Wundefwaffe

Учеба в океанах

 

Выход отряда в плавание едва не за­держала произошедшая 23 июля авария "Славы". При спешном выходе из Гельсин­гфорса в сильный шквал с проливным дож­дем броненосец правым скуловым килем прочертил по банке в проливе у юго-вос­точной оконечности о. Густав-Сверт. Про­ба гидравлическим давлением течи в пере­борке не обнаружила, и командующий от­рядом настоял на отмене предписанного министром ввода корабля в док. Исправ­лением днища решили заняться по возвра­щении из плавания.

Отряд спешил оторваться от берега, чтобы на океанских просторах начать со­здание той новой школы воспитания и бо­евой подготовки, которой так ждал от него флот. Эйфория грядущего и безоговороч­ного обновления царила тогда в кают-ком­паниях кораблей. Выводы из уроков вой­ны соединялись со смелыми предложения­ми, выдвигавшимися тогда в нескольких не­формальных центрах творческой мысли.

Новый со свежими идеями журнал "Море" и решительно стряхнувший с себя сорокалетнюю пыль рутины "Морской сборник", горячие споры в кружках орга­низаторов МГШ и, наконец, одиночные выступления смелых энтузиастов и патри­отов возрождения флота создавали ауру вы­сокого и чистого творческого горения. Под их воздействием невиданную акцию пред­принял даже ГМШ, разославший на кораб­ли и базы объемлющий вопросник по опыту войны. Пробуждала мысль и деятельность двух следственных комиссий, собиравших по всем флотам сведения о ходе боев 28 июля и 14 мая. Болью за честь флота и неудер­жимым стремлением доискаться до корней и причин всех его неудач в минувшей вой­не были проникнуты статьи в первых же номерах "Морского сборника" за 1906 г.

Не оставался в стороне и "Цесаревич". Уже в 1906 г. на основе собственного опы­та артиллеристов Владивостокского отря­да крейсеров к проблеме обратился стар­ший офицер броненосца В.Е. Гревениц. В ЦВМБ в Петербурге сохранился экземпляр его брошюры (с печатью "Цесаревича"), со­держание которой исчерпывающе раскры­валось ее названием: "Организация стрель­бы на большие дистанции в море отдель­ными судами и отрядами, а также измене­ние в Правилах артиллерийской службы на флоте, вызванные опытом войны с Япони­ей". Так "Цесаревич" еще раз указал фло­ту на главный урок войны. Прочувствовать значение всех лишь частично здесь назван­ных проблем возрождения флота и умение передать гардемаринам это сознание граж­данской ответственности за результаты плавания — составляло нравственную за­дачу офицеров отряда.

Все они понимали, что эти 150 моло­дых людей составляют без преувеличения золотой фонд и будущее флота. Соответ­ственно углубленной предлагалась и про­грамма обучения и воспитания гардемари­нов в плавании. И потому никто из офи­церов, как о том свидетельствуют участники похода, не жалел сил для решения стояв­шей перед отрядом невыразимо трудной и явно не обещавшей полного успеха задачи. В частности, следуя сильно забытому, но всем известному по рассказам К.М. Станю­ковича опыту передовых "беспокойных адмиралов" и тех офицеров, кто проходил их школу, было решено давать гардемари­нам предварительную информацию о посе­щаемых портах и странах.

Предусматривалась и "обратная связь", последующие отчетные работы гардемаринов о том, что они увидели и поня­ли. Введены были и отчеты по изучения своих кораблей, их техники и вооружения с описанием главнейших конструктивных отличий и выполняемых при обслуживании корабля работах.

Иным, при сохранении норм прежне­го Морского устава, были распорядок служ­бы и обучения гардемаринов. Они его по­чувствовали в первые два месяца внутрен­него плавания. Вместе с учениями по бое­вому расписанию им пришлось принимать участие и в угольных погрузках, которые теперь — по опыту 2-й эскадры— сопро­вождались неукоснительным контролем скорости и почти всегда превращались в со­ревнование между кораблями. От гардема­ринов требовалось уверенное и свободное знание обширного круга теоретических ос­нов их специализации, умелое и инициатив­ное их применение в ходе плавания, осво­ение важнейших обязанностей и навыков со­ответствующих матросских специальностей.

Отработана была и форма учета заня­тий с гардемаринами. На "Цесаревиче" их начали вести с 15 июня. Занятия могли про­ходить по какому-либо из шести предусмот­ренный ведомостью разделов: морская практика, штурманское дело, механическо-трюмное дело, минное дело, специально-ме­ханическое дело, судовые учения.

Завзятый англоман, И.Ф. Бострем не упускал случая ознакомить в плаваниях эки­пажи и гардемаринов с опытом считавше­гося им во всех отношениях образцового английского флота, его обычаями и прак­тикой. Во всех этих начинаниях ему, конеч­но, содействовали и офицеры. "Гардемари­нами занимались все", — вспоминали этот опыт участники первых плаваний. В.А. Белли, контр-адмирал советского флота, свидетельствовал в своих воспоминаниях о весьма тщательном подборе офицеров и их внимании к гардемаринам, о примерах строгого выполнении ими своих обязанно­стей, о готовности делиться своим боевым и служебным опытом, о ненавязчивой, но последовательной системе воспитания,

Так возрождались лучшие обычаи времен начала броненосного флота. Высо­чайшая требовательность и личный пример офицеров позволяли надеяться, что новые кадры не повторят ошибок прошлого.

Не менее важной и сложной была ре­шавшаяся на отряде вторая кадровая задача — подготовки нового пополнения унтер-офицеров. Вместо преимущественно парусно-строевой дрессировки на рангоутных крейсерах типа "Генерал-адмирал" учени­ки унтер-офицеры должны были приобре­сти авторитет опыта службы на современ­ном боевом корабле. Отсутствие такого ав­торитета и невысокий уровень общего раз­вития прежних унтер-офицеров признава­лись главнейшими причинами, их неумения противостоять заговорщикам на кораблях. Поэтому, как говорилось в работе лейте­нанта Вердеревского, "возобновление рух­нувшей ныне связи между офицерами и командой составляло едва ли не главней­шую задачу флота и всего офицерского со­става". С этой целью, как отмечалось в Отчете по морскому министерству, учени­ки квартирмейстеры в плавании были раз­делены на четыре смены. Каждая была по­ручена особому офицеру, который был для них "во всех отношениях ближайшим на­чальником и руководителем".

Таковы были исходные обстоятель­ства, сопровождавшие первое плавание отряда, таковы были широкий реформатор­ский фундамент, школа мысли и творчества, предоставленные гардемаринам.

20 августа 1906 г. в 8 час. утра подня­тому на "Цесаревиче" флагу командующе­го отрядом 13 выстрелами салютовал форт Константин. С "Цесаревича" отвечали 7 вы­стрелами. В 2 час. 10 мин. пополудни с якорей на Большом Кронштадтском .рейде снялись "Слава" и "Богатырь". Семафором с "Цесаревича" "Славе" было предложено пройти вперед, за нею снялся с якоря и "Цесаревич". В этом маневре продолжала утверждаться вовсе не применявшая ранее (особенно во 2-й эскадре) практика пере­хода флагманского корабля в общий строй, чтобы и ему дать возможность держаться в строю, а кораблям из общего строя — выполнять обязанности головного. Новый обмен тем же числом выстрелов — теперь уже прощальными салютами и корабли, следуя по створу Кронштадтских маяков, выходят за "Славой" в Финский залив. Так с первой минуты похода поручением "Сла­ве" вести за собой отряд возобновилась его не прекращавшаяся учеба.

У Лондонского плавучего маяка (на­званного так в память погибшего здесь на отмели в 1714 г. купленного в Англии 54-пушечного линейного корабля "Лондон") броненосцы два часа занимались определе­нием девиации. В 17 час. 30 мин. отряд уже во главе с "Цесаревичем" продолжил пла­вание. В 8 час. пополудни (счет времени продолжали вести еще по-прежнему обык­новению — по 12-часовой шкале: от полу­ночи до полудня) близ о. Лавенсаари нанесли на карту первые координаты счисления 60°5' с.ш. и 28°30' в.д.

В 7 час. 21 августа, проходя мыс Суроп, телеграфировали командиру Ревельского порта для передачи в Либаву своего места и скорости (12 уз). Это было сдела­но по просьбе заведующего подводным пла­ванием контр-адмирала Э.Н. Щенсовича (1852-1910, в Порт-Артуре командовал "Ретвизаном"), который каждое появление в море кораблей и отрядов стремился ис­пользовать для проведения учебных атак своих подводных лодок.

Весь день периодически выполняли эволюции. Перестраивались из кильватера в строй фронта (с расстояниями между ко­раблями 4,10 и 20 каб.) и обратно, отраба­тывали задававшиеся командующим рассто­яния между кораблями, уточняли число оборотов машин для эскадренного 12 уз хода, тренировались в сигналопроизводстве, радиопереговорах и обмене позывны­ми. Особенно трудно маневры дались "Сла­ве", которой все еще не удавалось прино­ровиться к своей наследственной болезни — рыскливости. Выявлялись новые рециди­вы прошлого. На вызов с "Цесаревича" не могли получить ответа со "Славы". На ней, как оказалось, ради подъема бельевых ле­еров сочли возможным разобщить сеть ра­диотелеграфа. С "Богатыря" же на семафор­ный запрос о молчании отвечали и вовсе попросту: "Аппарат плохо принимает".

Придержавшись, как в том просил Э.Н. Щенснович, Любавского берега, позво­лили лодкам провести атаки по всем пра­вилам их только что формировавшейся науки. На кораблях, как доносил команду­ющий, "было приказано особенно тщатель­но наблюдать за морем, и, несмотря на это, лодки оставались совершенно незамеченны­ми до тех пор, пока они не показали свои опознательные огни и не дали свистки".

Атаки произошли в 2 час. 15 мин. ночи 22 августа, когда первая лодка, сделав тор­педный выстрел, ярким белым огнем обо­значила себя справа от курса отряда. В 2 час. 20 мин. по приказу с "Цесаревича" "Слава" осветила лодку прожектором, За ней и так же неожиданно для отряда от­крылся огонь всплывшей после атаки второй лодки. Так же открылась за ней и тре­тья лодка. Все они проходили мимо отря­да в расстоянии от 11 до 3-4 каб. Это были, как позднее докладывал Щенснович, лод­ки типа Голланда: "Стерлядь", "Белуга" и "Пескарь". Предназначенные для Владиво­стока, они с окончанием войны были ос­тавлены на Балтике.

Успех подводников был очень кстати — им тоже нелегко приходилось отстаивать свое "место под солнцем". Бюрократия, несмотря на всю энергию и настойчивость Э.Н. Щенсновича, сделавшегося истинным энтузиастом подводного плавания, упорно отказывала в удовлетворении элементарных нужд и потребностей нового рода сил фло­та. В министерстве первому адмиралу-под­воднику могли в глаза заявить, что "от хорошей жизни под воду не полезешь". Прямо или косвенно, но состоявшаяся атака могла иметь влияние на судьбу по крайней мере трех гардемаринов "Цесаревича". Офицерами-подводниками в дальнейшем стали участники этого плавания гардема­рины Н.М. Леман и Н.О. Якобсон, конст­руктором советских подводных лодок — участвовавший в том же плавании А.Н. Щеглов (1886-1954).

Путь узкими балтийскими проливами, которые европейские державы с легкостью могли перекрыть, напоминал о необходи­мости собственного выхода в океан — че­рез порты русского севера. Недосягаемым пока что примером такого выхода во всей красе своих благоустроенности, довольства и культуры явился 23 августа первый порт захода отряда — город-крепость Киль. За­щищенная внешним архипелагом бухта была похожа на севастопольскую, а по длине — до 8 миль — даже превосходила ее. Власти помня о большой цене дружбы с Россией, были, как всегда (загадкой ос­талось лишь интернирование "Цесаревича" в Циндао), любезны и предупредительны.

И как бывало до войны, посетил ко­рабль давний друг русских моряков принц Генрих Прусский (1862-1929) — брат им­ператора. Он с готовностью разрешил офи­церам и гардемаринам совершать познава­тельные осмотры военного порта, завода Говальдсверке и кораблей. Их гардемари­ны осматривали в две смены — утреннюю и вечернюю. Здесь же, в Киле, в перерывах между корабельными работами, и начали составлять записки по результатам экскур­сий. Их продолжали и на походе. Этот распорядок сохранился и в дальнейшем. О го­рестных последствиях недавней войны на­помнило всем появление на рейде минонос­ца "Пронзительный" — одного из тех двух, что, отстав от эскадры З.П. Рожественского, остались в Средиземном море. Теперь после ремонта в Тулоне корабль в числе последних возвращался на родину.

С бочки Кильской бухты снялись ут­ром 29 августа. Строем фронта прошли ши­рокий пролив Скагеррак и под норвежским берегом совершили свой исторический по­ворот вправо. Это означало, что путь ко­раблей, в отличие от традиционных марш­рутов прежних плаваний флота, пролегал не к Средиземному морю, а на русский север.

В окружении никого не оставлявших равнодушными, величественно нависших (высотой до 100 м) над морем отвесных скал норвежских фиордов, волшебно отражаясь в их спокойной, отливавшей синевой гла­ди, корабли 31 августа пришли в Берген. Теплые воды Гольфстрима сделали Берген почти средиземноморским городом, кото­рые он красотами зеленых склонов своих гор даже превосходил. На стоянке, как и в Киле, пополнили запасы угля. Поход про­должили 6 сентября.

Разгулявшаяся океанская зыбь заста­вила отказаться от предполагавшейся гар­демаринской стрельбы № 2. Большую часть пути шли строем фронта. Адмирал доби­вался свободного развертывания и строго соблюдения этого, всегда трудного для кораблей построения. В недавнее время не­достаточная практика в этих сложных пе­рестроениях заставила В.К. Витгефта отка­заться от продолжения в этом строе боя 28 июля 1904 г. По той же будто бы при­чине от использования такого построения отказался в Цусиме и З.П. Рожественский.

Впрочем изворотливый и циничный в самооправдании адмирал мог просто в оче­редной раз свалить собственную вину на безропотно следующие его приказам кораб­ли. За 11 месяцев плавания времени для ос­воения строя фронта было достаточно.

И как было когда-то в штормовом пе­реходе 2-й эскадры близ южного берега Аф­рики, повторялось характерное различие в поведении кораблей на качке. Броненосцы класса "Цесаревич" с пологим скатом бор­тов, игравшим роль своеобразного успоко­ителя качки (это было что-то вроде пред­ложенных позднее успокоительных цистерн Фрама, но в открытом виде), качались гораздо меньше, чем прямобортные кораб­ли. И "Богатырь" в отряде валяло теперь так же немилосердно, как это в том аф­риканском походе было с "Авророй". Тщет­но "Цесаревич" пытался вызвать "Богатырь" по радио, и только на запрос по семафору получил ответ: "по случаю сильной качки мы отвечать не можем". Великое русское изобретение нам все еще никак не давалось. Путь на север И.Ф. Бострем выпраши­вал в министерских инстанциях, пробивая их упорное сопротивление. Там боялись за безопасность плавания кораблей у плохо обследованных берегов. Русский север - эта "подстоличная Сибирь" - продолжал оставаться для флота, да и для всей Рос­сии все еще во многих случаях загадочной "terra incognito". Десятилетиями флот в.его водах представляло поколение небольших "транспортов" (или, по существу, посыль­ных судов) типа "Бакан". Первый (251 т), служил с 1857 по 1896 г., второй (885 т), заступил ему на смену в 1896 г. Их плава­ния, оправдывавшиеся защитой отечествен­ных морских промыслов, прекращались в самую пору, когда иностранные хищно-промышленники устремлялись в русские воды. Кораблям же приходило время возвращать­ся для зимовки на Балтику. Но эта види­мость охраны собственных морских рубе­жей многие десятилетия в министерстве ни­какой озабоченности не вызывала.

Помочь развитию края не могло по­казное открытие в 1899 г. фиктивного, по существу, "порта" Александровск (он лишь через 30 лет пригодился Вождю всех вре­мен и народов для учреждения в нем базы Северного флота г. Полярный). Не сделал погоды и заход участвовавшего в торже­ствах открытия порта (вместе с норвежским броненосцем) крейсера "Светлана" на о. Медвежий. Поход гардемаринского отряда должен был, как, наверное, думалось И.Ф. Бострему, пробить стену равнодушия вла­стей к Мурманскому краю.

Полное отсутствие на севере стабиль­ной навигационной обстановки и налажен­ной гидрографической службы создавали известный риск для плавания больших кораблей. Но командующий отрядом об отечественной гидрографии придерживал­ся более высокого мнения, чем министерс­кие скептики. В этом его убедили матери­алы, которые представили при подготовке похода начальник Гидрографической экс­педиции Восточного океана, ранее работав­ший на севере полковник М.Е. Жданко (1855-1921), начальник отдельной съемки Мурманского берега капитан 2 ранга А.М, Бухтеев и сам начальник гидрографической службы флота генерал-майор А.И. Вилькицкий (1858-1913).

Их служба как показала война с Япо­нией осталась единственной (наряду со штурманской) из значимых служб флота, которая, как и во все времена ее истории, несмотря немалые трудности, действовала безупречно. Это позволило И.Ф. Бострему не ограничиваться первоначально планиро­вавшимся посещением лишь Екатерининс­кой бухты (где и находился порт Александровск), но побывать и в других пунктах побережья.

В сознании исторической значимости момента приближался отряд к берегам рус­ского севера. Столетиями просторы его сту­деных вод видело лишь бесчисленное нагро­мождения льдов да изредка пробиравшие­ся среди них скорлупки рыбаков и зверо­промышленников. Событиями были здесь появление караванов судов 1-й (1893) и 2-й (1905) Енисейских экспедиций. Но яв­ление отряда многотысячетонных громад боевых кораблей, насыщенных могучей энергетикой и грозной боевой мощью, было невиданным.

За время стоянки в Бергене на отряде продолжали экзамены гардемаринам. На "Цесаревиче" экзаменовали по артиллерии, на "Славе" по штурманскому делу, на "Бо­гатыре" по минному.

Поход продолжили к вечеру 6 сентяб­ря. Имея предельную нагрузку (осадка 8,42 м) под проводкой лоцмана вышли в Север­ное море. С 7 сентября в вахтенном жур­нале "Цесаревича" начали фиксировать ко­ординаты счисления и обсервации плава­ния в Атлантическом океане, а с полудня 8 сентября — уже в Северном ледовитом океане. Весь путь безостановочно продол­жали практиковать перестроения из фрон­та в кильватер с заменой головных кораб­лей, увеличением расстояний до пределов видимости и обменами позывными с помо­щью лучей прожекторов. Все это З.П. Рожественский мог точно так же проделывать в походе своей эскадры хотя бы с отрядом своих главных сил — броненосцев. Но целью его похода, как мы уже не раз гово­рили, было совсем другое — не боевая готовность, а демонстрация энергичного продвижения.

Неукоснительно, как в учебных целях, так и для учета влияния взявшего отряд в свои воды Гольфстрима, выполняли на каж­дом корабле астрономические наблюдения. Благодаря течению путь за вахту увеличи­вался на 4-8 миль. По распоряжению Ко­мандующего начали вести и метеорологи­ческие журналы. Предполагавшуюся (уже второй раз) в пути стрельбу № 2 (по щи­там) гардемаринской программы пришлось отложить из-за качки. У "Богатыря" ее размахи доходили до 16-22°.

Дожди, сопровождавшие отряд в Ат­лантическом океане, уже 8 июля сменились шквалами со снегом. Все явственнее дава­ло о себе знать ледовое дыхание Арктики. С этого дня, словно проверяя людей на стойкость, стихия севера все чаще — до 7 раз за вахту — обрушивала на корабли мощнейшие , один другого "круче", снеж­ные заряды. "Шквалы со снегом от норда", "густой снег", "снежная пурга, "всю вахту с перерывами густой снег" — эти отметки все дни плавания до Печенгской губы пе­реполняли страницы вахтенных журналов. Так встречало отряд полярное лето.

Обогнув норвежскую крепость Варде и продолжая идти строем фронта, проло­жили курс почти прямо на юг. Здесь — спра­ва от норвежского Варангер-фьорда и слева от полуострова Рыбачий за островами Айновскими лежала крайняя к западу рос­сийская территория с ее единственной удоб­ной для стоянки Печенгской бухтой. В 1 час. 15 мин. дня 10 сентября встретили появив­шийся из Печенгской бухты пароход Коль­ской администрации (местная российская власть) "Мурман". Следуя за ним, отряд вошел а окаймленную лесами и уходившую в глубь материка протяженную бухту, или как говорили на севере, губу. В 2 час. 40 мин., благополучно завершив первую по­ловину плавания, отдали якоря на 21 сажен­ной глубине показавшегося всем исключи­тельно приветливого рейда.

Только в необъятной России можно вот так — совершив заграничное плавание вокруг Европы, снова оказаться на роди­не, но совсем в другом климатическом поясе.