Wundefwaffe

Флот без "Цесаревича"

 

Возвращение эскадры в Порт-Артур и даже отделение "Цесаревича" еще не означа­ли проигрыша войны. Положение можно было исправить, корабли — воссоединить, попыт­ку прорыва возобновить. Но ни о чем подоб­ном "пещерные адмиралы", вернувшись в вож­деленный Артур, думать и не собирались. Пол­ностью утративший моральное право 'на ко­мандование эскадрой, но тем не менее оста­ваясь ее полновластным начальником, князь Ухтомский продолжал свою предательскую "линию". Вместо экстренных ремонтных работ и восстановления артиллерии адмирал чуть ли не с первого дня по возвращении начал с го­товностью отдавать на сухопутный фронт ко­рабельные пушки.

Прозревший, наконец, наместник добил­ся его незамедлительного смещения. По реше­нию генерал-адмирала от 14 августа князя на­значили "в распоряжение" наместника, а коман­довать эскадрой поручили капитану 1 ранга Р.Н. Вирену (1856-1917) с производством его в контр-адмиралы. Но и в этом назначении режим фантастически промахнулся. Недавний боевой командир "Баяна", создавший своему кораблю такую рекламу, что потерявший го­лову царизм поспешил по его образцу заказать еще три подобных, Р.Н. Вирен проявил себя (что он и ранее не скрывал) столь же "прин­ципиальным" крепостным оборонцем, готовым продолжать дело бесталанного князя.

Его назначение со всех точек зрения было столь же нелепо, как и происходящее на наших глазах до недавнего времени назначение невесть откуда взявшихся чиновников на руководящие посты в правительстве России. В догадках о произошедшем с Р.Н. Виреном "затмении" те­рялся единственный сторонник выхода эскад­ры в море Н.О. Эссен. Высказавшись катего­рически против каких-либо попыток прорыва на совещании, которое 6 августа успел прове­сти князь Ухтомский, новый командующий уже через неделю после вступления в должность (князь ему свои полномочия уступил 24 авгу­ста) высказал свою концепцию ведения войны. Коротко говоря, это была декларация о пол­ной несостоятельности нового командующего как флотоводца. Словно и не было заветов ве­ликих флотоводцев прошлого и блестящей, так быстро начавшей давать весомые результаты школы С.О. Макарова. Р.Н. Вирен обстоятель­нейшим образом доказывал, что ни прорвать­ся, ни победить японцев он не может.

Уверяя в донесении наместнику (он же был и главнокомандующий) от 2 сентября, что все его "мысли и стремления" направлены к выполнению данных предначертаний и "высочайшей воли" (с повторением директивы о прорыве), новый начальник в самых мрачных тонах ри­совал сценарий заведомо и со всех сторон безнадежного исхода боя с превосходящим в силах и скорости противником. Никаких путей и вариантов тактики, которые позволяли бы компенсировать японское превосходство, даже не упоминалось. Новоиспеченный адмирал, ко­торый не участвовал в бою 28 июля, ни в чем не пытался опереться на богатейший боевой опыт, который вынесли из боя командиры и офицеры теперь уже обстрелянных кораблей.

Невнятной остается в истории и роль по­чему-то упорно остававшегося в стороне коман­дующего флотом в Тихом океане вице-адмирала Н.И. Скрыдлова (1844-1918). Командуя эскад­рой до войны, он почему-то ни сам (после назначения командующим флотом 1/14 апреля 1904 г.) не спешил пробраться в Порт-Артур, ни считал нужным поручить это назначенно­му командующим 1-й эскадрой флота Тихого океана вице-адмиралу П.А. Безобразову (1845-1905). Он, видите ли, не считал возможным под­вергать такой рискованной операции имевше­го слишком уже будто бы почтенный возраст (59 лет) адмирала.

Опыт австрийского фельдмаршала Радецкого (1766-1860), который свою самую бле­стящую победу одержал в возрасте 82 лет, рус­скому адмиралу известен, видимо не был. Дело, как говорят некоторые сведения, объяс­нялось проще: давними неладами в отноше­ниях с наместником. И не потому ли в ответ на директиву наместника от 14 октября о не­обходимости прорыва командующий флотом 29 октября высказал полное согласие с пози­цией Р.Н. Вирена.

К их позиции, что уже и вовсе непости­жимо, вдруг присоединился и сам наместник. Произошло это 5 ноября 1904 г., когда он, сме­щенный с должности главнокомандующего, от­был из Мукдена в Петербург. Сдав дела по ко­мандованию, он счел себя вправе сдать и прин­ципиальную позицию о необходимости прорыва кораблей из гибельной, как уже было совершен­но очевидно, ловушки Порт-Артура. Так из­бранные императором "флотоводцы" наперебой "сдавали" флот, который для них был не де­лом чести и совести, а всего лишь разменной картой в мелкой игре интриг и амбиций.

После таких индульгенций триумвират "пещерных адмиралов" (Лощинский, Вирен, Григорович) уже без оглядки начал разбазари­вать флот. На берег отдавали новые и новые орудия и боеприпасы для крепостных орудий, свозились на позиции новые и новые десант­ные отряды. Моряки сражались так же добле­стно и героически, как и их предки на басти­онах Севастополя, но никакой героизм на суше не мог заменить действий флота в открытом море. Никто почему-то не хотел задуматься над тем, что все собранные на позициях и батаре­ях фронта машинисты и кочегары, комендоры и сигнальщики, минеры и гальванеры, вернись они к своим постам на кораблях, могли бы ока­зать крепости пользу во сто крат большую. Ту самую, которую тщетно ожидали от них ока­завшиеся более военно-образованными генера­лы крепости.

Самоотверженной работой под огнем японцев рабочие порта уже спустя неделю пос­ле возвращения эскадры сумели устранить главнейшие повреждения кораблей (наружной обшивки, мачт, дымовых труб и т.д.). Тем са­мым опровергались уверения Р.Н. Вирена о будто бы катастрофическом состоянии кораб­лей по их приходе в Порт-Артур. Очевидно не­состоятельным становилось и мнение коман­дира "Цесаревича" о показавшихся ему "ужас­ными" повреждениях его корабля. Их на ко­рабле, как говорят документы, было не боль­ше, чем на "Пересвете". Успевали исправить и повреждения 2-й очереди, и те, которые пока случайно вызывались обстрелом японской осадной артиллерии.

Экипажи кораблей во все большем ко­личестве сосредотачивались на береговых по­зициях, и когда 10 августа была предприня­та последняя попытка поддержать оборону крепости корабельным огнем, на вышедшем на рейд "Севастополе" вместо 620 человек ко­манды в наличии оказалось лишь 300. Ослабло и внимание к тралению, отчего броненосец, возвращаясь после стрельбы в гавань, подо­рвался на мине.

Все больше оседало на берегу и офице­ров-специалистов. Они распределялись по сек­торам обороны, поручавшихся князем Ухтом­ским (приказ от 7 августа) под полную ответ­ственность каждого из кораблей 1 ранга. Ко­рабли уже окончательно переместились на ба­стионы. Так, на ставший флагманским "Ретвизан" приходилось до 13 отдельных батарей, включавших 56 пушек, 4 прожектора и до 180 человек прислуги. Команда каждого корабля в большей своей части употреблялась на фор­мирование новых и новых сухопутных рот. Их бросали в самые отчаянные бои, когда требо­валось спасти от захвата какую-либо высоту или выбить уже овладевших ею японцев. Толь­ко на защите горы Высокой, ставшей центром обороны, морские команды потеряли убитыми 371 и ране­ными 1033 человек.

Особенно большие потери по­несла прибывшая 15 ноября в числе последних резервов десантная рота "Победы" в числе 117 человек. Вмес­те со многими мат­росами погибли оба офицера: ко­мандир роты мич­ман А.С. Бершадский и мичман Б.А. Флейшер. 18 декаб­ря при отражении штурма Митрофаньевской горы по­гиб командир де­сантной полуроты "Победы" мичман С.И. Во­ронцов-Вельяминов. Вместе с пропавшим без вести 13 мая командиром окруженной на Киньчжоуских позициях батареи мичманом Н.М. Шимановским "Победа", которая в боях на море не потеряла ни одного офицера, лишилась на суше четырех.

Не прекращалась и перекидная стрельба кораблей, все более обращавшихся в малопод­вижные плавучие батареи. За август по бере­говым позициям японцев было выпущено 79 305-мм, 52 254-мм, 1128 152-мм и 44 120-мм снаряда. Критический срок ухода кораблей были близок. Уже 10 сентября Р.Н. Вирен до­носил главнокомандующему: "Забрав все из порта, имеем снарядов немного менее полови­ны боевого запаса" Но вывода о том, что это уже означало ту "крайность", которая, согласно директиве командующего флотом, обязывала флот уходить из обреченной крепости, адми­рал почему-то не делал.

Новым знаком неотвратимой беды стал со­стоявшийся обстрел крепости и порта из уста­новленных за склонами Сахарной головы осад­ных 280-мм мортир. Первые же попадания их снарядов, прошивая палубы кораблей, словно шило лист бумаги, должны были приносить кораблям непоправимые или гибельные повреж­дения. Но никаких сведений даже о попытке формирования отряда прорыва хотя бы из бы­строходных броненосцев, отдав им все остав­шиеся снаряды, в документах и мемуарах не встречается. В готовности к выходу держали лишь крейсер "Баян", успевший исправить свои повреждения, не позволившие ему выйти в бой вместе с флотом 28 июля. Но и он продолжал оставаться в гавани в качестве беззащитной цели для расстрела мортирами. Спасаясь от пока что веерной (по дуге, захватывавшей акваторию порта и гавани) стрельбы мортир, корабли прижимались к берегу под склон Пе­репелиной горы. Здесь, свезя на берег уже прак­тически всю команду, каждый застыл в постыд­ной покорности и ожидал своей участи.

Но и эти еще уцелевшие корабли "фло­товодцы" Григорович, Вирен и Лощинский "списали" своим протоколом от 31 октября. Подтвердив решимость помогать крепости "всеми средствами" и отстаивать ее "до пос­леднего снаряда и человека", адмиралы при­знали обреченность всех кораблей, которые, даже уцелев от огня мортир, уже не смогут выйти в море из-за отсутствия на них команд. Лишь двое из командиров на совещании 5 ноября посмели поднять свой голос против такой уготованной кораблям позорной учас­ти. Они — Н.О. Эссен ("Севастополь") и B.C. Сарнавский ("Паллада") настаивали на про­рыве кораблей в море, для чего предлагали полностью прекратить передачу их снарядов на сухопутный фронт.

Н.О. Эссен напоминал, что Балтийская эс­кадра надеется на присоединение к ней кораб­лей из Порт-Артура, иначе ей не одолеть япон­цев. B.C. Сарнавский в своем отдельном мне­нии записал, что снаряды следует "приберечь на случай выхода для соединения с эскадрой, идущей из России". Продолжение же передачи снарядов на берег будет "равносильна разору­жению нашего отряда". А это вправе решать только военный совет.

Но триумвират "пещерных адмиралов" остался непостижимо глух и к этим протес­там и предостережениям. Считалось, видимо, что великой России ничего не стоит со вре­менем освободить Порт-Артур сухопутными войсками и восстановить ее корабли, даже если они и будут потоплены в гавани. Таков был чудовищный, но единственно объяснимый (если не говорить о прямом предательстве) ход мыслей этих покорнейших в нашей исто­рии военачальников.

К вечеру 22 ноября, проглотив последние резервы сборных десантных рот флота, прекра­тилась оборона горы Высокой. Обильно поли­тая кровью моряков, густо перепаханная всей мощью сосредоточенного огня японской артил­лерии, гора уже окончательно перешла в их руки. Этот давно уже предвидимый исход (силы японской осадной армии уже в несколько раз превосходили силы защитников Порт-Артура) должен был заставить командующего отрядом броненосцев и крейсеров (так теперь именовал­ся Вирен) держать хотя бы самые ценные ко­рабли в готовности к уходу.

Броненосцы-крейсеры "Победа" и "Пере­свет", новейший (столь же мощный как и "Це­саревич") "Ретвизан" и столь же новый крей­сер "Баян" могли бы составить бесценное, ве­сомое пополнение идущей на помощь эскадре. Но не поддающееся объяснению "затмение", как потом выразился Н.О. Эссен, продолжалось. Равнодушие и цинизм по отношению к вскор­мившему их флоту лежит и на ответственнос­ти И.К. Григоровича, В.Ф. Лощинского и ос­тававшегося в Порт-Артуре, хотя и не у дел, незадачливого князя Ухтомского. Все они ни­чего не сделали для спасения кораблей, преда­ли свой флот и низко обманули своих моряков. А люди продолжали верить, что защищают и свои корабли.

Но адмиралы, словно еще раз вступив в предательский сговор с японцами, сумели про­явить к судьбам кораблей стоическое равноду­шие. Первой уже 22 ноября (когда японцы даже еще не вполне овладели горы Высокой, но получили возможность корректировать стрельбу) покончили с "Полтавой". От попадания в по­греб 47-мм патронов произошли взрыв, пожар и еще взрыв 305-мм полузарядов. Броненосец сел на грунт. Еще остававшиеся на нем 50 че­ловек команды были свезены на берег.

Славный корабль, олицетворявший вели­чие России и боевые традиции флота, гордив­шийся невиданным в истории многометровым шелковым Андреевским флагом — подарком полтавского дворянства — был предан своим начальством низко и буднично. В тот же день двумя (из семи выпущенных) снарядами был по­ражен и стоявший под флагом Вирена сильней­ший в эскадре "Ретвизан".

Раненый в спину и в ногу осколками, на­чальник отряда съехал на берег, но героичес­ки сохранил за собой, как услужливо записа­но в труде МГШ, командование отрядом. Этого командования не хватило даже на то, чтобы за ночь постараться увести корабль из-под ожи­давшего его неминуемого расстрела. И япон­цы, не веря своему счастью и вознося молит­вы беспредельным милостям богов и неба, уже наутро тремя удачными попаданиями "посади­ли" на грунт и "Ретвизан". Шесть контрольных 280-мм бомб обратили корабль в еще один па­мятник "затмения" порт-артурских адмиралов.

"Пересвет" и "Победа" оказались неожи­данно живучими — в тот день они выдержа­ли по 5 бомб, не получив подводных пробо­ин. Из всех сил пытаясь сохранить вид бес­пристрастного исследования, чуждого эмоци­ям и "несвойственной критики" (девиз всего труда), авторы официальной истории той вой­ны на море все же не могли удержаться (том 4, с. 250) от сдержанного замечания: "Нет со­мнения, что в случае необходимости оба ко­рабля могли бы еще выйти в море". Больше­го авторы Генмора позволить себе не могли: возлюбленный императором главный виновник потопления кораблей Р.Н. Вирен в год выхо­да в свет их запоздалого исследования (1916), добравшись уже до чина полного адмирала, благополучно продолжал свою "беспорочную" службу на флоте.

Нельзя не подивиться полной атрофии чувств гражданского мужества и долга служ­бы, вдруг постигшей всех командиров. 24 но­ября "Пересвет" был расстрелян двадцатью сна­рядами. При десятом попадании командир приказал открыть кингстоны, но японцы, как и нынешние пилоты НАТО в Югославии, для верности, добивали корабль еще десятью сна­рядами. В "Победу" 24 ноября попало 23 из 270 выпущенных по ней снарядов. Крен, дошедший до 35°, удалось выровнять до 14°. Но корабль уже успел сесть на грунт. С ним, как с "Палладой", японцы покончили в тот же день.

С легкостью и простотой, действуя по су­ществу в полигонных условиях и немало, на­верное, потешаясь над тупостью противника, расправились они и с остальными ко­раблями. В Восточ­ном бассейне 25 но­ября довершили расстрел (до 320 выстрелов) также оставшегося без движения "Баяна". Его новый коман­дир, отличившийся в свое время блис­тательной поста­новкой мин с "Аму­ра", также не нашел сил и решимости увести крейсер из-под унизительного расстрела.

Поступить так со своими ко­раблем, но, увы, слишком поздно пытался лишь Н.О. Эссен. Имея на борту лишь 100 человек, "Севастополь" по настоянию ко­мандира был переведен в бухту "Белый Волк". В итоге после нескольких ночей яростных атак японских миноносцев, корабль, не успев по­полнить некомплект команды,. 3 декабря был поражен двумя торпедами. Но и в подорван­ном состоянии "Севастополь до 19 декабря вел поразившую японцев перекидную стрельбу по вершине горы Высокой, а затем и по позици­ям у Голубиной бухты.

В эти же дни, чтобы, наверное, явствен­нее подчеркнуть все ничтожество "пещерных адмиралов", хваленую японскую блокаду ут­ром 29 ноября (хотя еще ночью японцы яро­стно атаковали "Севастополь") с легкостью преодолел английский пароход "Кинг Артур". Действуя на свой страх и риск, он доставил из Бомбея 50 тысяч мешков пшеничной муки. Очевидно, что таким же образом блокаду могла бы, будь на то решимость адмиралов, прорвать и вся эскадра.

Предательская сдача крепости 20 декаб­ря генералом Стесселем заставила в тот же день потопить "Севастополь". В числе после­дних подвигов флота в течение трех ночей (2, 7 и 20 декабря) совершали прорыв в море уце­левшие миноносцы и корабельные катера. В числе пришедших в Чифу был и минный ка­тер с "Цесаревича" под командованием лей­тенанта С.З. Балка (1866-1913). Он и поставил последнюю точку в участии "Цесаревича" в обороне Порт-Артура.

Пытаясь подвести первые итоги войны, в отчете, представленном императору 30 ноября, наместник писал, что "честь флота и справед­ливость требуют установления причин, заста­вивших эскадру, вопреки полученным ею при­казаниям, связать свою участь с крепостью, что полагаю исполнимо путем самого всесторон­него и беспристрастного расследования".

Но пока император размышлял, следует ли и в какой форме проводить это расследова­ние, на другом краю войны — в Циндао — офи­церы "Цесаревича" и разоруженных вместе с ними миноносцев спешили провести первое обобщение боевого опыта, чтобы успеть пере­дать его на эскадру З.П. Рожественского.