадре З.П. Рожественского. Именем генерал-адмирала приказ отдал управляющий морским министерством вице-адмирал Авелан. И перед мудростью этого приказа ос­тается лишь развести руками.

Так петербургские правители, непонятно о чем думая, с легкостью "сдали" все прорвавшиеся корабли. Их для войны почему-то сочли ненужными. Подчинившись воле генерал-адми­рала, в новую, теперь ничем уже не подгоняе­мую, неторопливую — на всю войну — ремон­тную страду погрузился и "Цесаревич". Не успев, как это удалось на "Диане", группой спи­саться с корабля до разоружения, офицеры бро­неносца вместе с рутиной ремонтно-береговой службы взялись за осмысление выпавшего на их долю бесценного боевого опыта. Ведь он мог пригодиться еще. Как, раз 1 августа 1904 г. в Кронштадте начала кампанию 2-я эскадра фло­та Тихого океана.

Судьба и здесь не оставила своими забо­тами оптимистический корабль — она устрои­ла так, что одному из офицеров (флаг-офице­ру штаба лейтенанту М.А. Кедрову) довелось, как и трем офицерам "Дианы", принять учас­тие в походе и бое эскадры З.П. Рожественс­кого. Неизвестно с каким вниманием (и вооб­ще счел ли это нужным) отнесся к их опыту Зи­новий Петрович, но обладавший наибольшей информацией (флаг-офицер штаба С.О. Мака­рова и В.К. Витгефта) лейтенант Кедров полу­чил назначение, далекое от задач обобщения опыта — артиллерийским офицером на крей­сер (вооруженный пассажирский пароход) "Урал". Система, словно бы задавшаяся целью погубить флот, оставалась верна себе.