Wundefwaffe

К новой жизни

 

Четырнадцать долгих месяцев продол­жалось заточение "Цесаревича" в гавани германской колонии. Время, столь стреми­тельно утекавшее, а в Порт-Артуре и каж­дый день усугублявшее осаду, здесь, в Цин­дао словно остановилось. Тягостное ощу­щение плена не покидало матросов и офи­церов. Снова и снова каждый по-своему переживал обстоятельства того решающего боя 28 июля и всей войны. Осознание мно­гих упущенных возможностей и техничес­ких неполадок тяжким гнетом лежало на душе у каждого моряка. Мучительно было чувствовать свою оторванность от Порт-Артура и невозможность помочь эскадре, которая, находясь так недалеко — в каких-то 200 милях — медленно погибала.

Последние вести о героической оборо­не и позорном расстреле кораблей в гава­ни под новый 1905 г. принесли немногие прорвавшиеся миноносцы и катера. Был среди них и катер "Цесаревича". Теперь он воссоединился со своим кораблем.

Эскадра погибла, и все взоры ожида­ния обращались теперь к начавшей 2 ок­тября 1904 г. свое неторопливое движение 2-й эскадре под начальством ставшего в од­ночасье — на второй день похода — гене­рал-адъютантом, вице-адмиралом и на­чальником (вместо и.о.) ГМШ. Умудрен­ная (в чем никто не мог сомневаться — ведь офицеры настойчиво взывали к начальству донести их предложения до уходящих в по­ход) переданным с "Цесаревича" боевым опытом, она, конечно, не повторит фаталь­ных ошибок, которые погубили флот в Порт-Артуре. Она успеет освоить искусст­во стрельбы на дальние расстояния, она не позволит столь бездарно, как это сделал В.К. Витгефт, уступить японцам превосход­ство в скорости, она будет активно манев­рировать, чтобы не отдать инициативу противнику.

И никто не мог подозревать, сколь в действительности ничтожна фигура столь героизированного за время похода З.П. Рожественского. "Может быть, он хороший придворный, но как флотоводец — грош ему цена" — так в январе 1905 г. отзывал­ся о своем командующем лично его наблю­давший на флагманском "Князе Суворове" лейтенант П.А. Вырубов (1879-1905). Дру­гой лейтенант, А.Н. Щеглов, в войне не уча­ствовавший и в Цусиме не погибший, при всей признательности к адмиралу за содей­ствие в довоенной карьере, вынужден был отозваться о командующем не менее опре­деленно: "Не имея мужества Кутузова, он не отступил, а слепо повинуясь повелению Государя, повел сознательно флот на убой в Цусиму".

Подготовленная расстрелом 9 января 1905 г. народного шествия в Петербурге, ис­треблением 2-й эскадры 14 мая 1905 г. в Цусиме и мятежом 14 июня 1905 г. на бро­неносце "Князь Потемкин-Таврический", разлилась по стране, грозя сокрушить все, вторая российская смута. Портсмутский мир, подписанный С.Ю. Витте (1849-1915) 23 августа и ратифицированный 19 сентяб­ря, освобождал из заточения интернирован­ные корабли. Началась последняя в той вой­не и уже не обещавшая срыва операция Морского министерства. Корабли, разбро­санные по чужим портам, теперь доукомп­лектовывались и готовились к возвращению на родину.

Это был целый флот. В Циндао вмес­те с "Цесаревичем" стояли миноносцы "Бес­шумный", "Быстрый", "Беспощадный", а также присоединившиеся к ним с падени­ем Порт-Артура "Смелый" и "Бойкий". В Чифу попали миноносцы "Статный", "Сер­дитый", "Скорый", "Властный", а также катера с броненосцев "Цесаревич", "Ретвизан", "Победа", катер наместника "Ольга" (бывший "Орел").

Вблизи Вей-Ха-Вея оставался разбив­шийся на камнях 30 июня "Бурный". В Шанхае были стоявшая там в качестве стационера канонерская лодка "Манджур", крейсер "Аскольд", миноносец "Грозовой", отправленные туда З.П. Рожественским транспорты "Воронеж", "Ярославль", "Владимир". "Метеор", "Ливония","Курония", "Корея" и буксирный пароход "Свирь". Здесь же стояли переведенные под русский флаг пароходы "Матильда", "Неджет" и "Мамелюк". В Сайгоне находил­ся крейсер "Диана", в Маниле на Филип­пинских островах крейсера "Аврора", "Олег" и "Жемчуг".

По другую сторону Тихого океана — в Сан-Франциско бесславно красовался чис­лившейся в отряде Владивостокских крей­серов, но сам себя интернировавший крей­сер "Лена" (бывший пароход Доброволь­ного флота "Херсон"). Его командир — еще одна аномалия той войны или гримаса цен­зовой системы — нашел, что для чести русского флота будет лучше разоружиться у американцев, чем рисковать крейсерски­ми походами в океане (система безнаказан­ности давала свои плоды).

8 роли главного координатора воз­вращения кораблей оказался — еще одна насмешка судьбы — благополучный адми­рал Н.Р. Греве. Это о его здоровье, будто бы жестоко подорванном крутостью рас­поряжений С.О. Макарова, пекся в доне­сении императору наместник Е.И. Алексе­ев. Теперь этот изгнанный из Порт-Арту­ра негодный командир порта, успевший после этого послужить на Балтике и затем заботливо посаженный во Владивостокс­кий порт, вдруг оказался главным Морс­ким начальником на всем Дальнем Восто­ке. Впрочем в 1907 г. его все же пришлось отправить в отставку за "ошибки" в уп­равлении портом.

9 сентября 1905 г. адмирал Греве был извещен о высочайше одобренном распре­делении кораблей. Из них по ратификации мирного договора в Балтийское море ухо­дили "Цесаревич", "Громобой", "Россия", "Богатырь", "Олег", "Аврора", "Диана" и "Алмаз". Во Владивостоке должны были ос­таться крейсера "Аскольд", "Жемчуг", "Те­рек", транспорт "Лена", канонерская лод­ка "Манджур" и все миноносцы. 2 октяб­ря из Петербурга уточнили: отряд Влади­востокских крейсеров возглавит его коман­дующий контр-адмирал К.П. Иессен (1852-1918), остальные четыре крейсера и "Цеса­ревич" составят второй отряд под коман­дованием контр-адмирала (еще одна стран­ная карьера) О.А. Энквиста (1849-1912). "Развозку" по кораблям не хватавших офи­церов поручали "Алмазу".

На "Цесаревиче" уже к маю 1905 г. из прежнего состава офицеров (люди убыва­ли на лечение после ранений, в отпуск, в командировки, на другие корабли) остава­лись лишь один представитель штаба — флагманский артиллерист К.Ф. Кетлинский и 12 строевых офицеров: старший офицер Д.П. Шумов, вахтенные начальники лейте­нант Б.Н. Кнорринг 2, мичманы Ю.Г. Гадд, Л.А. Бабицын. вахтенные офицеры мичма­ны М.В. Казимиров, Л.А. Леонтьев, Д.И. Дараган, В.В. Кушинников, ревизор мич­ман А.А. Рихтер, старший артиллерист лей­тенант Д.В. Ненюков, и младший — лей­тенант Н.Н. Азарьев. Из механиков оста­вались (переименованные в начале 1905 г. в военные чины) поручики П.А. Федоров. А.Г. Шплет, Д.П. Остряков, В.К. Корзун.

Прежним оставался и корабельный священник иеромонах Велико-Устюгского Михайло-Архангельского монастыря отец Рафаил. Носитель одного из самых "мор­ских" имен в русском флоте (название "Ра­фаил" от времен Петра Великого до нача­ла XIX в. имели восемь кораблей под Андреевскими флагами) священник, неотлуч­но находясь на "Цесаревиче" всю его во­енную страду, неутомимо исполнял свой долг. В числе лучших священников эскад­ры он был награжден золотым наперсным крестом.

Команда на корабле ко времени зак­лючения мира насчитывала 754 человека. Должность командира временно замещал командир миноносца "Бесшумный" капи­тан 2 ранга А.С. Максимов (1866-1951). На телеграфный запрос из Петербурга от 20 августа о готовности и укомплектованно­сти корабля он отвечал, что приемка во­оружения и проба машин займут не более двух недель. Миноносцы почему-то призна­вались неспособными на самостоятельные переходы.

В итоге серии мучительных перебро­сок с корабля на корабль в обоих отрядах определился и состав кают-компании "Це­саревича". Командиром был назначен (ви­димо, только на переход) капитан 1 ранга В.А. Алексеев, который в Порт-Артуре ко­мандовал канонерской лодкой "Гиляк", старшим офицером капитан 2 ранга А.С. Максимов. Вахтенными офицерами числи­лись лейтенанты Б.Н. Кнорринг. В.И. Дмит­риев (1979-1965), переведенный с "Бесшум­ного", мичман Ю.Г. Гадд. ревизором мич­ман А.А. Рихтер.

Старшим минным офицером был лей­тенант Н.В. Иениш, младшим — мичман М.В. Казимиров, старшим артиллерийским офицером/лейтенант Н.Н. Азарьев. за млад­шего артиллерийского офицера мичман Л.А. Бабицын. Старшим штурманским офи­цером назначили лейтенанта С.М. Полива­нова (1882-1964). Всю блокаду будучи стар­шим штурманским офицером канонерской лодки "Бобр", он успел отличиться на на­блюдательных постах, дерзкой постановкой мин с парового катера и прорывом в Чифу на катере "Ольга". Младшим штурманским офицером стал мичман Д.И. Дараган.

Вахтенными офицерами назначались мичманы Л.А. Леонтьев, Н.В. Давыдов (с "Бодрого"), В.А. Мальцев (с "Бесстраш­ного"). Одна вакансия ожидала заполне­ния. Герой спасения корабля в ночь япон­ского нападения П.А. Федоров стал и. д. старшего судового механика, а вахтенны­ми механиками В.К. Корзун, А.Г. Шплет. К ним присоединился с "Сердитого" по­ручик B.C. Георгизон. Старшим врачом на­значили лекаря (было такое первое меди­цинское звание) К.П. Рейнвальда. Он в этой должности провел дни осады на ка­нонерской лодке "Гремящий". На младше­го врача вакансия осталась свободной, как и на одного вахтенного офицера и двух вахтенных механиков. На своем месте остался и иеромонах о. Рафаил.

Во Владивосток, как вначале предпо­лагалось, идти не пришлось. Вал смуты, зах­лестнувший Россию, докатился и до Тихо­го океана. "Цесаревич" с его накопленной в избытке энергией недовольства вполне мог оказаться в роли броненосца "Князь Потемкин-Таврический". Страхи мятежей были настолько велики, что даже доблест­ные владивостокские крейсера выпроводили в поход на родину прямо с о. Сахалин, где они находились, не дав проститься с близ­кими и закончить расчеты с берегом.

Контр-адмирал Энквист местом сбора своего отряда назначил Сайгон, куда 20 октября и прибыл из Манилы со свои­ми крейсерами "Аврора" и "Олег". Здесь получили приказание "Диану" срочно от­править в отдельное плавание. Недостаю­щих на ней офицеров перевели с "Авроры", и 1 ноября "Диана" ушла.

"Цесаревич" к месту сбора пришел 7 ноября, но совместный выход задержи­вался ожиданием прибытия "Алмаза", все еще развозившего по кораблям недостаю­щих офицеров. Тогда и "Цесаревич" реши­ли отправить в одиночку. Об опытах ма­неврирования в совместном плавании, чего так настойчиво министр Бирилев требовал от К.П. Иессена, здесь и вспоминать не ста­ли. В Сингапуре следовало получить при­бывшие для "Цесаревича" из Франции ма­шинные и котельные части.

Из Сайгона вышли 10 ноября. Шли по заданному адмиралом приблизительному маршруту: прибытие в Сингапур 26 нояб­ря, в Коломбо 10, в Джибути 23 и в Суэц 30 декабря, а в Порт-Саид 2 января 1906 г. По прибытии в Алжир 6 января следо­вало ожидать приказаний адмирала.

Плавание походило на бегство от гро­зившего вот-вот настичь корабль пожара гулявшей по России смуты. ГМШ, как и во время войны, продолжал оставаться на удивление неповоротливой бюрократичес­кой машиной: запросы о том, как объяс­нять командам значение "всемилостивейше­го" манифеста от 17 октября, адмирал не получил. Это пытались делать сами офице­ры, но нашедшиеся в командах смутьяны делали это по-своему. В результате "Цеса­ревич" пришел в Коломбо чуть ли не с уже созревшим заговором, готовившим восста­ние на переходе в Джибути. По счастью 28 зачинщиков успели вовремя изолировать и отправили на шедший в Россию пароход "Курония".

Вряд ли можно было говорить о пря­мом мятеже — просто матросы, призван­ные из запаса или уже отслужившие свой срок, считали несправедливым дальнейшее их пребывание в составе экипажей кораб­лей и требовали немедленного отправле­ния на родину. На отряде К.П. Иессена так пришлось и поступить. Мятеж был предотвращен.

2 февраля вторым из возвратившихся с Дальнего Востока кораблей (8 января пришла "Диана") "Цесарев^ич" вошел в гавань обширного порта императора Алек­сандра III в Либаве. Совсем недавно пере­полненный огромной и, казалось, непобе­димой эскадрой З.П. Рожественского, порт теперь был безлюден и сиротливо пуст. Пришедший из-за границы "Цесаревич" и оставшаяся на Балтике "Слава" составля­ли теперь всю реальную ударную силу не­когда грозного Балтийского флота. Все отдав в Тихий океан, флот теперь ожидал нового возрождения. Общим стало, нако­нец, понимание, что после Цусимы без ре­форм уже не обойтись.

Первым шагом к реформам стала со­стоявшаяся уже 2 июня 1905 г. ликвидация должности барина-помещика — ни за что не ответственного генерал-адмирала. Вза­мен была восстановлена когда-то существо­вавшая, как впрочем и оставалось во всех других ведомствах, должность полномоч­ного морского министра. Им по рескрип­ту императора от 20 июня 1905 г. стал вице-адмирал А.А. Бирилев (1844-1915).

Удался явившимся на флоте молодым реформаторам (инициатором был смелый до отчаянности лейтенант А.Н. Щеглов) и другой важный шаг. Путем дворцовых ин­триг сумели убедить императора в необхо­димости создать Морской Генеральный штаб. Тот, что еще в 1888 г. предлагал со­здать адмирал И.Ф. Лихачев и призыв ко­торого 24 года "сидевший" на морском ми­нистерстве генерал-адмирал так и не удо­сужился услышать.

Ретрограды во главе с морским мини­стром (выбор, что и говорить, оказался не из лучших) отчаянно сопротивлялись, пы­таясь затемнить сознание некрепкого умом самодержца. По счастью, император успел объять общий смысл "мнения" комиссии ад­мирала И.М. Дикова, исследовавшей обсто­ятельства боя 28 июля 1904 г. Рескриптом от 24 апреля 1906 г. морскому министру предписывалось создать МГШ.

Трудно было возражать и против двух самых насущно неотложных шагов к возрождению флота: овладение искусством массирования огня, мощь которого япон­цы столь убедительно продемонстрирова­ли при Цусиме, и воспитание офицеров нового поколения.

К решению первой задачи приступи­ли уже через три месяца после Цусимы. Тог­да командующим кораблями несостоявшей­ся 4-й Тихоокеанской эскадры (броненос­цы "Слава", "Император Александр II", крейсера "Память Азова", "Адмирал Кор­нилов" и четыре только что построенных миноносца класса "Доброволец") назначили капитана 1 ранга Г.Ф. Цывинского (1855-1938). Как он сам писал в мемуарах, ему поручалось "выработать методы централь­ного управления эскадренным огнем на дальних расстояниях".

Так с уроками войны запоздало соеди­нились планы МТК о проведении опытов стрельбы на дальние расстояния. Новые расстояния в противоположность доцусимским представлениям и практике, когда почти недосягаемым пределом считались 42 каб., предстояло довести до 100 каб. Про­грамму стрельб начальник отряда разраба­тывал совместно с назначенным флагман­ским артиллеристом лейтенантом С.В. Зарубаевым (1877-1921), героем боя крейсе­ра "Варяг" в первый день войны.

Но успешно развертывавшиеся стрельбы пришлось прервать ради выполнения возложенных на отряд совсем новых фун­кций. Надо было спасать самодержавие от мятежей. Дошло до того, что "Слава" в течение недели давала приют перетрусив­шему и перебравшемуся на корабль со всем семейством финляндскому генерал-губерна­тору. Дело нарушил и перевод "Славы" в новое соединение, которое она образова­ла с вернувшимся в Россию "Цесаревичем" и "Богатырем".

Новый отряд, полуофициально назы­вавшийся "Гардемаринским", должен был совершать учебно-практические плавания с корабельными гардемаринами (Морского корпуса и Морского инженерного учили­ща), после чего они, приобретя практичес­кие навыки службы на боевых кораблях, по­лучали право (еще раз сдав экзамены) на производство в офицеры. Как говорилось во "Всеподданнейшем отчете по Морско­му министерству за 1906-1909 гг." (С.-Пе­тербург, 1911. С. 176), "мера эта была выз­вана необходимостью обеспечить флот мо­лодыми офицерами, вполне подготовленны­ми к самостоятельному выполнению возла­гаемых на них обязанностей".

Вторая же задача восстановления флота — овладение новыми методами стрельб — переносилась в Черноморский флот, где, по счастью, также имелся один пригодный для этих задач современный корабль. Это был "Князь Потемкин-Тав­рический" недавно бунтовавший, а теперь усмиренный и переименованный в "Пан­телеймон". На нем Г.Ф. Цывинский во главе специального Черноморского отряда (им вначале командовал контр-адмирал Н.А. Матусевич) и продолжил работу, на­чатую на Балтике. Так неотложные зада­чи восстановления флота распределились между тремя кораблями.

"Цесаревич", как имевший боевой опыт, стал флагманским кораблем Гарде­маринского отряда. Командующим отрядом (официально он стал называться "Балтий­ским") был назначен командир "Богатыря" капитан I ранга И.Ф. Бострем. Занимавший перед войной должность военно-морского агента (атташе) в Англии, ставший там убежденным англоманом, И.Ф. Бострем по­лучил "Богатырь" в командование после за­путанной министерской интриги, "отодви­нувшей" от командования прежнего коман­дира лютеранина А.Ф. Стеммана и после­дующих временных командиров во время затяжного (на всю войну) ремонта крейсе­ра во Владивостоке.

Слывший весьма просвещенным моря­ком и пользовавшийся благоволением им­ператора православный И.Ф. Бострем в выборе маршрута плавания и разработке программы обучения гардемаринов полу­чил значительную свободу действий. Важ­но было и то, что имевшая большое педа­гогическое значение служебная репутация командующего не была запятнана неудач­ными или явно бездарными действиями во время войны, хотя правило это, как о том говорит пример Вирена и других порт-артурских командиров и флотоводцев, соблю­далось, далеко не во всем.

Однако этот принцип был соблюден и при назначении командиров кораблей и офи­церов. Все они имели безукоризненные бо­евые биографии. По объективным причинам кают-компания "Цесаревича" почти полно­стью переменилась. "Оптимистический ко­рабль" по существу начинал новую жизнь.

Как совсем недавно, при формирова­нии 2-й Тихоокеанской эскадры, встреча­лись офицеры разных флотов и кораблей, как и теперь кают-компания "Цесаревича" объединила участников самых разных со­бытий минувшей войны. Подбор их был сделан, надо признать, почти безукоризнен­но. Флаг-офицером штаба отряда был мич­ман князь А.А. Щербатов (1881-1915), про­явивший выдающиеся примеры храбрости в бою Владивостокских крейсеров 1 авгу­ста 1904 г. "Вот уж наш князь... этот дей­ствительно".— так с восхищением отзыва­лись о нем после боя матросы крейсера "Россия". Но по каким-то неведомым при­чинам обещавшая успех карьера князя бы­стро прервалась, он ушел в запас и умер в своем имении.

Флагманским штурманом отряда стал лейтенант С.И. Фролов, бывший во 2-й эс­кадре старшим штурманом крейсера 2 ранга "Кубань", а затем служивший на броненос­це "Чесма". Он в 1900 г. окончил гидро­графическое отделение Морской академии. Особый смысл имело и назначение коман­диром "Цесаревича" капитана 2 ранга Н.С. Маньковского, ранее командовавшего в эс­кадре З.П. Рожественского крейсером 2 ранга "Кубань".

Неожиданным на первый взгляд воз­вышением на такую престижную должность командира вспомогательного крейсера все­му офицерскому корпусу давался проявленный Н.С. Маньковским пример истинного — без страха и упрека — выполнения сво­его долга."Кубань" и такой же крейсер "Те­рек" 9 мая 1905 г. приказом З.П. Рожественского были отделены для крейсерских дей­ствий у входа (в расстоянии до 100 миль) в Токийский залив.

Готовые к смертельному бою с крей­серами, которые японцы могли выслать против этих кораблей, они полностью вы­полнили боевой приказ и оказались после­дними кораблями флота, которые даже пос­ле цусимского разгрома продолжали свои боевые действия. "Улов", правда, был не­велик — ведь японская военная машина, раздавив Порт-Артур, уже не нуждалась в столь усиленной западной подпитке, как в начале войны. Но это не умаляет подвига кораблей, исполнивших свой долг. Подвиг оценили по заслугам. Н.С. Маньковский за отличие по службе был произведен в капи­таны 1 ранга и получил в командование "Цесаревич".

Старшим офицером "Цесаревича" стал капитан 2 ранга барон В.Е. Гревениц (1873-1916), отличившийся в должности старшего артиллериста крейсера "Россия". Первым на флоте он еще до войны указы­вал на необходимость готовиться к стрель­бам на увеличенные (до 60 каб.) расстоя­ния. Но он не мог тогда пробить стену ру­тины. Его помощником (введение этой должности было еще одним уроком минув­шей войны) назначили лейтенанта гвардей­ского экипажа С.Н. Тимирева, участвовав­шего в войне в должности штурмана бро­неносца "Победа".

Крейсер "Варяг" был представлен дву­мя его прежними старшими специалистами (ими они стали и на "Цесаревиче") артил­леристом С.В. Зарубаевым и штурманом Е.А. Беренсом (1876-1928). С "Кубани" (несомненная протекция командира) при­шли младший штурманский офицер лейте­нант А.Н. Минин и вахтенный офицер лей­тенант М.П. Арцибушев.

С погибших кораблей 2-й эскадры — "Адмирала Нахимова", "Урала" и "Влади­мира Мономаха" были младший минный офицер лейтенант П.И. Михайлов, вахтен­ные офицеры лейтенант барон Б.Г. Шил­линг и лейтенант Г.Н. Пелль (1885-1930). Семья Пелль дала флоту трех братьев уча­стников той войны. Из них Николай слу­жил на "Ретвизане", а Петр, будучи стар­шим минным офицером заградителя "Амур", погиб под Порт-Артуром при по­становке мин с плота.

На должность ревизора назначили лей­тенанта с "Дианы" Г.Р. Шнакенбурга. С по­гибших в Порт-Артуре кораблей пришли ставшие там лейтенантами С.А. Небольсин. E.G. Гернет (1882-1943), А.А. Зилов, К.В. Ломан, В.И. Дмитриев, а также оба врача Г.Н. Иванов (с "Ангары") и Н.В. Лисицын (с "Новика"). Непростые готовила им судь­ба биографии — от белой эмиграции до ста­линских репрессий. Единственным офице­ром из прежнего состава "Цесаревича", его легендой и всеми уважаемым ветераном ос­тался старший судовой механик П.А. Федо­ров, который все еще не был представлен за свой подвиг к георгиевскому ордену.

По примеру "Цесаревича" обновили и весь офицерский состав остальных кораб­лей. В командование "Славой" вступил ка­питан 1 ранга А.И. Русин. Это он все пред­военные месяцы не переставал докладывать о нарастающей японской подготовке к раз­вязыванию войны, что, однако, не могло по­колебать безмятежную самоуспокоенность верхов Морского министерства.

Командиром "Богатыря" в обход мно­гих достойных»-этой должности участников войны и по несомненной гвардейской про­текции стал капитан 1 ранга В.К. Гире (1886-1918). В войне он не участвовал, но в 1898-1903 гг. командовал императорски­ми яхтами "Марево" и "Штандарт". Вели­ко было влияние рода Гирсов на флоте, один из его представителей, лейтенант А.В. Гире (1876-1905), геройски погиб в Цуси­ме на броненосце "Орел".

Карьере В.К. Гирса не помешала даже авария "Богатыря", произошедшая в 1908 г. В 1913 г. он стал начальником артилле­рийского отдела ГУК, а в 1916 г. началь­ником ГУК. Погиб он в первой волне крас­ного террора. Его сын И.В. Гире (1902-1976) все же сумел пройти антидворянские рогат­ки и стать известным ученым-кораблестро­ителем.

Независимо от всех возможных про­текций (включая и участие в них министра А.А. Бирилева), офицеры были полны же­лания приложить все силы для обновления флота. Каждый, конечно, понимал это об­новление по-своему и по-разному выражал свое мнение. Одни высказывали его в сво­их показаниях и донесениях в следственной комиссии по расследованию обстоятельств двух главнейших сражений войны — 28 июля 1904 и 14 мая 1905 г., другие излага­ли его в своих ответах на разосланный ГМШ обширный вопросник, обменивались мнениями в кают-компаниях, на собрани­ях ИРТО и Лиги обновления флота.

Делались обобщения на страницах журналов, газет, выпускали первые книги воспоминаний о войне. Далеко не все выг­лядело столь однозначным, как это может показаться сегодня. Краткий период воца­рившейся тогда свободы слова позволял лю­дям высказываться, но власть сама себя ра­зоблачать не собиралась. Ведь шесть япон­ских "лучше" и восемь русских "не", про­звучавшие в комиссии адмирала И.М. Ди­кого (по разбору обстоятельств боя 28 июля) и тринадцать роковых промахов, вменявшихся лично З.П. Рожественскому в постановлении следственной комиссии вице-адмирала Я.А. Гильтебранда (по делу о Цусиме) оставались спрятанными под сук­ном до 1917 года. А потому В.И. Семенов в свой знаменитой "Расплате", вышедшей, кроме русского, еще на четырех европейс­ких языках, счел возможным занять пози­цию защитника З.П. Рожественского.

Недалеко ушел от него и лейтенант Б.К. Шуберт, который в своих размышле­ниях о причинах поражения в Цусиме по­чему-то не находил в произошедшем ни­какой вины адмирала, а свою интересную книгу (Б. Ш-т, "Новое о войне", С.-Петер­бург, 1907) с глубоким уважением посвя­щал "своему бывшему Командующему и учителю".

В чем автор был безоговорочно прав, — так это в своем недоумении перед мед­лительностью министерства в осуществле­нии давно, казалось бы, назревших реформ. "Год прошел совершенно даром ..." — пи­сал он в августе 1906 г. (с. 169). И потому, наверное, чтобы хоть как-то проявить свое движение к переменам, в министерстве то­ропили уход в море гардемаринского от­ряда. Не теряя времени, приступили к ре­визии состояния техники и вооружения на "Цесаревиче" по возвращении его с Даль­него Востока.

25 февраля, а затем и 7 и 10 марта 1906 г. артиллерию корабля осматривали специ­алисты МТК и представитель Обуховского завода полковник А.П. Меллер. Специалист высочайшей квалификации, он в продолже­ние осады Порт-Артура без устали занимал­ся исправлением и усовершенствованием ар­тиллерии кораблей и сухопутного фронта.

Велико же, надо думать, было его удивление, когда оказалось, что в итоге вой­ны пушки броненосца не претерпели сколь­ко-либо заметного износа. Их словно уси­ленно оберегали от боя. Незначительные выбоины (глубиной до 8 мм), обнаружен­ные на стволах 305-мм орудий носовой башни, были признаны для их прочности безвредными. Осмотр оптическими прибо­рами и обмер специальными контрольны­ми калибрами ("звездками") никаких по­вреждений внутри каналов стволов не об­наружил. Пушки кормовой башни были и вовсе в полной исправности. Каждое ору­дие сделало не более 50 выстрелов, и не­обходимости в их замене не было.

Но тогда уже никто, конечно, и не по­думал вынести на этот счет "частное опре­деление" в адрес бывшего "боевого" коман­дира Иванова, признавшего, как мы по­мним, повреждения "Цесаревича" "чудо­вищными", а сам корабль — совершенно неспособным вести бой. Иначе говоря, ко­рабль, от которого во многом зависел ис­ход боя 28 июля, а с ним и судьба импе­рии, вернулся с войны, так и не применив своего главного оружия — тяжелой артил­лерии. "Экономия" была достигнута образ­цовая. И в пору задать абсурдный вопрос — а стоило ли вообще строить этот корабль и посылать его на войну?

Комиссия установила, что половина 152-мм пушек имела наружные выбоины глубиной 4,6-6,3 мм, которые со временем могут стать причиной образования в метал­ле стволов нежелательных перенапряжений. Но от замены их (№306, 318, 322, 324, 325). как это предлагал артиллерийский прием­щик МТК штатный наблюдающий по ар­тиллерии капитан Е.П. Авраамов, отказа­лись. Мотив и тут оказался прост — ми­нистерство не имело средств на заказ но­вых орудий. Ограничившись лишь рекомен­дацией сменить переднюю оболочку у ору­дия № 306, у всех других орудий (это был один из самых горьких уроков войны) предложили заменить подъемные механиз­мы. Это была беда всех 152-мм пушек си­стемы Кане.

Выбранные для массового заказа и производства их в России (причины неизъ­яснимой поспешности командированной во Францию в 1892 г. комиссии — это пред­мет особого исторического расследования) эти пушки системы французского инжене­ра Кане (в противовес избранным японцами пушкам Армстронга) обнаружили мас­совые поломки зубьев дуг подъемных ме­ханизмов. Пушки выходили из строя в са­мые горячие минуты боя. Так было на "Ва­ряге" и других крейсерах, так было и на броненосцах. Опасный изъян заметили еще до войны, но массовой замене ненадежных дуг и на этот раз помешала "экономия". Для предотвращения же поломок дуг и "сдачи" подъемных механизмов оснастили их пру­жинами Беккера.

И без того уступая противнику в ско­рострельности, русские пушки (из-за необ­ходимости преодоления действия тугой пру­жины) требовали при наводке от комендо­ров приложения особых усилий. Скорост­рельность стала еще ниже. В полной мере все эти неудобства обнаружились только в боях.

Хорошо сбереженными были и остав­шиеся на броненосце 16 75-мм пушек (че­тыре, оставленные в Порт-Артуре, достались японцам). Каждая из них сделала не более 60 выстрелов. От предлагавшейся Е.П. Авраамовым замены двух орудий, имевших не­значительные наружные выбоины, также отказались. Обуховскому заводу поруча­лось лишь исправить станки всех орудий.

У пушек калибром 47 мм число выст­релов на каждую не превышало 90. Две из них решили отправить на Обуховский завод для исправления, остальные можно было привести в порядок на месте. Примерно на таком же уровне, не требующим значитель­ных исправлений, оказались и механизмы.