Wundefwaffe

Ханс-Ульрих Рудель (Hans-Ulrich Rudel)

 

 

Он стал последним по счёту командиром SG2. Это был луч­ший пилот штурмовой авиации не только в Люфтваффе, но и во­обще в мире. Его имя получило мировую известность наравне с лучшим лётчиком-истребителем Эрихом Хартманном (Erich Hartmann), имевшим на своём счету 352 сбитых самолёта. Рудель стал единственным человеком, награждённым высшей наградой Третьего рейха — Рыцарским Крестом с Золотыми Дубовыми Лис­тьями, Мечами и Бриллиантами.

Известный немецкий ас Хейнц Бэр (Heinz Bar), сам выпол­нивший свыше 1000 боевых вылетов и сбивший 221 самолёт, гово­рил о паре Рудель — Хартманн: «Это самые бесстрашные и смелые люди, которых я знаю». Генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер (Ferdinand Schorner) считал, что «Рудель один стоит целой дивизии». Лучший французский ас 2-й мировой войны Пьер Глостерманн (Pierre Glostermann) (Всего он совершил 420 боевых вылетов, на его счету было 33 под­тверждённые победы, а также 5 вероятных побед) писал о Руделе: «Жаль, что он не носил нашу форму».

В июне 1972 г. газета «Истребитель» («Jagerblatt»), официаль­ный орган общества немецких лётчиков-истребителей, писала: «2530 боевых вылетов Руделя дают ему, пожалуй, право занимать первое место среди лучших пилотов всех времён. Самая высокая немецкая награда за храбрость во 2-й мировой войне по достоинству оценила это уникальное достижение».

Советское командование в годы войны тоже по достоинству «оценило» Руделя, объявив, что выплатит премию в 10 тысяч руб­лей тому, кто уничтожит его или возьмёт в плен.

По числу боевых вылетов и их результативности ни один другой пилот не смог даже приблизиться к Руделю. В ходе 2-й мировой войны он совершил 2530 боевых вылетов. Уничтожил 519 танков, свыше 800 автомобилей различных типов, 4 бронепо­езда, 150 позиций артиллерийских батарей, множество мостов. По­топил линкор «Марат», лидер эсминцев «Минск» (В некоторых источниках ошибочно указывается, что он потопил крейсер. Эта ошибка связана с тем, что немцы относили лидеры эсмин­цев типа «Минск» к классу лёгких крейсеров), эсминец «Стерегущий», около 70 различных десантных судов. Сбил 9 со­ветских самолётов, в т.ч. 7 истребителей и 2 Ил-2.

Самолёт самого Руделя был подбит свыше 30 раз, в т.ч. не­сколько раз над вражеской территорией, при этом Рудель пять раз был ранен. Интересно, что его «Штука» во всех случаях была под­бита зенитным огнём и ни разу — истребителями. Шесть раз Ру­дель сам совершал посадку за линией фронта, чтобы вывезти экипажи сбитых Ju-87.

Ханс-Ульрих родился 2 июля 1916 г. в деревне Конрадсвальдау (Konradswaldau) недалеко от Готтесберга в Силезии в семье Йоханнеса и Марты Рудель (Йоханнес Рудель умер 23.01.1948 г. Марта Рудель, урождённая Мюкнер (Mueckner), скончалась 08.05.1960 г.). Йоханнес Рудель был католическим пастором, а его родители, в свою очередь, учителями. Ханс-Ульрих стал долгожданным наследником в семье, где уже были две дочери — Ингеборга и Йоханна.

В семье Ханс-Ульрих получил девичье прозвище «Ули». Он рос довольно впечатлительным и нервным ребёнком. Даже в 12 лет Ханс-Ульрих всякий раз при грозе и раскатах грома держался за руку матери. Старшая сестра Ингеборга, смеясь, говорила: «...В мире нет ничего, что могло бы достаточно напугать Ули, чтобы он один спустился в подвал».

Его мать фрау Марта позднее в 1950 г. вспоминала, что эти насмешки сестёр так сильно задели самолюбие сына, что он не­медленно начал закалять свою волю, заниматься спортом и при­нимать участие в спортивных соревнованиях. Но, как оказалось, всё имеет оборотную сторону. Начав усиленно заниматься спортом, Ханс-Ульрих забросил учёбу. И однажды, когда фрау Марта поин­тересовалась у его учителя, как Ули в школе, то услышала в ответ: «Как мальчик — прекрасно, как ученик — ужасно!»

Летом 1936 г., после окончания гимназии, Рудель сдал необхо­димые тесты для службы в Люфтваффе. 4 декабря 1936 г. он был призван на военную службу и для прохождения первоначальной подготовки направлен в авиашколу, находившуюся в пригороде Берлина Вердер (Werder). В июне 1937 г. Рудель на биплане FW-44 «Stieglitz» совершил свой первый самостоятельный полёт. Вскоре ему предстояло стать пилотом пикирующего бомбардировщика.

В июне 1938 г. обер-фенрих Рудель был направлен в I./StG168 (Была сформирована 01.04.1938 г. на базе I./StG167. 01.05.1939 г. была переименована в I./SIG76, которая в свою очередь 09.07.1940 г. по­лучила обозначение — I./SIG3), базировавшуюся тогда на аэродроме Талерхоф около Граца в Авст­рии. Начало лётной карьеры будущего лучшего пилота штурмовой авиации было совсем не безоблачным. Рудель позднее вспоминал: «Нельзя сказать, что я быстро учился, тем более что остальные пило­ты уже достаточно хорошо летали, когда я прибыл. Мой прогресс был медленен, слишком медленен для командира моей эскадрильи, который полагал, что я никогда не смогу стать хорошим пилотом».

Всё своё свободное время Рудель посвящал занятиям спортом и соревнованиям. Он обошёл все окрестности Граца и поднялся на все вершины, которые были поблизости. Его старшие товари­щи говорили о нём: «Он не курит, пьёт только молоко, не интере­суется женщинами и тратит всё свободное время на спортивные соревнования. Обер-фенрих Рудель — белая ворона!»

Поэтому, когда однажды в I./StG168 пришёл приказ о перево­де нескольких пилотов в разведывательную авиацию, командир эскадрильи Руделя не упустил представившийся ему шанс и изба­вился от «белой вороны» и «медлительного ученика». Все усилия Руделя отменить перевод ничего не дали. 1 декабря 1938 г. он при­был в школу разведывательной авиации в Хильдесгейме (Hildesheim) (Сформирована 01.07.1934 г. как Aufklarungsschule Hildesheim. 16.01.1940 г. была переименована сначала в Aufklarungsschule 2 Н, а затем 15.02.1943 г. - в Nahaufldarungsgeschwader 102) в Нижней Саксонии, начальником которой тогда был генерал-майор Альберт Мюллер-Кахле (Albert Muller-Kahle).

Прибыв в Хильдейсгейм, Рудель получил ещё один удар. К ещё большему своему огорчению, он был зачислен даже не в груп­пу подготовки пилотов, а в группу подготовки наблюдателей (Beobachter). По правилам, существовавшим тогда в Люфтваффе, командиром экипажа разведывательного самолёта являлся наб­людатель, а не пилот.

1 января 1939 г. Руделю было присвоено звание лейтенанта. В Хильдесгейме Рудель прошёл полный курс обучения аэрофото­съёмке, и после его завершения он 1 июня 1939 г. был направлен в эскадрилью самолётов-разведчиков дальнего радиуса действия 2.(F)/Aufld.Gr.l21 (Была сформирована 01.11.1939 г. в Пренцлау (Prenzlau) на базе 2./Aufkl.Gr.22. 24.10.1939 г. была переименована в 4.(F)/Aufkl.Gr.ObdL, непосредственно подчинявшуюся главному командованию Люфтваффе).

В ходе боёв в Польше лейтенант Рудель совершал боевые вы­леты в качестве наблюдателя и командира экипажа самолёта-раз­ведчика. Польских истребителей в воздухе не было видно, но польские зенитчики прилагали много усилий, чтобы сбить немецких разведчиков, фотографировавших мосты и железные дороги. При этом некоторые из вылетов Рудель совершил над железной дорогой Брест-Литовск — Ковель — Луцк, так как немецкое ко­мандование хотело знать о продвижении советских войск, кото­рые 17 сентября также перешли границу Польши.

18 сентября боевые действия фактически завершились (Правда, оставались ещё отдельные очаги сопротивления. Так, обо­рона Варшавы продолжалась до 27 сентября, а крепость Моддин пала спустя ещё несколько дней). Польша была полностью оккупирована немецкими и советскими войска­ми, и теперь советско-германская граница проходила по реке Буг. 10 ноября 2.(F)/Aufkl.Gr.l21 была переброшена обратно в Пренцлау, и в тот же день лейтенант Рудель за боевые вылеты над Польшей был награждён Железным Крестом 2-го класса.

Всё это время Рудель направлял командованию один за дру­гим рапорты с просьбой перевести его обратно в штурмовую авиа­цию. 2 марта 1940 г. Рудель был переведён в 43-й учебный авиаполк (Fliegerausbildungsregiment 43), который находился на аэродроме Штаммерсдорф (Stammersdorf) около Вены. Там проходили подго­товку курсанты, только что призванные в Люфтваффе, и Рудель был назначен адъютантом командира полка.

Он снова и снова подаёт рапорты с просьбой направить его в штурмовую авиацию. Рудель дошёл до управления кадров в мини­стерстве авиации в Берлине. После окончания боёв во Франции его летом 1940 г. наконец переводят обратно в I./StG76, которая в тот момент базировалась в Кане во Франции.

1 сентября 1940 г. Рудель получил звание обер-лейтенанта. Од­нако снова его карьера как пилота штурмовика складывается не очень гладко. Его инструктором стал один из пилотов I./StG76, но Рудель никак не может за короткое время восполнить всё то, что пропустил за полтора года. Большинство пилотов группы уже име­ли опыт боевых действий в Польше и Франции, а Рудель всё ещё не может в полной мере овладеть «Штукой». Кроме того, он по-пре­жнему — «белая ворона», даже во Франции он пьёт только моло­ко, в то время как его товарищи — «Кальвадос», он тратит всё свободное время на занятия спортом, вместо того чтобы окунуться в ночную жизнь Кана.

В январе 1941 г. Рудель, по настоянию его инструктора, был направлен для прохождения дополнительной подготовки в Грац в учебно-боевую эскадрилью (Erganzungsstanel). 6 апреля началось втор­жение немецких войск в Югославию, и в первые дни аэродром в Граце активно использовался немецкой авиацией. Рудель видел, как взлетают с подвешенными бомбами Ju-87, отправляясь на боевое за­дание, а он продолжал выполнять лишь учебные полёты.

Наконец в одном из очередных тренировочных вылетов Ру­дель внезапно понял, что теперь он может заставить самолёт делать всё, что он захочет. С этого момента уже ни один инструктор не мог оторваться от него в воздухе. Какие бы манёвры они ни делали, на какой бы высоте ни летели, самолёт Руделя всегда ос­тавался на своём месте позади инструктора. Из 100 бомб, сбрасы­ваемых им, 90 попадали точно в десятиметровый круг мишени.

В конце апреля 1941 г. обер-лейтенант Руд ель был назначен в состав I./StG2, которая в тот момент базировалась на аэродроме Молаой в Греции. Рудель был счастлив, что наконец сможет уча­ствовать в боях. И снова обстоятельства в который раз складыва­ются не в его пользу. Адъютантом командира I./StG2 майора Хубертуса Хичхольда оказался тот самый «инструктор» из Кана, который был очень низкого мнения о Руделе как о пилоте. Увидев Руделя, он с издёвкой спросил: «Что Вы здесь делаете? Вы уже так многому научились?» Рудель ответил: «Теперь я хозяин своего самолёта». Адъютант поморщился: «Я доложу о Вас командиру».

Когда Рудель доложил о своём прибытии майору Хичхольду, тот сказал, что уже знает его. Рудель возразил, что вряд ли, но Хичхольд продолжил: «Конечно, мы «знаем» друг друга, потому что мой адъютант знает Вас. Я «знаю» Вас настолько хорошо, что не допущу, чтобы Вы в настоящее время летали в моей группе».

Рудель затем в своей книге с символическим названием «Не­смотря» («Trotzdem») писал: «У меня внутри всё горело от негодова­ния. Дисциплина! Дисциплина! Держи себя в руках, только так ты сможешь стать кем-нибудь. Ты должен понимать других, и даже ошибки старших. Не теряй контроля над собой, твоё время придёт, когда ты действительно будешь чего-нибудь стоить! Никогда не те­ряй уверенности в себе».

Вместо боевых вылетов Рудель занимается тем, что перегоняет в Германию для ремонта в заводских условиях «Штуки», повреж­дённые в боях.

Утром 22 июня 1941 г., находясь в Котбусе, Рудель узнаёт о начале боевых действий на Восточном фронте. В тот же день он на отремонтированном Ju-87B приземляется на аэродроме Прашнитц в Восточной Пруссии, куда в июне из Греции была срочно пере­брошена I./StG2. Теперь каждый пилот на счету, и Рудель получа­ет назначение в l./StG2 под командованием обер-лейтенанта Эвальда Янссена (Ewald Janssen) (Родился 11.10.1913 г. в г. Рюстрингене (Riistringen) в Ольденбурге. В составе «Легиона «Кондор» воевал в Испании. В качестве командира l./StG2 участвовал в боях на Западе и на Восточном фронте. С ноября 1943 г. по февраль 1944 г. майор Янссен был командиром JG302, а затем с 01.06. по 25.12.1944 г. - командиром SG4. 31.10.1944 г. после 400 боевых вылетов был награждён Рыцарским Крестом. Конец войны оберст-лейтенант Янссен встре­тил в качестве коменданта аэродрома (Flugplatzkommandant) в Котбусе).

К счастью для Руделя, Янссен не знал о предвзятом отноше­нии к нему командира группы. Янссен назначил его своим ведомым, и уже 23 июня Рудель совершил свой первый боевой вылет в качестве пилота Ju-87. В голове у него тогда была только одна мысль: «Я должен показать всем, на что способен и что прежнее отношение ко мне было неправильным!»

Всего в течение 23 июня Рудель выполнил 4 боевых вылета в районе Гродно — Волковыск. Позднее он вспоминал: «То же самое продолжалось и в последующие дни — мы взлетали первый раз около 3-х часов утра, а приземлялись после последнего вылета, когда уже было около 10-ти часов вечера».

Спустя несколько дней Рудель был назначен сначала офице­ром по техническому обеспечению l./StG2, а вскоре он стал офи­цером по техническому обеспечению III./StG2.

18 июля 1941 г. обер-лейтенант Рудель был награждён Желез­ным Крестом 1-го класса и Золотым Знаком за боевые вылеты.

1 августа командиром III./StG2 был назначен гауптман Эрнст-Зигфрид Штеен (Ernst-Siegfried Steen) (Родился 25.09.1912 г. в Киле. Участвовал в боях в Польше, Бельгии и Франции. В ходе «битвы за Англию» потопил в Ла-Манше несколько транспортов, а в ходе боёв за Крит повредил 2 эсминца и один крейсер. 01.08.1941 г. был назначен командиром III./StG2 вместо гауптмана Ген­риха Брюкера (Heinrich Briicker). Гауптман Штеен погиб 23.09.1941 г. в ходе своего 301-го боевого вылета. Его Ju-87B был подбит в ходе атаки крейсера «Киров» в гавани Кронштадта. Штеен попытался протаранить крейсер, но немного «не дотянул», и самолёт врезался в воду рядом с его бортом. Тем не менее взрывом 1000-кг бомбы, подвешенной под Ju-87, «Киров» был повреждён. 17.10.1941 г. Штеен был посмертно награждён Рыцарским Крестом), и Рудель начал летать в качестве его ведомого.

18 августа атака железнодорожной станции Чудово в Новгородс­кой области едва не закончилась трагически для Руделя и его бортра­диста-стрелка фельдфебеля Шарновски (Scharnovski). В тот день была плохая погода, и низкая облачность существенно ограничивала ви­димость. Поэтому Рудель, желая лично убедиться в том, что бомбы попали точно в цель, вывел «Штуку» из пикирования в самый после­дний момент. В результате самолёт буквально «срезал» верхушки бе­рёз и вернулся на аэродром с двумя их обломками в крыльях. Гауптман Штеен после этого случая сказал о Руделе: «Он —лучший в моей груп­пе! Но этот сумасшедший долго не проживёт!».

28 августа III./StG2 перебазировалась на аэродром Тирково южнее г. Луга в Ленинградской области. «Штуки» поддерживали части 16-й и 18-й полевых армий, наступающие в направлении на Ленинград. Именно благодаря успешным действиям пилотов III./StG2, и, в частности, Руделя, который прямыми попадания­ми уничтожил несколько дотов, 118-я пехотная дивизия смогла в течение 10 — 11 сентября занять господствующие высоты южнее Красного Села в 20 км от Ленинграда.

Обороняющиеся советские войска поддерживали огнём корабли Балтийского флота, находившиеся в Финском заливе. Среди них были линкоры «Марат» (Заложен 03.07.1909 г. на Балтийском заводе в Петербурге под наиме­нованием «Петропавловск» и 27.08.1911 г. спущен на воду. 31.03.1921 г. был переименован в «Марат». В 1928—1931 гг. он прошёл модернизацию и 08.04.1931 г. снова вошёл в строй. 07.08.1933 г. в ходе учебных артилле­рийских стрельб главным калибром из-за преждевременного открытия орудийного замка после выстрела во второй башне начался пожар. Не­медленно последовала команда на затопление погребов башни, что пре­дотвратило взрыв боезапаса, но в результате этого погибло 68 человек. С 10.05 по 05.06.1937 г. «Марат» совершил поход в Великобританию для участия в морском параде по случаю коронации британского короля Ге­орга V, зайдя на обратном пути в Мемель, Либаву и Таллин. Во время советско-финской войны «Марат», несмотря на сложную ледовую обста­новку, принял участие в боевых действиях. В частности, 19.12.1939 г. он обстрелял главным калибром 254-мм береговую батарею Сааремпя на острове Биоркэ, израсходовав 133 фугасных снаряда. Вплоть до 1941 г. «Марат» постоянно модернизировался за счёт установки нового оборудо­вания и вооружения. К 1941г. он прошёл уже более 75 тыс. миль и имел следующие тактико-технические характеристики: полное водоизмещение 23700 т, длина — 184 м, ширина — 26,9 м, осадка — 9,1 м, силовая ус­тановка мощностью 61000 л.с., максимальная скорость — 22,9 узла, даль­ность плавания при ходе 14 узлов — 2310 миль, вооружение: 12 305-мм орудий Мк-3-12 в четырех 3-орудийных башнях с общим боезапасом 1200 выстрелов, 16ч120-мм орудий с боезапасом 4200 выстрелов, 6 76-мм зенитных пушек 34-К, 2 спаренные 76-мм зенитные установки 81-К, 6 37-мм зенитных пушек 70-К, 26 12,7-мм зенитных пулемётов, 4 подводных 450-мм тор­педных аппарата, экипаж — 1286 человек) и «Октябрьская революция», а также тяжёлые крей­серы «Киров» и «Максим Горький». Их дальнобойные орудия дос­тавляли много «неудобств» наступающим немецким частям (В связи с возникновением прямой угрозы захвата Ленинграда 22 августа «Марат» занял огневую позицию в ограждённой части ленинград­ского Морского канала и уже 9 сентября ввёл в действие свой главный калибр, а через шесть дней и 120-мм орудия. Стрельба по наступающим немецким войскам велась ежедневно по нескольким целям, и ежесуточ­ный расход только 305-мм выстрелов достигал 177. При этом 11 сентяб­ря, после того как было выпущено 124 305-мм снаряда, разорвало среднее орудие первой башни. С 14 сентября «Марат» сам стал подвергаться об­стрелу береговых артиллерийских батарей немцев, однако попадания пер­вых девяти 150-мм снарядов существенных повреждений не нанесли. Спустя два дня десятый снаряд угодил в носовую автоматную площадку и вывел из строя сразу три 37-мм зенитных орудия 70-К), и потому на ближайшее время они стали главной целью для пилотов StG2.

16 сентября была плохая погода, но всё же 27 «Юнкерсов» из StG2 атаковали «Марат» двумя группами, заходя с носовых и кормо­вых курсовых углов. И если группу Ju-87, заходившую с кормы, зе­нитчикам линкора удалось рассеять, то другая сумела прорваться к кораблю. В результате в «Марат» попали три 250-кг бомбы: две попали в правый шкафут в районе кают-компании, третья разорвалась на юте. Ещё одна бомба, срезав ствол 120-мм орудия № 13, взорвалась у борта. Одна из бомб, поразивших «Марат», была сброшена Руделем (В немецких источниках говорится, что Рудель в тот день сбросил на «Марат» 500-кг бомбу), другая - командиром 7./SIG2 гауптманом Эрнстом Купфером.

Ни одна из этих бомб не проникла в жизненно важные помещения, и потому оказались в основном разрушенными салон кают-компании и каюты офицеров. Однако от мощного сотрясения и воздействия осколков были выведены из строя кормовые 76,2-мм орудия, получили различные повреждения четвертая башня главного калибра, несколько 120-мм орудий, а также электрооборудование и ряд вспомогательных механизмов. Погибло 25 человек из экипажа. Сразу после окончания налёта «Марат» ушел своим ходом на Малый Кронштадтский рейд, ведя при этом интенсивный огонь по видимым береговым целям на южном берегу Финского залива. На другой день линкор перешел на Большой Кронштадтс­кий рейд, откуда 18 сентября его с помощью буксиров доставили в гавань и поставили у стенки Усть-Рогатки для исправления бое­вых повреждений и текущего ремонта.

Теперь основной целью для StG2 стал Кронштадт — главная база Балтийского флота. Его противовоздушная оборона, вклю­чавшая как корабельную артиллерию, так и наземные зенитные части, насчитывала около 1000 орудий всех калибров. Рудель по­том говорил о ней: «Оборона была просто убийственной, нигде по­том в ходе войны я не видел ничего подобного».

Ежедневно Кронштадт подвергался массированным налётам Люфтваффе. 21 сентября Руделю удалось прямым попаданием пото­пить эсминец «Стерегущий». Другие пилоты III./StG2 повредили ещё два эсминца — «Гордый» и «Грозящий». В течение этого дня «Марат» подвергся пяти атакам с воздуха, в каждой из которых участвовало по 20 — 40 самолётов, но ни одна из бомб так и не попала в него.

В тот же день, 21 сентября, на аэродром Тирково были достав­лены несколько 1000-кг бомб SB-1000, специально предназначен­ных для уничтожения таких крупных целей, как линкор. На аэродроме не было никакого специального оборудования для транс­портировки таких бомб, и механикам пришлось сначала тащить их волоком к самолётам, а затем вручную подвешивать на «Штуки». Наконец, утром 23 сентября всё было готово.

Рудель вспоминал: «Утром самолёт-разведчик сообщил, что «Ма­рат» стоит в гавани Кронштадта, и, очевидно, он ремонтируется пос­ле наших атак 16 сентября. Небо совершенно чистое, никаких облаков, на море штиль. Русские истребители, действовавшие над узкой полосой побережья Финского залива, не могли оттеснить нас от цели и потому не принимались нами в расчёт.

Мы летим на высоте 3000 метров, и вот в 10-15 км перед нами мы видим Кронштадт. Время тянется невыносимо медленно. Зенит­ный огонь убийственный, в каждое мгновение можно ждать попада­ния, но мы со Штееном упрямо летим вперёд. Мы успокаиваем сами себя, говоря, что русские стреляют не в определённые самолёты, а просто ведут заградительный огонь.

Нужно пролететь ещё несколько километров. Вскоре я вижу «Марат», стоящий немного в стороне от моего курса. Разрывы зе­нитных снарядов танцуют вокруг нас, вспыхивая всеми красками. И если бы всё не было так серьёзно, то происходящее можно принять за праздничный фейерверк. Я смотрю вниз на «Марат». За ним стоит крейсер «Киров» или это «Максим Горький» ?

Я поворачиваю голову и вижу в кабине летящего чуть впереди само­лёта сосредоточенное лицо Штеена. Стараясь держаться как можно плотнее друг к другу, мы устремляемся вниз. Наш угол пикирования находится где-то между 70 — 8(7. Выпускаем тормозные щитки. В свой прицел я вижу «Марат». Мы летим вниз, почти падаем. Все зенитки теперь целятся только в нас, но теперь имеет значение только наша цель. Но что происходит ? Неожиданно я вижу, как дистанция до само­лёта Штеена начинает увеличиваться. Неужели он убрал тормозные щитки, чтобы быстрее оказаться внизу?! Я немедленно делаю то же самое и ещё больше увеличиваю угол пикирования. Но я ошибся, Штеен не выпускал щитков, и теперь я стремительно догоняю его!

Прямо перед собой я вижу испуганное лицо обер-фельдфебеля Лехманна (Lehmann) - бортрадиста-стрелка Штеена. Он ждёт, что я вот-вот своим винтом «срежу» хвостовое оперение их «Штуки». Я даю ручку ещё больше от себя и пикирую уже под углом в 90°! Это всё равно, что сидеть на бочке с порохом. Протараню ли я самолёт Штеена, который теперь почти «сидит» на мне, или же всё закон­чится благополучно ?!

Мы расходимся буквально в нескольких сантиметрах! Тем време­нем середина корабля находится точно в центре моего прицела. Мой Ju-87 продолжает пикировать, но цель по-прежнему остаётся в цен­тре прицела. Я чувствую, что промахнуться просто невозможно. Теперь прямо перед собой я отчётливо вижу «Марат». По его палубе бегут матросы, видимо, они несут боеприпасы. Я нажимаю кнопку сброса бомб на ручке управления.

Я продолжаю падать вниз с убранными тормозными щитками, и моя высота уже не более 300 метров. Гауптман Штеен говорил нам во время инструктажа, что при взрыве 1000-кг бомбы радиус разлё­та её осколков составляет около 1000 метров, но я не думаю теперь об этом! Я изо всех сил тяну ручку управления на себя. Перегрузка слишком большая, у меня темнеет в глазах, и на какое-то мгновение я теряю сознание. Ещё не совсем придя в себя, я слышу в наушниках голос своего бортрадиста-стрелка фельдфебеля Шарновски: «Герр обер-лейтенант, корабль взорвался!»

Мы летим на высоте 3 — 4 метров над водой. Я делаю лёгкий вираж и смотрю назад. Над «Маратом» в небо на высоту около 400 метров поднимается облако взрыва, по-видимому, это взорвался по­греб с боезапасом ...

Фотоснимки, сделанные затем с нашего последнего самолёта, позволили сделать вывод, что корабль разорвало на две части».

Уже на выходе из гавани Кронштадта самолёт Руделя, продол­жавший лететь на предельно малой высоте, попытались атаковать 3 советских истребителя. Два из них попали под огонь собствен­ной зенитной артиллерии и были сбиты, но третий смог зайти «Штуке» в хвост и открыл огонь. Однако бортстрелок Руделя фель­дфебель Шарновски не стал стрелять по нему, так как заметил, что позади него появился «Мессершмитт» (Ju-87 из StG2 тогда прикрывали истребители Bf-109 из состава JG54). Короткая очередь, и последний советский истребитель падает в воду.

Бомба, сброшенная Руделем, попала в носовую часть «Мара­та» и вызвала детонацию боезапаса первой башни главного калиб­ра (Интересно отметить, что и здесь между данными сторон есть расхож­дения. Так, по немецким сведениям, в «Марат» попала только 1000-кг бом­ба, сброшенная Руделем, а о попадании 1000-кг бомбы с Ju-87 гауптмана Штеена данных нет. В то же время советские моряки считали, что в «Ма­рат» попали две бомбы по 500 кг, которые, разорвавшись с интервалом в доли секунды, и вызвали детонацию боезапаса первой башни главного ка­либра). В результате сама башня, «подпрыгнув», упала в образовавшийся пролом палубы. Носовая надстройка вместе со всеми боевыми по­стами, приборами, зенитной артиллерией, носовой боевой рубкой и находившимися там людьми с оглушительным лязгом и грохо­том приподнялась и, завалившись на правый борт, рухнула в воду. Туда же улетела носовая дымовая труба. На своих командных пун­ктах и боевых постах погибли командир «Марата» капитан 2-го ранга П.К.Иванов, старший помощник капитан 3-го ранга В.С.Чуфистов и еще 324 человека из экипажа линкора. В командование кораблём вступил капитан 3 ранга Л.Е. Родичев.

Собственно, в тот момент линкора «Марат» как боевой едини­цы уже не существовало. Носовая оконечность от форштевня до 20-го шпангоута лежала на фунте с креном на левый борт. Боль­шая часть конструкций с 20-го по 57-й шпангоут была как бы вы­драна из корпуса: в районе взрыва, при высоте борта в 14 м, неповреждённых участков у днища с правого борта осталось всего 4 м, а с левого борта — только 2,5 м. Остальная часть корабля от 57-го шпангоута находилась на плаву с креном на правый борт.

Силой взрыва котлы второго котельного отделения в двух ме­стах проломили водонепроницаемую переборку на 57-м шпангоу­те, отделявшую его от подбашенного отделения второй башни главного калибра, что привело к затоплению последнего. От со­трясения повсеместно пострадали заклёпочные соединения, в том числе и удалённые от места взрыва. Нарушению водонепроницае­мости корпуса корабля и его переборок в значительной мере спо­собствовали повреждения, полученные им 16 сентября, и естест­венный износ корпусных конструкций. Из-за разрыва паровой магистрали уже через 3-4 мин. после взрыва давление пара упало до нуля, что привело к остановке турбогенераторов и обесточиванию корабля. Носовые дизель-генераторы, как и пост энергетики и живучести, были уничтожены взрывом, а кормовые дизель-гене­раторы в тот момент находились на ремонте.

Несмотря на столь тяжелейшие условия, сразу после взрыва на­чалась борьба за живучесть корабля. Для выравнивания крена зато­пили некоторые помещения левого борта, но его удалось уменьшить с 5° лишь до 3,5°, дальнейшему спрямлению корабля мешала скру­ченная носовая часть, лежавшая на грунте. Предпринималась попыт­ка поднять пар в котельных отделениях № 4 и № 6, но к форсункам вместе с мазутом поступала вода, и разжечь топки котлов так и не удалось. Также потерпела неудачу попытка запустить неотремонти­рованные кормовые дизель-генераторы. Таким образом, на линкоре действовало только аварийное освещение, использовать же водоот­ливные и противопожарные средства было невозможно.

При свете ручных фонарей экипаж «Марата» пытался бороть­ся с поступлением воды путём заделки отверстий, конопатки швов и постановки подпор. Однако быстрое распространение воды по корпусу зачастую делало невозможным установить места пробоин, и вода заливала отсек за отсеком. После того как практически все помещения нижней палубы оказались затопленными, «Марат», приняв около 10 тыс. т воды, стал садиться уцелевшей кормовой частью на грунт, благо глубина в этом месте не превышала 11м.

Одновременно экипажу «Марата» пришлось бороться и с по­жаром в районе второй башни главного калибра, где горели об­мундирование, отделка помещений и краска. Хотя с берега и протянули пожарный шланг длиной около 300 м, с огнём в основ­ном справились с помощью огнетушителей. Борьба за живучесть корабля продолжалась в течение двух часов, когда же аккумулято­ры окончательно разрядились и аварийное освещение погасло, экипажу была дана команда покинуть корабль. Впрочем, расчёты 76-мм зенитных артустановок, расположенных на крыше четвёр­той башни главного калибра, так и не покидали корабль, участвуя в отражении очередных налётов Люфтваффе на Кронштадт.

К вечеру 23 сентября, когда на «Марат» была организована пода­ча электроэнергии с берега, часть экипажа вернулась на корабль, что­бы продолжить борьбу за живучесть. Тем не менее все предпринятые меры не увенчались успехом, и к утру 24 сентября «Марат» оконча­тельно лёг на грунт. При этом уровень воды во внутренних помеще­ниях линкора достиг примерно половины высоты пространства между средней и нижней палубами, т.е. не затопленными на нём оказались преимущественно жилые помещения.

23 сентября «Штуки» III./SIG2 снова поднимаются в воздух, что­бы ещё раз атаковать Кронштадт. На этот раз их целью должен был стать крейсер «Киров», стоявший недалеко от уже выведенного из строя «Марата» (Хотя «Марат» перестал существовать как боевой корабль, было реше­но использовать то, что от него осталось, в качестве мощной плавучей бата­реи. Поэтому уже 24 сентября началась откачка воды из отсеков и помещений «Марата». Приобретая положительную плавучесть, он постепенно отрывал­ся от грунта и, наконец, всплыл, имея дифферент на нос и крен на правый борт, менявшийся в зависимости от уровня воды в заливе. Последнее объяс­нялось тем, что лежавшая на грунте носовая часть играла роль мёртвого якоря, жестко связанного с корпусом корабля. К концу октября 1941 г. кор­мовую часть «Марата» частично осушили и отремонтировали, а башни глав­ного калибра № 3 и № 4 ввели в строй. 31 октября корабль открыл огонь 305-мм снарядами по немецким позициям. Осушить вторую башню глав­ного калибра тогда не удалось, что во многом было связано с острым дефицитом топлива. Поэтому эти работы возобновили лишь 23.07.1942 г., и уже 9 ноября башня начала вести огонь. Орудия противоминного калиб­ра демонтировали для нужд сухопутного фронта, и к концу 1942 г. артил­лерийское вооружение «Марата» состояло из 3 305-мм трёхорудийных башен, 3 76-мм зенитных пушек 34-К на крыше башни главного калибра № 4, 5 37-мм зенитных автоматов 70-К, 2 пулемётов ДК и 3 пулемётов ДШК. В это время «Марат» неоднократно подвергался артиллерийскому обстрелу. Уже 12.12.1941 г. из 23 выпущенных по нему 203-мм снарядов три достигли цели, причем два из них пробили верхнюю палубу и взорвались во внутренних помещениях. Это показало, что горизонтальное бронирование не является преградой для современных снарядов крупного калибра, и по­этому были форсированы уже начатые работы по укладке на верхней палубе «Марата» гранитных плит с набережной. Однако эти работы не успели за­кончить, когда 28.12.1941 г. в «Марат» попало два 280-мм снаряда. Один из них мог привести к новой катастрофе — пройдя через снарядный и нижний зарядный погреба третьей башни главного калибра, он, к счастью, не разор­вался. Впоследствии усиленная «гранитная» палуба своё предназначение ус­пешно выполнила, и, несмотря на то, что 25.10.1942 г. в линкор попало три 305-мм, 06.11.1942 г. - один 203-мм и 08.10.1943 г. ещё один 203-мм снаряд, существенных повреждений корабль больше не получил. Удивительно, но, Несмотря на фактическую гибель 23.09.1941 г., «Марат», которому 31.05.1943 г. вернули прежнее название «Петропавловск», всё это время официально ос­тавался линейным кораблем. Этим, кстати, и объясняется тот факт, что со­гласно официальной статистике за время Великой Отечественной войны СССР не потерял ни одного линкора. Лишь 28.11.1950 г. «Петропавловск» переклассифицировали в несамоходное учебное артиллерийское судно, по­лучившее название «Волхов», 22.09.1951 г. его перевели в класс несамоход­ных учебных кораблей, а в 1953 г. разобрали на металлолом). Однако Рудель не смог принять участия в этом вылете, так как вынужден был «отдать» свой самолёт гауптману Штеену. Дело было в том, что после предыдущего вылета Ju-87 Штеена во время рулёжки по раскисшему от дождей аэродрому неожиданно завяз в грязи и «ткнулся носом» в землю. Рудель пытался протестовать, но Штеен ответил, что должен всегда лично возглав­лять свою группу, когда она вылетает на такие трудные задания. Вме­сте с ним полетел бортстрелок Руделя фельдфебель Шарновски.

Через полтора часа самолёты III./StG2 вернулись обратно, и Рудель сразу же увидел, что его «Штуки» с зелёным коком нет среди них. Возвратившиеся пилоты доложили, что видели, как во время атаки прямым попаданием зенитного снаряда на самолёте Штеена был выведен из строя руль высоты. Вероятно, понимая, что ему уже всё равно не удастся выйти из пике, Штеен не стал сбрасывать 1000-кг бомбу, а, действуя одними элеронами и рулём направления, попытался протаранить «Киров» (Спущен на воду в 1936 г. Имел длину 192 м, ширину — 18 м, водоиз­мещение — 11,5 тыс. т. Мощность двигателей — 130 тыс. л.с., скорость — до 35 узлов, радиус действия — 3500 миль. Вооружение: 9 180-мм и 8 100-мм орудий, 6 37-мм зенитных пушек, 6 торпедных аппаратов и 2 самолёта. Экипаж — 734 человека). Однако это у него не получилось, и самолёт врезался в воду рядом с бортом крейсера. Раздался мощ­ный взрыв, в результате которого «Киров» всё же получил поврежде­ния. Гауптман Штеен и фельдфебель Шарновски погибли (01.10.1941 г. командиром III./StG2 был назначен гауптман Густав Пресслер).

23 сентября III./StG2 ещё несколько раз атаковала Кронштадт, и Рудель сумел потопить лидер эсминцев «Минск» (Полное водоизмещение — 2623 т, длина — 127,5 м. Вооружение: 5 130-мм орудия, 2 76-мм зенитные пушки, 2 45-мм зенитных автомата, 2 четырехтрубных 533-мм торпедных аппарата, 60 — 80 мин. Экипаж — 250 человек). В качестве бортрадиста-стрелка на его Ju-87 начал летать ефрейтор Эрвин Хенчель (Erwin Hentschel) (Родился 29.10.1917 г. в местечке Нидер-Талхейм (Nider-Thalheim) в Вер­хней Баварии. Всего совершил в ходе войны свыше 1400 боевых вылетов), с которым Рудель ещё в Граце совершил несколько тренировочных вылетов. В течение последующих трёх с половиной лет они выполнили вместе около 1200 боевых вылетов, став лучшим экипажем штурмовой авиации.

До конца сентября Ju-87 из III./StG2 неоднократно атаковали Кронштадт, но все попытки Руделя потопить второй линкор Бал­тийского флота — «Октябрьскую революцию» потерпели неудачу. Корабль уже несколько раз был повреждён, когда наконец 1000-кг бомба, сброшенная Руделем, попала точно в него и не взорвалась! При этом все оставшиеся бомбы этого калибра, сброшенные пи­лотами StG2 в ходе этого вылета, также не взорвались. Что это было, технический дефект или сознательный саботаж при изготов­лении бомб, так и осталось до конца не выясненным.

В октябре III./StG2 была переброшена на центральный участок Восточного фронта, где началось наступление на Москву - операция «Тайфун». Её «Штуки» поддерживали танковые и моторизованные части вермахта, наступающие вдоль шоссе Смоленск — Москва.

28 октября 1941 г. за свои успешные действия Рудель был на­граждён «Почётным Кубком» («Ehrenpokal»).

Рудель вспоминал о том периоде: «Постепенно становилось всё холодней, и вскоре мы получили первое представление о предстоящей зиме. Мне, как офицеру, отвечавшему за техническое состояние са­молётов группы, сразу прибавилось забот. Из-за морозов наши маши­ны одна за другой начали выходить из строя. Для всего требуется время, с которым приходит и опыт.

Ночами совершенно ничего не было видно. Днём — низко висящие облака и снежные бури. Всё вокруг серо и расплывчато. На сильном морозе масло в двигателях и смазка оружия застывали. Борьба с хо­лодом стала главной задачей. Каждый самолёт на счету. В декабре температура опускается ниже 40 градусов. В полёте двигатели ра­ботают нестабильно, гидравлика отказывает, радиаторы выходят из строя. Каждый вылет чуть ли не самоубийство.

Утром двигатели не хотят запускаться, хотя на ночь мы закрыва­ем их соломенными матами. Теперь механики вынуждены каждые пол­часа запускать двигатели, чтобы прогреть их. Часто они проводят всю ночь на морозе, и в результате среди них много обмороженных».

8 декабря обер-лейтенант Рудель первым в III./StG2 получил Германский Крест в Золоте, а 24 декабря он совершил свой 500-й боевой вылет, став одним из первых пилотов штурмовой авиации, выполнивших такое число вылетов.

6 января 1942 г. Рудель был награждён Рыцарским Крестом. К этому времени на его счету, кроме потопленных в Кронштад­те кораблей, было также 15 мостов, 23 артиллерийские батареи, 4 железнодорожных состава и 17 танков. 15 января в III./StG2 прибыл командир 8-го авиакорпуса генерал Вольфрам фон Рихтхофен, который и вручил Руделю Рыцарский Крест.

Незадолго перед рассветом 18 января аэродром Дугино (С этого аэродрома в 60 км южнее Ржева III./SIG2 действовала с 16.12.1941 г. по 15.02.1942 г. Там же находился и штаб StG2), где тог­да базировалась III./StG2, был неожиданно атакован прорвавшимися советскими войсками. Командир штабной роты обер-лейтенант Крескен (Kresken) собрал наземный персонал группы и организовал обо­рону по периметру аэродрома. При первых лучах рассвета Рудель и другие пилоты III./StG2 поднялись в воздух, чтобы атаковать советс­кую пехоту и танки, находившиеся рядом с аэродромом. Так личный состав группы держал оборону до 21 января, когда им на помощь подошли части дивизии СС «Das Reich». Всего же в ходе войны аэро­дромы StG2, а затем и SG2 несколько раз подвергались атакам совет­ских частей, прорывавшихся через линию фронта.

В январе 1942 г. Рудель получил кратковременный отпуск. Он использовал свой отпуск, чтобы жениться, а оставшуюся его часть провёл в Тироле, катаясь на лыжах вместе со своей молодой женой Урсулой.

С юности у Руделя было два главных увлечения — полёты и спорт. Поэтому время, проведённое в Граце, он также использовал для ин­тенсивных занятий спортом. Он имел специально составленный план тренировок, которого придерживался даже в дни самых тяжёлых боёв на Восточном фронте. Рудель хотел стать хорошим десятиборцем, и потому диск, ядро и копьё были его постоянными спутниками. Уси­лия и время, затрачиваемые им на тренировки, давали свои результа­ты. Практически не было ни одного вида спорта, в котором Рудель не достиг бы успехов. Зимой он занимался лыжным спортом и неза­долго перед войной одержал победу в скоростном спуске на чемпио­нате вермахта. Рудель был убеждён, что занятия спортом и постоянные тренировки дают ему выносливость, которая необходима каждому лётчику. И жизнь вскоре показала, что он был прав, когда именно спортивная подготовка спасла Руделю жизнь.

В марте 1942 г. Рудель был назначен командиром эскадрильи в т.н. Erganzungsgruppe/StG2 (Была сформирована в декабре 1940 г. как Erganzungsstaffel/StG2. В 1942 г. она была увеличена до размеров группы и в её составе было две эскадрильи и штаб. В мае 1943 г. на её базе была сформирована II./SG151), базировавшейся в Граце. Там он про­вёл всю весну 1942 г., а летом Рудель со своей эскадрильей был направлен в Крым. «Штуки», за которыми на буксире летели пла­неры с необходимым оборудованием и наземным персоналом, при­землились на аэродроме Сарабус. Там тренировочные полёты продолжились, однако, по мнению Руделя, экипажи были уже впол­не готовы для боевых действий.

Тем временем началось наступление частей 17-й армии в на­правлении на Туапсе, и каждый Ju-87 был на счету. Поэтому Ру­дель связался по телефону с командованием Люфтваффе на Кавказе и предложил использовать свою эскадрилью для боевых вылетов. Естественно, что это предложение было принято, и эскадрилья перебазировалась в Майкоп. «Штуки» во главе с Руделем атакова­ли порт Туапсе, аэродром около Геленджика, корабли в Чёрном море. В ходе одного из вылетов они точными попаданиями бомб «запечатали» в горном туннеле советский бронепоезд, где тот скры­вался от воздушных атак.

В октябре 1942 г. Рудель совершил свой 650-й боевой вылет. Вскоре командный пункт эскадрильи посетил командир 4-го авиа­корпуса (Сформирован 11.10.1939 г. в Баруншвейге на базе 4-й авиадивизии. 16.09.1944 г. был распущен, а на его базе было сформировано командова­ние Люфтваффе в Дании) генерал Курт Пфлюгбейл (Kurt Pflugbeil) (С 01.10.1935 г. по 06.08.1939 г. он был инспектором бомбардиро­вочной авиации, с 20.08.1940 г. по 03.09.1943 г. — командиром 4-го авиа­корпуса. Затем с 04.09.1943 г. по 17.04.1945 г. он командующий 1-м воздушным флотом, а затем до 08.05.1945 г. он командовал частями Люфт­ваффе в Курляндии. 01.01.1939 г. ему было присвоено звание генерал-майора, 01.09.1940 г. — генерал-лейтенанта, а 01.02.1942 г. — генерала авиации). Увидев Руделя, он обратил внимание, что его лицо жёлтое, как лимон. Было ясно, что тот заболел желтухой, которая была не редкостью на Кавказе. По приказу Пфлюгбейла Рудель сдал командование эскадрильей и на самолёте был отправлен в госпиталь в Ростове-на-Дону.

В начале ноября главный врач госпиталя решил отправить Руделя с ближайшим санитарным поездом в Германию для дальней­шего лечения. Узнав об этом, Рудель самостоятельно «выписался» из госпиталя. На базе снабжения Люфтваффе в Ростове оказался новый Ju-87D, предназначавшийся для StG2, и Рудель сразу же вызвался перегнать его туда. В тот же день он приземлился на аэродроме Карповка в 40 км западнее Сталинграда, где тогда в полном составе базировалась StG2.

Прибыв в штаб к командиру StG2 майору Хоццелю, Рудель доложил о себе как о «выписанном после излечения». Хотя его лицо по-прежнему было явно жёлтого цвета, Рудель заявил, что документы о его выписке должны вскоре прибыть. Неизвестно, поверил ли ему Хоццель на самом деле, но он оставил Руделя. Тем не менее болезнь продолжалась ещё несколько недель, и Руделю потребовалась вся его выносливость, чтобы не показать виду и уча­ствовать в боевых вылетах.

22 ноября обер-лейтенант Рудель был назначен командиром 1./SIG2 (Прежний командир l./StG2 гауптман Фридрих Ланг был переведён в штаб 4-го воздушного флота в качестве офицера связи). В эти дни советские войска, перейдя в контрнаступле­ние, прорвали фронт и окружили в Сталинграде 6-ю немецкую армию. Обстановка заставляла пилотов I./StG2 совершать в тече­ние дня по десятку вылетов, причём часть из них была направлена на защиту собственного аэродрома от атак советских войск, кото­рые находились уже в непосредственной близости. Так, в течение 25 ноября Рудель выполнил не менее 17 боевых вылетов! Большее число боевых вылетов в течение одного дня не смог совершить ни один лётчик в мире.

10 февраля 1943 г. в районе Изюма, Харьковская обл., Рудель совершил уже свой 1000-й вылет. Конечно, такая нагрузка, к тому же с учётом перенесённой на ногах желтухи, не могла не сказаться на его физическом состоянии. Поэтому, сделав ещё один вылет, Рудель получил приказ на 14 дней отправиться в отпуск. Он снова провёл его, катаясь вместе со своей женой на лыжах в Тирольских Альпах в районе Арльберга (Arlberg) (Там в местечке Сен-Антон (St.Anton) майором Хансом фон Хердером (Hans von Herder), ранее служившим в штабе StG2, был организован центр отдыха и восстановления для пилотов штурмовой авиации. Анало­гичный «дом отдыха» для пилотов существовал и в истребительной авиа­ции. Он находился в отеле «Флорида» в местечке Бад Висзее (Bad Wiessee) от австрийского города Гмюнд (Gmiind)).

Тем временем вышел очередной номер журнала «Дер Адлер» («Der Adler»), в котором много места было уделено 1000-му вылету Руделя. В нём были приведены следующие статистические дан­ные. Оказалось, что за 1000 боевых вылетов Рудель:

— пролетел расстояние в 300 тысяч километров, что равнялось 7 оборотам вокруг Земли вдоль экватора,

— израсходовал 20 железнодорожных цистерн с топливом,

— сбросил на противника 500 тонн бомб, для перевозки кото­рых потребовалось 35 железнодорожных вагонов,

— его бортстрелки израсходовали 3 железнодорожных вагона 7,9-мм патронов к пулемёту MG81.

После отпуска Руделя направляют в специальную группу под командованием гауптмана Ханса-Карла Штеппа, которая была сформирована в испытательном центре Люфтваффе в Рехлине. Эта группа (Panzerversuchskommando) занималась испытаниями новой модификации Ju-87G, вооружённой двумя 37-мм пушками в подкрыльевых контейнерах и специально предназначенной для борь­бы с танками. Для боевых испытаний группу перебросили в Крым на аэродром в Керчи. В течение короткого времени Рудель унич­тожил у побережья Тамани и Кубани около 70 десантных судов. Причём на «Штуке» Руделя была установлена автоматическая ки­нокамера, и кадры, зафиксировавшие его успешные действия, были затем включены в выпуски немецкой фронтовой кинохроники.

1 апреля 1943 г. Рудель получил звание гауптмана. При этом оказалось, что документы о присвоении ему этого звания были оформлены ещё год назад - 1 апреля 1942 г. Спустя две недели, 14 апреля, гауптман Рудель был награждён Дубовыми Листьями к Рыцарскому Кресту (Nr. 229).

В мае Рудель на новом Ju-87G вернулся в I./StG2, которая базировалась тогда на аэродроме Харьков-Западный. В начале июня 1943 г. в районе Белгорода Рудель атаковал танк, который стал первым танком, уничтоженным им в ходе вылетов на Ju-87G. Он потом вспоминал: «Я действовал, как всегда, на малой высоте. Я ещё не имел опыта. На расстоянии примерно 30 метров я нажал на кнопку спуска пушек, и через мгновение передо мной встала стена огня, от которой я уже не мог уклониться. Удивительно, но мой самолёт почти не пострадал. Мой бортрадист видел, как позади нас на землю падали какие-то обломки танка, у которого взорвался боезапас».

В июне обе стороны сосредоточили в районе т.н. Курской дуги огромное количество пехоты, танков и артиллерии. Рудель писал: «При виде такого числа танков я сразу же подумал о своём Ju-87G, вооружённом 37-мм пушками, на котором я прилетел из Крыма. Те­перь я мог испытать его на всём диапазоне советских танков от самых лёгких до тяжёлых. Противовоздушная оборона советских танковых соединений была мощная, но, тем не менее, я говорю себе, что между сторонами не более 1200 — 1800 метров и что если я получу попадания, то, возможно, ещё смогу на повреждённой машине приземлиться между собственными танками. Таким образом, я решил попробовать.

Я лечу один, без ведомого. Сразу вслед за мной — первая эскадри­лья с бомбами. В первом же вылете мне удалось уничтожить четыре танка, а всего до вечера—двенадцать.

Сразу в Рехлин в Panzerversuchskommando была отправлена теле­грамма с просьбой направить сюда все имеющиеся самолёты вместе с экипажами. Таким образом, была создана первая «танковая эскадри­лья» («Panzerstaffel») (Была сформирована 17.06.1943 г. в Харькове и получила обозначение 10.(Pz)/StG2. 18.10.1943 г. была переименована в 10./SG2), чьей главной задачей стала борьба с советски­ми танками. И я возглавил её.

Мы должны атаковать танки, используя их слабые места. Наилуч­шим образом танк защищён спереди, что и понятно, немного хуже за­щита по бортам. Наиболее уязвимым же местом на танке является крыша моторного отсека сзади за башней. Она имеет совсем тонкую броню, и, кроме того, в ней находятся решётки радиаторов двигателя. Поэтому мы атакуем танки сзади, пикируя на них под не очень большим углом. Достаточно одного попадания, чтобы танк загорелся».

В ночь на 17 июля во время налёта советских У-2 на аэродром Орёл-Северный осколком бомбы был убит командир III./StG2 гауптман Вальтер Краусс (Walther KrauB) (Родился 11.03.1917 г. в г. Эрлангене (Erlangen) в семье врача. В 1934 г. он начал военную службу в пехотном полку. В 1937 г. Краусс был переведён в Люфтваффе и в 1938 г. получил звание лейтенанта. Он начал свою лётную карьеру в качестве пилота самолёта-разведчика. В составе 2.(H)/Aufklr.Gr.21 он совершал боевые вылеты над Польшей и Франци­ей. Краусс показал себя высококлассным пилотом с отличными штур­манскими навыками. 29.07.1940 г. он первым в разведывательной авиации был награждён Рыцарским Крестом, а спустя ещё 2 дня ему было присвоено звание обер-лейтенанта. После окончания боевых действий во Франции Краусс по его собственному желанию был переведён в штурмовую авиацию. Пройдя соответствующую переподготовку в Граце, он был направлен в StG2 в качестве командира эскадрильи. Именно тогда в Гра­це Краусс познакомился и подружился с Руделем. 01.04.1943 г. гауптман Краусс был назначен командиром III./StG2 вместо майора Густава Пресслера, назначенного командиром StG1. Посмертно Крауссу было присвоено звание майора, а 03.01.1944 г. он был посмертно награждён Дубовыми Листьями к Рыцарскому Кресту (Nr. 363)). При этом, кроме него, никто больше не пострадал в ходе этого налёта, не было даже ра­неных. Краусс был хорошим другом Руделя, и его нелепая траги­ческая гибель произвела на последнего тяжёлое впечатление. Спустя два дня, 19 июля 1943 г., гауптман Рудель был назначен исполня­ющим обязанности командира III./StG2.

24 июля он совершил свой 1200-й боевой вылет. Спустя всего 14 дней, 12 августа, Рудель выполнил уже свой 1300-й вылет, а его борт­стрелок обер-фельдфебель Хенчель — 1000-й. По числу выполненных боевых вылетов Рудель вышел на первое место среди пилотов Люфтваффе. В дальнейшем уже больше никто так и не смог не только опередить его, но и даже приблизиться к нему по этому показателю.

В августе Рудель прямым попаданием 500-кг бомбы уничто­жил мост через реку Крома в 40 км юго-западнее Орла, при этом также был уничтожен и танк, оказавшийся в тот момент на мосту.

О том, что противовоздушная оборона советских войск была отнюдь не «беззубой», говорят следующие факты. В середине июля, в ходе одного из вылетов севернее Курска «Штука» Руделя полу­чила прямое попадание в правую плоскость, и ему с большим тру--дом удалось «дотянуть» до своего аэродрома. Затем в августе в ходе вылета западнее Волхова снаряд попал уже в двигатель, несколько мелких осколков поранили Руделю лицо. Он смог «дотянуть» на" самолёте с остановившимся двигателем до нейтральной террито­рии и посадил его прямо перед немецкими позициями. Немецкие пехотинцы помогли Руделю и его бортстрелку Хенчелю добраться до своих окопов, и спустя два часа они на армейском грузовике вернулись на свой аэродром.

18 сентября 1943 г. гауптман Рудель официально был назначен командиром III./SIG2.

Утром 9 октября Рудель выполнил свой 1500-й боевой вылет. К этому времени на его счету было уже около 60 уничтоженных танков.

В течение 28 октября в ходе вылетов в районе в 70 км восточнее Кировограда Рудель уничтожил несколько танков, и теперь на его счету было уже 100 советских танков.

В течение 23 ноября он подбил сразу 7 танков. 25 ноября 1943г. гауптман Рудель был награждён Мечами к Рыцарскому Кресту (Nr. 42). Для вручения его вызывают в «Вольфшанце» («Wolfschanze») (Полевая ставка Гитлера в Восточной Пруссии в районе Растенбурга). Рудель берёт с собой своего бортрадиста-стрелка, обер-фельдфебеля Хенчеля и добивается, чтобы того также наградили Рыцарским Крестом. При этом благодаря настойчивости Ру­деля произошло вообще невероятное — Хенчель получил Рыцарский Крест лично из рук Гитлера! Это был единственный случай, когда Гитлер лично кому-то вручал Рыцарский Крест (Обычно эту обязанность выполняли сначала командующие флота­ми или авиакорпусами, а позднее командиры эскадр и даже групп. Гит­лер же лично вручал только высшие степени Рыцарского Креста, начиная с Дубовых Листьев. И тот факт, что он по просьбе Руделя согласился; вручить «обычный» Рыцарский Крест обер-фельдфебелю Хенчелю, говорит о том уважении, которое Гитлер испытывал к Руделю).

Зимой 1943/44 г. III./SG2 базировалась на аэродроме в Первомайске. Часто погода была очень плохая, но Рудель продолжал летать. Он так вспоминал о своём вылете утром 25 января 1944 г.:

«Однажды утром я со своим адъютантом Фикелем (Хельмут Фикель (Helmut Fickel) родился 27.11.1921 г. в Мейнингене. 01.10.1940 г. был призван на военную службу и направлен в авиашко­лу. 01.04.1942 г. ему было присвоено звание лейтенанта, и в марте 1943 г. он был назначен в 8./StG2. 06.06.1943 г. он был награждён Железным Крестом 2-го класса, а уже вскоре и Железным Крестом 1-го класса. После того как Рудель стал командиром III./StG2, Фикель был назначен его адъютантом и начал летать в качестве его ведомого. 06.07.1944 г. пос­ле 550 боевых вылетов обер-лейтенант Фикель был награждён Рыцарским Крестом. 01.07.1944 г. он выполнил свой 600-й вылет. Однажды его Ju-87 был подбит и совершил вынужденную посадку на вражеской тер­ритории. Фикеля и его бортрадиста фельдфебеля Густава Парча (Gustav Partsch) от плена спас Рудель, который приземлился рядом и буквально из-под носа у советских солдат вывез их на своём самолёте. С августа 1944 г. по апрель 1945 г. обер-лейтенант Фикель был командиром 9./SG2. В январе 1945 г. он совершил свой 700-й боевой вылет, а всего к концу войны он выполнил около 800 вылетов) вылетел на разведку в район Кировограда. Атаковав несколько целей, мы повернули обратно. Мы ещё не пролетели и половины обратного пути, когда попали в область сильнейшего тумана. Фикель летел почти вплотную, чтобы не потерять меня из виду. Землю было едва видно. Где-то в районе Ново-Украинки я прямо перед собой неожиданно увидел высокую дымовую трубу и едва избежал стол­кновения.

Вокруг стояла серая стена тумана, горизонта не было видно. Можно подняться выше, но всё равно я где-нибудь должен буду снова опуститься вниз. Кто знает, на сколько десятков или сотен кило­метров распространяется область тумана? К счастью, у меня дос­таточно топлива, и мы летим дальше на запад.

Самолёта Фикеля больше не видно. Может, он врезался в ту самую трубу? Пока местность подо мной более или менее гладкая, я опускаюсь ниже, к самой земле. Появляются телеграфные столбы, деревья и небольшие холмы, и я снова вынужден подниматься выше, в самую гущу тумана.

Я решаю медленно, ориентируясь только по приборам, снизиться до высоты 3 — 4-х метров. Любое препятствие на нашем пути будет последним для нас. Я лечу по компасу, и по моим расчётам минут через двадцать впереди должен показаться наш аэродром в Первомайске. Ландшафт становится всё более холмистым, а туман ещё более плотным. Вряд ли я смогу там приземлиться.

С большим трудом мне удаётся избежать «встречи» с ещё не­сколькими неожиданно возникшими препятствиями. Это уже слиш­ком! «Хенчель, мы садимся!» — «Где?» Я не знаю, так как ничего не вижу, всё вокруг серо. Я постепенно убираю газ и буквально нащупы­ваю землю своими шасси. На наше счастье, на пути у нас ничего нет. Самолёт останавливается. Хенчель сдвигает фонарь и вылезает на крыло. На его лице сияет улыбка: «Какие, однако, мы свиньи!»

Видимость на земле составляет не более 50 метров. Мы стоим, по-видимому, на холме, где туман не такой густой. Я слышу где-то рядом шум проезжающих автомобилей. Вероятно, рядом дорога. Хенчель идёт на разведку, а я сижу в кабине и радуюсь жизни. Вскоре он возвращается, и моё предположение подтверждается — позади нас шоссе. Армейские водители сообщили Хенчелю, что отсюда около 50 километров до Первомайска.

Я запускаю двигатель, и мы катимся в направлении дороги. Видимость чуть больше 30 метров. Мы выезжаем на дорогу и едем по ней, как будто на автомобиле. Я быстро приспосабливаюсь и удачно уклоняюсь от встречных машин. Их водители, только подъехав к нам вплотную, понимают, что это самолёт, и не верят своим глазам. Так мы едем в течение двух часов.

Наконец мы подъезжаем к перекрёстку, где расстояние между столбами явно меньше размаха плоскостей нашей «Штуки». Я разворачиваюсь и съезжаю на обочину. До Первомайска ещё 12 километров. С попутной армейской машиной я отправляюсь в свой штаб, а Хенчель тем временем остаётся охранять самолёт.

На аэродроме меня встретили с большой радостью, так как вре­мя полёта, на которое был рассчитан запас топлива, уже давно истекло, а от нас не было никаких известий. О Фикеле же по-прежнему ничего не было известно, и это нас очень беспокоило. К полудню туман начал рассеиваться, и я на машине выехал к месту остановки нашего «автомобиля». Мы спокойно взлетели и спустя несколько минут приземлились в Первомайске.

Во второй половине дня я совершил ещё один вылет. Когда я вернулся, мне сообщили, что из Ново-Украинки звонил Фикель и что он и его бортрадист целы и невредимы. Теперь наша радость была окон­чательной».

1 марта 1944 г. Руделю было присвоено звание майора.

14 марта III./SG2 перебазировалась сначала в Николаев, а за­тем 20 марта на полевой аэродром Рауховка в 200 км севернее Одес­сы. И уже в тот же день Рудель совершил 7 боевых вылетов, атакуя советские войска в районе между Николаевом и Балтой.

Как уже упоминалось выше, Рудель шесть раз сажал свой са­молёт за линией фронта, чтобы вывезти с вражеской территории экипажи сбитых самолётов. И вот 21 марта он в седьмой раз со­вершил такую посадку, но на этот раз всё сложилось не так, как прежде...

О том, что произошло 21 марта, Рудель позднее рассказывал: «Мы получили приказ атаковать мост через Днестр в районе Ямполя. Небо было совершенно чистым, и мы понимали, что нас ждут подготовленная противовоздушная оборона и истребители. Несколько дней перед этим непрерывно шли дожди. И поэтому истребители, которые должны нас прикрывать, действуют с аэродрома в Одессе, где бетонная полоса. По телефону мы договариваемся, что встре­тимся на высоте 2500 метров приблизительно в 50 км перед целью.

Однако в Одессе, вероятно, возникли какие-то трудности, и к назначенному времени истребители не появляются. Цель нам ясна, и, само собой разумеется, мы продолжаем полёт. При этом в составе моей группы летят несколько новых экипажей. Качество их подготовки уже не такое хорошее, как было раньше. Нехватка горючего заставляет сильно сокращать время их обучения. До цели остаётся 20 километров, когда появляются советские истребители. Нас атакуют свыше 20 Ла-5, но мы продолжаем лететь вперёд. Когда сзади ко мне в хвост заходит очередной русский истребитель, я жду, а затем в последний момент резко ухожу вниз или в сторону. Сегодня новички научатся многому!

Я передаю: «Приготовиться к атаке!» «Атака!» — и пикирую на мост. Я вижу, как на земле вспыхивает множество огней, это стреляют зенитки. От разрывов снарядов небо вокруг как будто покры­вается клочками ваты. Проклятье! Дистанция между самолётами, пока мы отбивались от истребителей, увеличилась, и я передаю отставшим, чтобы они подтянулись.

Я вижу, что моя бомба падает в 400 метрах справа от моста. Ветер! Я передаю всем: «Ветер слева, ветер дует слева!» И бомба, сброшенная с третьего самолёта, прямым попаданием уничтожает мост. Я отдаю приказ остальным машинам атаковать позиции зе­нитных батарей.

К сожалению, было подбито два самолёта, оба с экипажами-новичками. Один из них вполне ещё может лететь, но вместо того, чтобы повернуть в сторону линии фронта, почему-то продолжает лететь в обратную сторону. Я пытаюсь остановить его, я ору в микрофон, я ругаюсь, но всё напрасно! За «Штукой» тянется лёгкий дымок, и она летит на другую сторону Днестра — прямо к русским! Хорошо, что хоть экипаж второго подбитого самолёта понял, что нужно делать, и через несколько минут достиг позиций наших войск.

«Возьми себя в руки!» — слышу в наушниках голос своего адъютанта обер-лейтенанта Фикеля. Я собираю группу в боевой порядок, и мы летим обратно. В течение четверти часа нас атакуют истребители, но всё безуспешно, и они уходят. Я приказываю командиру 7-й эскадрильи вести группу дальше, а сам в сопровождении самолёта лейтенанта Фишера (Fischer) поворачиваю обратно. На предельно малой высоте мы летим над Днестром. Справа и слева от нас обрывистый берег. В районе моста на высотах от 1000 до 3000 метров дежурят русские истребители, но здесь прямо над руслом реки им нас не обнаружить. Немного приподнявшись, я вижу справа через склон берега, в 5 — 6 километрах от нас, совершившую посадку «Штуку». Ее экипаж стоит рядом и начинает отчаянно размахивать руками, увидев нас. «Если бы Вы раньше так смотрели на меня, то это рискованное предприятие было бы излишним!» — говорю я сам себе, делая вираж, чтобы увидеть, пригодно ли это место для посадки. Да — пригодно.

С некоторой долей сомнения я снова говорю себе: «Итак, начали. ...Это будет седьмой экипаж, который я вывезу из-под носа у рус­ских». Лейтенант Фишер будет ждать нас сверху и по возможности прикрывать. Направление ветра здесь мне известно. Закрылки выпу­стить, газ убрать. Приземляюсь. Но что это? При касании земли самолёт не подпрыгнул немного вверх, как обычно. Самолёт быстро теряет скорость, хоть я ни разу не нажал на тормоз. Рукоятку газа вперёд, и я разворачиваюсь в сторону экипажа подбитого само­лёта. Хенчель открывает фонарь и машет им рукой, чтобы они бе­жали быстрее. Над нами проходит звено русских истребителей, но они пока нас не видят. Унтер-офицер и обер-ефрейтор забираются на крыло. «Хенчель, готово?!» — «Яволь!».

Даю газ и одновременно нажимаю на левую педаль, чтобы раз­вернуть самолёт и взлететь в направлении, обратном посадке. Од­нако левое колесо всё больше тонет в земле, и, чем больше я даю газ, тем оно глубже увязает. Самолёт не двигается с места! Может, между колесом и его обтекателем набилось много грязи? — «Хенчель, вылезай и сбрось обтекатель!» Однако инструментов у него нет, а нож, которым он действует, не помогает, и обтекатель не двигает­ся с места. Что делать?! Мы пытаемся вручную развернуть само­лёт, приподняв за хвост. Снова полный газ, ручку до отказа на себя, но ничего не помогает. Слышу в наушниках голос Фишера: «Может, мне сесть ?» После короткого сомнения я понимаю, что он так же, как и я, не сможет потом взлететь, и отвечаю ему: «Нет, не са­дись. Лети домой!»

Я вижу, что в 400 метрах появляются советские солдаты. Быс­тро из кабины. «За мной!» — и мы что есть силы бежим в южном направлении. В шести километрах от нас Днестр, и мы должны до­стичь его, чтобы не стать лёгкой добычей для русских. Бежать было не очень легко: на нас высокие меховые сапоги, меховые куртки и комбинезоны. Но у всех был один стимул — никто из нас не хотел попасть в плен, что для пилотов Ju-87 практически означало немед­ленную смерть.

Так прошло полчаса, и русские отстали от нас где-то на 1000м. Внезапно мы оказываемся на краю крутого обрыва, заросшего неболь­шими ёлками. Внизу, где-то в 30 — 40 метрах, берег Днестра. Мы бегаем туда сюда, пытаясь найти более пологий спуск. Но времени нет, русские уже рядом! Мы прыгаем вниз и катимся вниз по склону сквозь ёлки. Наконец, мы оказываемся на берегу. Одежда разорвана, боль во всём теле. Хенчель нервничает: «Лучше сразу утонуть, чем позволить русским поймать себя!» Я говорю, чтобы он успокоился. Короткая пауза, чтобы восстановить дыхание.

Тем временем наверху появляются русские. Они нас не видят, потому что мы находимся в «мёртвой зоне» прямо под ними. Они не могут понять, куда мы надевались, так как даже представить не могут, что мы спустились по почти вертикальному склону.

На Днестре — половодье, и его ширина в этом месте около 600мет­ров. По нему плывут льдины, а температура воды — около 3 — 4 граду­сов. Мы сбрасываем куртки, сапоги и комбинезоны. Я засовываю под рубашку карту и компас и иду вслед за другими в воду. Коснувшись ледяной воды, я думаю: «Не надо было этого делать».

Через некоторое время у меня немеет всё тело, и я перестаю ощущать, что плыву. Я концентрирую все своё внимание на плава­тельных движениях, и мышцы повторяют движения, которые я про­кручиваю у себя в голове! Остальные плывут передо мной. Я думаю о Хенчеле, ещё в Граце он при мне хорошо плавал, но сможет ли он сейчас плыть так же свободно в течение около 20 минут. На середи­не реки я догоняю его. Впереди в нескольких метрах плывёт борт­стрелок второго самолёта, а ещё дальше впереди унтер-офицер, он, кажется, отличный пловец.

Казалось, что сил вообще не осталось. Работает только один инстинкт самосохранения. Тут я вспоминаю, что в десятиборье пос­ледний вид соревнований — это бег на 1500 метров. И когда у тебя уже нет сил, ты должен полностью выложиться на этой последней дистанции. Наконец, унтер-офицер, плывший впереди, поднимается из воды и падает на берег. Вслед за ним достигаю берега я, а вскоре за мной и обер-ефрейтор. Хенчелю остаётся проплыть ещё около 150 метров. Я сижу и смотрю на него, двое других лежат без движений, молоденький обер-ефрейтор несёт вслух какую-то чушь. Бедный па­рень!

Хенчелю остаётся ещё 80 метров, когда он внезапно вскидывает вверх руки и кричит: «Я не могу больше! Не могу больше!» Он уходит под воду, затем снова показывается из воды и снова уходит вниз. Я прыгаю в воду и плыву в тому месту, где он показался в последний раз. Я пытаюсь нырять, но сведённые холодом лёгкие не дают на­брать достаточно воздуха. После нескольких неудачных попыток я сам с большим трудом доплываю до берега. Я понимаю, что если бы даже и смог достать Хенчеля, то вряд ли смог бы доплыть с ним до берега. Он был очень тяжёлым, и я остался бы вместе с ним в Дне­стре. Я без сил лежу на берегу...

Оставшись втроём, мы несколько мгновений молимся за нашего погибшего товарища. Карта вся размокла, но у меня всё в голове. Только, чёрт возьми, где на этой стороне находятся русские? Или быть может, тут уже стоят румынские части? Я осматриваю наше оружие — у меня 6,35-мм пистолет с 6-ю патронами, у унтер-офи­цера 7,65-мм пистолет с одним магазином. Обер-ефрейтор потерял свой пистолет, когда переплывал Днестр, и теперь у него лишь нож, который перед этим ему дал Хенчель. С этим оружием в руках мы отправляемся дальше на юг. Местность более или менее мне известна. Холмистый ландшафт с перепадом высот около 200 метров. В 60 кило­метрах к югу железная дорога, идущая на восток.

Время около 15 часов, солнце стоит на юго-западе и светит нам в лицо спереди справа. Мы бежим по маленькой долине, слева и справа холмы. Мы окончательно замёрзли, обер-ефрейтор продолжает громко нести какой-то бред. Я ещё раз напоминаю об осторожности. Меня начинает мучить голод, и я вспоминаю, что сегодня ещё ничего не ел, так как между вылетами было слишком мало времени. Солнце постепенно садится, становится холоднее, и наша сырая одежда покрывается ледяной коркой. Вдруг перед нами кто-то появляется. Или мне кажется? Со стороны солнца к нам двигаются три фигуры. Они на расстоянии метров триста и увидели нас раньше, чем мы их. Вероятно, они лежали за тем холмом.

Здоровые парни, конечно, румыны. Теперь я вижу их лучше: двое держат винтовки, у третьего в руках автомат. Он более молодой, другим же около 40 лет, вероятно, резервисты. На них коричнево-зелёная форма. Они осторожно приближаются к нам. Я внезапно думаю, что по нашему виду не сразу определишь нашу национальную принадлежность. Я советую унтер-офицеру убрать пистолет, и сам делаю то же самое, чтобы румыны не нервничали и не начали вдруг стрелять в нас.

Теперь они стоят в метре и с любопытством смотрят на нас. Я хочу объяснить нашим союзникам, что мы немецкие лётчики и что они должны нам помочь. Я говорю: «Мы немецкие лётчики, совершив­шие вынужденную посадку». И вижу, как внезапно меняются их лица, и в следующий момент в нас упираются три ствола! Юноша выхва­тывает у меня из кобуры пистолет. Они стояли на солнечной сторо­не, и я смотрел на них против солнца. Теперь же я вижу у них на шапках звёзды с серпом и молотом — русские!

Я даже ни на секунду не думаю о плене, только о бегстве. Моя голова слишком высоко ценится русскими, и взять меня в плен — слишком большая удача для них. Я медленно поворачиваю голову, чтобы увидеть, свободен ли путь. Слышу, как один из русских ко­мандует: «Стоять!» Я молниеносно разворачиваюсь на 180 граду­сов и, пригнувшись, что есть силы бегу прочь. Вслед мне раздаются винтовочные выстрелы и автоматная очередь. Острая боль обжи­гает левое плечо.

Как заяц, зигзагом, я бегу вверх по склону холма. Пули свистят справа, слева, сверху и снизу. Русские бегут вслед за мной, останав­ливаются, стреляют и снова бегут. Ещё незадолго перед этим я едва мог двигаться от усталости, а теперь я бегу так, как никогда в жизни не бегал. Должно быть, это была моя лучшая «четырёхсотметровка». Из плеча вовсю течёт кровь, и у меня перед глазами чёр­ные круги. Я бегу метрах в 50 — 60 перед моими преследователями, пули свистят почти беспрерывно. В голове только одна мысль: «По­гибает только тот, кто сдаётся!»

Мои силы почти на исходе, когда я наконец достигаю вершины холма. Бегу дальше по гребню на юг. Я не верю своим глазам — на гребне соседнего холма появляются ещё около 20русских! Видимо, они всё видели и теперь собираются загнать меня как дикого зверя! Я поворачиваю направо и бегу вниз по противоположному склону холма. За мной в 200 — 300 метрах два моих первых преследователя, тре­тий остался охранять двух моих товарищей, которые так и не дви­нулись с места после моего побега. Они всё ещё на другой стороне холма и пока не видят меня. Мои преследователи слева сначала бегут параллельно мне, а затем начинают спускаться по склону, чтобы обогнув холм, отрезать мне путь.

Спустившись вниз, я оказываюсь на каком-то вспаханном поле и.. спотыкаюсь. Надо где-то спрятаться. Смертельно уставший, я падаю за кучу земли. Сейчас всё кончится. У меня нет даже пистоле­та, и русские могут спокойно поймать меня. Я напряжённо смотрю . в сторону, откуда они должны появиться. Вот они появляются на. расстоянии около 250 метров от меня. Они останавливаются, ос­матриваются вокруг и не могут понять, где бы я мог быть.

Я же лежу в поле и пальцами скребу замёрзшую землю. Я пыта­юсь сгрести её перед собой, набрасываю её на себя, чтобы лучше спря­таться. Рана кровоточит, но я ничего не могу сделать. Один к ста, что меня не заметят! Однако не должны ли мы верить в невозмож­ное, ведь только тогда почти невозможное станет возможным?!

Русские, осматриваясь, расходятся в разные стороны. Один из них идёт точно в моём направлении. Моё напряжение растёт всё больше. Шагах в двадцати передо мной он останавливается. Он смот­рит на меня ? Конечно, он пристально смотрит точно в моём направ­лении! Заметил ли он меня, и если да, то почему ждёт?! Это продолжается несколько минут, но мне кажется, что проходит це­лая вечность. Время от времени он поворачивает голову чуть влево, затем чуть вправо. Пожалуй, он смотрит куда-то вдаль. Между тем на холме появляются фигурки двух первых моих преследовате­лей. По-видимому, они уже не очень серьёзно заняты моими поисками после того, как появилось ещё так много охотников поймать меня.

Внезапно позади и чуть сбоку я слышу шум многих самолётов и поворачиваю голову. Над Днестром под мощным истребительным прикрытием летят «Штуки» моей группы и два лёгких «Шторьха». Вернувшись на аэродром, лейтенант Фишер поднял тревогу, и теперь они хотят найти нас и вывезти! Однако они наверху не знают, что я на другой стороне реки в 10км южнее! Сделав несколько кругов, они исчезают в восточном направлении, и я с завистью смотрю им вслед.

Солнце медленно садится. Почему меня всё ещё не нашли? На­ступающая темнота должна взять меня под свою защиту. Откуда-то сбоку на телегах появляются ещё русские, вокруг них несколько собак. Я чувствую, как земля дрожит под копытами лошадей, и мои нервы напряжены до предела. Я вжимаюсь в землю, они уже в сотне метров от меня. Почему никто меня не видит, почему ни одна собака не лает? Они поворачивают и медленно исчезают в наступающей темноте. Ещё пятьдесят метров, и они наехали бы прямо на меня!

Небо темнеет, и на нём проступают первые звёзды. Мой компас не имеет светящейся шкалы, но я должен продолжать двигаться на юг. Поэтому, пока я ещё могу разглядеть шкалу компаса, выбираю хорошо видимую большую звезду. Теперь она будет служить мне в качестве ориентира. Вокруг никого больше нет, и я встаю. Всё тело закоченело, сильно болит плечо, меня мучают жажда и голод. Я вспо­минаю о своём шоколаде, но, увы, он остался в кармане куртки на том берегу Днестра.

Я должен избегать дорог, мостов и деревень. Держа направление на свою звезду, я иду через болота и ручьи. Я иду босиком, и острая галька распарывает ступни и пальцы ног. Постепенно я вообще пере­стаю чувствовать свои ноги. Мною движет только воля к жизни и свободе, а без свободы жизнь пуста. Едва я слышу лай собак, я беру в сторону, так как здесь определённо нет моих друзей. Иногда где-то сверкает вспышка и раздаётся гром, вероятно, это артиллерия. В долинах между холмами в темноте я часто попадаю в канавы с гря­зью и падаю. При этом «падает» только верхняя часть туловища, ноги оке глубоко увязают в грязи. Наконец, упав в очередной раз, я остаюсь лежать. Я чувствую себя батареей, из которой ушёл весь ток. Пролежав минут пять, я немного «заряжаюсь» и продолжаю путь, но вскоре снова падаю.

Так продолжается до девяти часов вечера, когда я чувствую, что сил больше не осталось. Мне нужна вода, еда и хоть немного времени для сна. Без этого я не могу продолжать свой путь, и я решаю войти в первый попавшийся дом. Вдали я слышу собачий лай и иду в том направлении. Вскоре я вижу дом, в котором едва ли есть собаки. Я опасаюсь собак, так как их лай может встревожить жи­телей. Я стучусь, но мне никто не открывает, вероятно, внутри никого нет. Стучусь в следующий дом — тоже никого. Иду к третье­му дому, и снова никто не открывает. Моё терпение заканчивается, и я иду к окну, чтобы разбить его и залезть внутрь. В этот момент в нём появляется старуха с тусклым масляным светильником в руке.

Я отпрыгиваю назад и возвращаюсь к двери. Старуха открывает мне, я поворачиваюсь и, показывая в направлении деревни, спраши­ваю: «Большевики?» Она качает головой, но я всё равно думаю, что там должны быть солдаты. Тусклая лампа едва освещает комнату — стол, скамейка, старый шкаф. В углу на несколько покосившейся кро­вати сидит седой старик лет семидесяти. Видимо, эта кровать слу­жит ложем для них обоих.

Я молча захожу внутрь и почти падаю на кровать. Сказать им я ничего не могу, так как не знаю русского языка. Хоть я и выгляжу как сбежавший преступник —рваная одежда, босиком, на остатках рубаш­ки запёкшаяся кровь, но они, пожалуй, поняли, что я не сделаю ничего плохого им. Так я лежу около часа и думаю, как бы им объяснить, что мне надо бы перевязать плечо и что-нибудь надеть на ноги.

Меня снова начинают мучить жажда и голод. Я сажусь на ска­мью и жестами показываю старухе, что хочу есть и пить. После некоторой паузы она действительно принесла кувшин с водой, поло­винку кукурузного хлеба и несколько листьев солёной капусты. Ни­когда ещё в жизни я не ел с таким аппетитом. Я чувствовал, как с каждым куском хлеба и глотком воды ко мне возвращаются силы.

Продолжая жевать, я думаю о том, что мне делать дальше. Сейчас 21.30, решаю, что должен отдохнуть до 01.00. Я лежу на кровати и наполовину сплю, наполовину бодрствую. Старики лежат рядом. Каждые пятнадцать минут я смотрю на часы. Ни в коем случае я не могу задержаться здесь дольше, чем решил. В темноте я должен как можно дальше уйти на юг. 21.45, 22.00, 22.15, 0.45, 01.00 — всё, подъём! Старик встаёт и закрывает за мной дверь.

Я выхожу на крыльцо. Моросит дождь. Темнота такая, что я не вижу вытянутой руки, звёзд тоже не видно. Как мне теперь ориен­тироваться ? Я вспоминаю, что до этого ветер дул на юг. Не сменил ли он направление, пока я отдыхал? Здесь, между домами, трудно понять, куда он дует, и я осторожно пробираюсь к окраине. Нако­нец, я в поле, где можно сориентироваться. И снова вверх по склону холма, вниз по склону, вверх, вниз... Через кукурузное поле, камни, лес, где очень трудно держать направление, так как ветер почти не чувствуется. На горизонте я вижу вспышки и слышу грохот орудий­ных выстрелов, и теперь уже точно знаю, в каком направлении надо идти. Любые подозрительные шумы я обхожу.

В четвёртом часу начинает светать. Теперь я могу разглядеть шкалу компаса и понимаю, что ветер действительно не сменился и я всё это время шёл правильно. После часа ночи я прошёл по меньшей мере 10 километров, до этого, вероятно, 15 — 20, так что теперь я нахожусь в 25 — 30 километрах южнее Днестра. Передо мной холм высотой метров в 250, и я иду на вершину, чтобы оттуда осмотреть местность вокруг. Ничего примечательного — внизу справа и слева в нескольких километрах — три маленькие деревни. Интересным же для меня было то, что гребень холма тянулся с севера на юг, то есть как раз в направлении моего движения. Оба склона были пологими и незаросшими, и это позволяло видеть, что происходит по обе сторо­ны холма. Теперь я могу, двигаясь по гребню, быстро преодолеть ещё несколько километров.

По моей оценке, он тянется километров на десять. Раньше я пробегал 10км за 40 минут, теперь же я думаю преодолеть это рассто­яние за 60минут. Каждое движение отдаётся болью в плече, босые ноги в крови. Я должен сделать это. Снова вспоминаю десятиборье... бе­жать, бежать. Несколько раз я должен перейти на шаг и идти быст­рым шагом, вероятно, около 100метров, чтобы восстановить дыхание и силы. Затем снова бежать, бежать... У меня только час. Но вот гребень холма заканчивается обрывом, и я должен искать более пологое место, чтобы спуститься вниз. Там меня могут ждать неприят­ные неожиданности. На часах уже около семи.

Мои «батареи» снова подходят к концу. Я хочу пить, есть. Спо­койно! До сих пор я не видел ни одной живой души. Надо быть осто­рожней? Что я могу сделать? Оружия у меня нет, зато есть жажда и голод. Осторожность? Осторожность, конечно, нужна, но голод и жажда сильнее! Они делают меня легкомысленным. Внезапно я вижу слева на горизонте в утренней дымке два отдельных хутора. Я дол­жен попасть туда...

У двери сарая я останавливаюсь и осторожно заглядываю внутрь. Пусто! Дом напротив — тоже пуст. Всё пусто, никакого инвентаря или запасов, только крыса пробегает из одного угла в другой. На дво­ре свалена большая куча кукурузных листьев. Я нетерпеливо копаюсь в ней руками. Если я смогу найти несколько кукурузных початков или хотя бы стеблей. Я ничего не нахожу, копаю дальше, копаю и копаю. Ничего!

Внезапно я слышу сзади какой-то шорох. В доме мелькают не­сколько фигур. Русские?! Или это такие же голодные беглецы, как и я, или грабители, которые ищут, что бы ещё стащить отсюда ? Во втором дворе тоже ничего нет. Там такая же куча кукурузных лис­тьев. Я исследую её — ничего. Я решаю, что если тут нечего есть, то хотя бы я могу тут отдохнуть. Я выкапываю в листьях нору и уже собираюсь в неё залезть, как снова слышу шум.

По дороге едет телега, в которой сидят мужчина в высокой чёр­ной меховой шапке и девушка. Я думаю, что это румынские кресть­яне. Иду им навстречу и спрашиваю девушку: «У вас есть что-нибудь поесть?» Она достаёт из сумки несколько сухарей: «Вот только это...» Крестьянин останавливает лошадь. И только теперь я пони­маю, что спросил по-немецки и услышал ответ тоже по-немецки!

«Откуда вы знаете немецкий язык?» Девушка ответила, что учила его и что она приехала из Днепропетровска. Теперь они вместе с этим румынским крестьянином уходят от советских войск. Я гово­рю им: «Однако так вы едете непосредственно в их направлении» — и понимаю, что они не хотят верить мне. «Русские уже в городе, из которого вы едете?» — «Нет, этот город называется Флорешти». Это меня радует, так как это город на известной мне железнодо­рожной ветке Флорешти — Балта. «Скажите, там ещё немецкие солдаты?» — «Немцев больше нет, но, вероятно, остались румыны». Я желаю им счастливой дороги и машу вслед рукой. Может, это такие же беглецы, как и я?

Напряжение спадает. Или всё ещё рано благодарить бога за своё спасение? Я иду по дороге дальше. Последние десять километров да­ются с трудом. Внезапно я начинаю снова чувствовать пораненные ноги и плечо, и каждый шаг отдаётся в них болью. Навстречу мне спешат беженцы, везущие на тележках самое необходимое. На окра­ине Флорешти на склоне песчаного карьера я вижу двух солдат. На них немецкая форма? Ещё несколько метров, и моя надежда под­тверждается. Незабываемая картина! Я кричу им: «Идите ко мне!» «Кто вы такой?!» — «Я майор Рудель!» — «Каждый может ска­зать, что он майор. Вы не выглядите майором». Документов у меня нет, но в кобуре лежит мой Рыцарский Крест с Мечами и Дубовыми Листьями. Я достаю и показываю его. Кажется, теперь они мне верят. «Здесь есть немецкая комендатура?» — «Нет, только штаб нашей части». — «Отведите меня туда». Они подхватывают меня с двух сторон и почти несут на себе.

В штабе врач разрезает на мне рубашку и брюки, чтобы можно было их снять и обработать раны на плече и ногах. Одежда смёрз­лась и прилипла к телу, поэтому другого выхода нет. Пока врач ма­жет йодом раны и ссадины, я ем кусок колбасы. Затем я прошу, чтобы меня на машине отправили на аэродром в Болту, откуда я надеюсь попасть в свою группу. Врач спрашивает: «Вы что, хотите ехать прямо так? У нас не во что вас одеть». Я закутываюсь в одеяло и в таком виде еду в Болту.

На аэродроме в Болте мы останавливаемся около будки руково­дителя полётов. Кто это? Дверь машины распахивается, и я вижу своего офицера по техническому обеспечению лейтенанта Эберсбаха (Ebersbach). За ним стоит солдат, у него в руках тиковый комбине­зон для меня. Оказалось, что, пока я ехал, сюда позвонили из Флорешти. В этот момент здесь совершенно случайно оказался Эберсбах. Он с передовой группой наземного персонала направлялся в Яссы, чтобы подготовить аэродром, на который должна была перебазироваться наша группа. Услышав, что его командир, избежавший смерти, скоро здесь появится в костюме Адама, он поспешил приготовить мне одежду.

Я сажусь в Ju-52 и вылетаю на свой аэродром в Рауховку. Но­вость о том, что я спасся и возвращаюсь, распространяется по те­лефону с быстротой ветра. Поэтому, когда самолёт приземляется, повар группы Рункель (Runkel) уже ждёт меня с тортом в руках. Я вижу радостные лица, вокруг собралась вся моя группа. Мне кажет­ся, что я заново родился. Эта встреча с товарищами является самой лучшей наградой за все перенесённые испытания.

Вечером мы долго сидим перед огнём и вспоминаем Хенчеля».

После трагической гибели обер-фельдфебеля Хенчеля перед Руделем, очень тяжело переживавшим его потерю, встала пробле­ма — кто теперь будет летать в качестве его бортрадиста-стрелка? Это был не такой простой вопрос, как может показаться с первого взгляда. В штурмовой авиации между пилотами и их бортрадиста­ми-стрелками всегда существовали особые отношения, которые подразумевали не только обычную человеческую дружбу, но и пол­ное доверие друг к другу во время боевых вылетов, так как от их совместных действий порой зависела жизнь. Эта проблема разре­шилась довольно неожиданным образом - вместе с Руделем начал летать врач III./SG2 доктор медицины гауптман Эрнст Гадерманн (Ernst Gadermann) (Родился 25.12.1913 г. в Вуппертале. В октябре 1941 г. доктор Гадерманн был назначен врачом III./StG2. Тогда же он познакомился и подру­жился с обер-лейтенантом Руделем. Они оба очень любили спорт и вместе тренировались. Вместе с ним зимой 1941/42 г. Гадерманн совершил свой первый боевой вылет, чтобы найти и вывезти сбитый экипаж, которому также требовалась срочная медицинская помощь. В последующие годы Гадерманн не раз совершал боевые вылеты с разными пилотами группы. При этом все пилоты летали с ним с большой охотой, так как он был отличным бортрадистом-стрелком и, кроме того, мог оказать при необ­ходимости медицинскую помощь. Интенсивные же полёты Гадерманна начались после того, как Рудель настоял, чтобы он заменил в его экипа­же погибшего Хенчеля. 19.08.1944 г. гауптман Гадерманн после 850 бое­вых вылетов был награждён Рыцарским Крестом. На его счету было несколько сбитых советских истребителей. Свой последний боевой вы­лет Гадерманн совершил 09.02.1945 г., когда их Ju-87 был подбит, а Ру­дель получил тяжёлое ранение в ногу. В конце войны Гадерманн попал в плен к американцам, но смог бежать. После войны доктор Гадерманн специализировался на лечении болезней сердца и кровообращения. Во время Олимпийских игр 1972 г. в Мюнхене профессор Гадерманн был руководителем центра спортивной медицины. 26.11.1973 г. на пути в Гам­бург, где он должен был прочесть лекцию, профессор Гадерманн неожи­данно умер от обширного инфаркта сердца.). При этом по категорическому требованию Руделя он был освобождён от своих прежних обязанностей. Как по­казали последующие события, именно эта категоричность потом спасла Руделю жизнь.

Спустя всего два дня Рудель уже снова был в воздухе. Вечером 26 марта III./SG2 во главе с Руделем пересекла линию фронта. На всех «Штуках», и в т.ч. на самолёте самого Руделя, подвешены бомбы. Внезапно он видит вдали высокое облако пыли. Это к ли­нии фронта идёт большая колонна советских танков. Рудель при­нимает решение задержать их. «Штуки» перестраиваются для атаки и пикируют на голову колонны.

Рудель замечает, что на танках сзади закреплены дополнитель­ные баки с топливом. Он сразу же понимает, что теперь, чтобы уничтожить танк, достаточно 20-мм снаряда из бортовых пушек его Ju-87D-5. Несмотря на сильный зенитный огонь, Рудель мето­дично, один за другим, расстреливает танки. От прямых попада­ний топливные баки взрываются, и в наступающих сумерках в небо поднимаются всё новые огненные факелы. В результате, когда он поворачивает назад, на земле горят и взрываются 17 танков.

В течение 28 марта Рудель уничтожил ещё 9 танков. Теперь на его личном счету уже 202 танка, он выполнил свыше 1800 боевых вылетов. И 27 и 28 марта фамилия Руделя дважды упоминается в оперативных сводках Главного командования вермахта.

29 марта 1944 г. майор Рудель был награждён Бриллиантами к Рыцарскому Кресту (Nr.10). При этом он стал седьмым по счёту пилотом Люфтваффе, получившим эту награду (До него в Люфтваффе Бриллианты имели только 6 лётчиков-истре­бителей: Вернер Мёльдерс, Адольф Галланд, Гордон Голлоб, Ханс-Иоа­хим Марселль, Германн Граф и Вальтер Новотны), а также первым и, как потом оказалось, единственным пилотом штурмовой авиации.

В тот же день Рудель получил от рейхсмаршала Геринга телеграмму:

«Мой дорогой Рудель! Вы, мой самый храбрый и лучший пилот штурмовика, сегодня награждены фюрером высшим знаком отличия за храбрость. С большой радостью поздравляю Вас с награждением Бриллиантами к Рыцарскому Кресту. Эта награда присуждается только тем солдатам, чьи дела войдут в историю немецкой нации. И Вы этого достигли, как лично, так и как командир группы на Вос­точном фронте. Никто не был более счастлив, чем я, получив извес­тие о Вашем спасении с вражеской территории. Люфтваффе гордятся тем, что Вы в их рядах. Ваш Геринг».

Израненные ступни Руделя ещё не зажили, и он ходил в лёт­ных сапогах на меховой подкладке. Поэтому, прибыв для награж­дения в Бергхоф (Berghof) (Поместье Гитлера в высокогорном районе Оберзальцберг, располо­женное недалеко от городка Берхтесгадена (Berchtesgaden) в юго-восточ­ной Баварии. Это место было куплено Гитлером на деньги, полученные им от продажи книги «Майн кампф» («Main Kampf»). Дом, который он лично проектировал, имел 13 этажей, причём только один из них нахо­дился над землёй. Верхний этаж состоял из нескольких огромных комнат с окнами во всю стену, из которых открывался вид на окружающие горы и долины. Над домом возвышалась башенка, «Орлиное гнездо», в кото­рую можно было попасть только на лифте и где Гитлер мог уединиться. От Берхтесгадена специально построенное шоссе вело к подножью Бергхофа, а затем, чтобы попасть в сам дом, надо было подняться по лестни­це, высеченной в склоне горы. Обычно именно у подножья этой лестницы Гитлер встречал гостей, прибывающих к нему. В конце войны Бергхоф и окружающая его местность, где позднее построили свои дома Геринг, Геббельс и Борман, стали особой целью для бомбардировочной авиации союзников), Рудель предстал перед Гитлером в парадном мундире и в этих сапогах. Это было, конечно, явным нарушением формы одежды, но, учитывая особые обстоятельства, Руделю было разрешено её нарушить.

Сразу после награждения Рудель получил кратковременный отпуск и смог провести несколько дней в начале апреля в роди­тельском доме, где также жили его жена и маленький сын.

1 июня в районе Ясс Рудель совершил свой 2000-й боевой вы­лет, после чего Геринг наградил его Золотым с Бриллиантами зна­ком лётчика, а также Золотым с Бриллиантами знаком за боевые вылеты (Рудель стал единственным пилотом Люфтваффе, получившим его). Тогда же Рудель участвовал в одном из самых своих тяжё­лых воздушных боёв.

Он затем рассказывал: «Жестокие воздушные бои шли не только севернее Ясс, но и восточнее, над переправами через Днестр. Вечером я вылетаю в район между Кошнитце и Григориополем, где в большом количестве прорвались советские Т-34. Меня сопровождают два самолёта с бомбами (Рудель имел в виду, что он сам летел на Ju-87G, вооружённом 37-мм пушками в двух подкрыльевых контейнерах) — лейтенанта Фикеля и ещё одного обер-фельдфебеля. Истребители прикрытия должны встретить нас над целью.

Мы приближаемся к Днестру, который в этом месте делает большую петлю. Внизу я вижу истребители, и, как оптимист, ду­маю, что это наши. Мы входим в район, я начинаю искать русские танки и уже скоро понимаю, что это были не наши истребители, а советские. Машина обер-фельдфебеля подбита и, горя как факел, уходит на запад. Лейтенант Фикель передаёт, что у него пробоина, и тоже поворачивает обратно.

У меня сзади один Ла-5, а вслед за ним на некотором расстоянии — ещё несколько других. Он старается держаться точно за мной, вы­пустив при этом закрылки, чтобы снизить свою скорость. Я лечу, используя низины, чтобы заставить его также снизиться. Страх столкновения с землёй мешает ему хорошо прицелиться. Но вот он несколько поднимается, и очередь проходит рядом с кабиной. Мой бортстрелок Гадерманн кричит мне, что он сейчас нас собьёт.

Я резко ухожу в сторону. «Ла» по-прежнему держится сзади. Очередь проходит внизу почти вплотную к нашей левой плоскости. Гадерманн кричит: «Всё!» Я кричу ему в ответ: «Ещё нет!» — и до упора тяну ручку управления на себя. Я не знаю, как долго это мо­жет продолжаться. На лбу у меня капли пота. Я «тяну» и «тяну», под плоскостями снова пролетает очередь. Делая очередной резкий вираж, я вижу напряжённое лицо русского лётчика.

Другие истребители прекратили преследование и, по-видимому, ждут успеха своего товарища. Полёт на высоте 10 — 15 метров с внезапными резкими разворотами не для них. Вдруг я вижу на склоне холма немецких солдат, которые машут нам, и не понимаю, в чём дело. Тут же слышу, как Гадерманн кричит: «Ла» упал!» Сбил ли его Гадерманн из своего пулемёта или он сам врезался в землю на одном из разворотов ? Мне сейчас это всё равно. В наушниках я слышу много криков на русском языке, кажется, они тоже видели произошедшее. 1 Лейтенанта Фикеля нигде не видно, и я возвращаюсь в одиночестве. Вижу в поле горящий Ju-87, это машина обер-фельдфебеля. Экипаж цел и невредим, к ним бегут наши солдаты. Значит, завтра они вернутся обратно! Незадолго до посадки я встречаю самолёт лей­тенанта Фикеля. На земле я предлагаю отметить наш второй день рождения. Фикель и Гадерманн охотно поддерживают меня.

Данные радиоперехвата, полученные вечером, говорили о том, что ,тот Ла-5 пилотировал известный советский лётчик-истребитель неоднократный «Герой Советского Союза» (Видимо, немецкая служба радиоперехвата допустила ошибку. В боях в районе Ясс действительно участвовало много известных советских лётчи­ков-истребителей, и среди них дважды Герои Советского Союза — коман­дир 9 Гв. ИАД подполковник Покрышкин А.И и командир 100 Гв. ИАП майор Глинка Д.Б. Вполне вероятно, что Рудель мог встречаться с кем-нибудь из них в ходе боевых вылетов. Однако никто из них не погиб ни во время боёв в районе Ясс, ни вообще во время войны. Глинка Д.Б. умер 01.03.1979 г., а трижды Герой Советского Союза Покрышкин А.И. -13.11.1985 г. По советским же данным, тогда зенитным огнём с земли был сбит Ла-5 зав. №37215332 из состава 193 ИАП. Его пилот лейтенант Спирин погиб). Надо отдать ему долж­ное, летал он хорошо».

Ju-87G из III./SG2 во главе с Руделем и из отдельной 10.(Pz)/SG2, но которая также подчинялась ему, стали своеобразной «пожар­ной командой» на Восточном фронте. Их направляют на те участ­ки, где ожидается прорыв советских танков. Так, 22 июля «Штуки» Руделя сначала перебазировались из Румынии в Мелец в Польщу, а 28 июля ещё дальше на север — в Инстербург в Восточной Прус­сии.

1 августа 1944 г. майор Рудель был назначен командиром SG2 (Вместо него командиром 1II./SG2 был назначен майор Лотар Лау), сменив на этой должности оберст-лейтенанта Ханса-Карла Штеппа. Однако он продолжал пока действовать вместе с III./SG2 в Курляндии и фактически принял командование над всей SG2 лишь в конце сентября.

В течение боевых вылетов 6 августа пилоты SG2 уничтожили 27 советских танков. При этом 11 из них подбил сам Рудель, и теперь на его личном счету уже 300 танков.

19 августа в ходе боёв в районе Эргли, Латвия, Рудель уничто­жил свой 320-й танк, однако и его «Штука» была подбита зенит­ным огнём. Рудель был ранен в ногу, но сумел «дотянуть» до своих позиций. При посадке самолёт был полностью разрушен, а борт­стрелок Руделя гауптман Гадерманн сломал несколько ребер. Од­нако это не помешало им обоим, вернувшись на аэродром, принять участие в следующем же боевом вылете.

В конце августа «Штуки» III./SG2 и 10.(Pz)/SG2 вернулись в Румынию. Уже через несколько дней вся SG2 была переброшена в Венгрию для поддержки немецких войск, оборонявшихся в район не Будапешта. Т

1 сентября Руделю было присвоено звание оберст-лейтенанта. В этот период он попеременно летает то на старом любимом Ju-87G с двумя 37-мм пушками под крыльями, то на более скорост­ном одноместном FW-190F.

Гадерманн вспоминал о том времени: «В ходе атак нас шесть раз сбивали огнём с земли, и, счастливо отделавшись, мы садились где-то в поле на горящей машине. Нам невероятно везло в этой «игре». Однажды осенью 1944 г. (Это произошло 17 ноября 1944 г.) в районе Будапешта Рудель получил ранение в бедро, но сумел посадить самолёт на ближайшем аэродроме».

Как оказалось, в правое бедро Руделя попали две 13-мм пули, одна прошла насквозь, а другая застряла, повредив кость. После операции в госпитале Рудель, у которого теперь вся правая нога была в гипсе, был направлен для последующего лечения в санато­рий Хевис (Hevis) на берегу озера Балатон. Прибыв туда, Рудель сразу же спросил у главного врача, когда он снова сможет летать и услышал в ответ: «Если всё пойдёт хорошо, Вы сможете стоять недель через шесть».

Однако доктор совсем не знал Руделя, который совершенно не собирался «отдыхать» так долго. Спустя несколько дней в сана­торий, чтобы навестить своего командира, приехал один из пило­тов SG2. И Рудель, тихо собрав свои вещи, «исчез» из санатория вместе с ним.

5 декабря, едва вернувшись в свою эскадру, Рудель уже снова был в воздухе на своём Ju-87G. Поскольку его правая нога была по-прежнему в гипсе, механикам приходилось помогать Руделю сначала забраться в кабину, а затем выбраться из неё. В декабре самолёт Руделя ещё раз был подбит и совершил вынужденную по­садку. Немецкие солдаты, оказавшиеся невдалеке, помогли Руде­лю выбраться из кабины и на своём автомобиле доставили его на аэродром.

22 декабря он совершил свой 2400-й боевой вылет, а на следу­ющий день, 23 декабря, Рудель уничтожил уже свой 463-й совет­ский танк.

1 января 1945 г. Рудель был награждён высшей наградой Рейха -Рыцарским Крестом с Золотыми Дубовыми Листьями с Мечами и Бриллиантами. Одновременно ему было присвоено звание оберста. Как впоследствии оказалось, Рудель стал единственным чело­веком, получившим эту награду.

Вручая Руделю Золотые Листья в присутствии высшего коман­дования вермахта (На церемонии присутствовали командующий Люфтваффе рейхсмаршал Герман Геринг, командующий военно-морским флотом гросс-адмирал Карл Дёнитц, начальник штаба Верховного командования вермахта гене­рал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник оперативного отдела Верховного командования вермахта генерал-оберст Альфред Йодль, а так­же группенфюрер СС Герман Фегелейн), Гитлер сказал: «Вы - самый храбрый и выдаю­щийся солдат, которого когда-либо имел немецкий народ. Я решил учредить новую награду за храбрость, которая отныне будет самой высшей из всех, — Золотые Дубовые Листья с Мечами и Бриллианта­ми к Рыцарскому Кресту Железного Креста. Я вручаю их Вам и одновременно присваиваю Вам звание оберста». Затем Гитлер добавил: «Вы совершили достаточно много вылетов. Вы и Ваш опыт должны остаться живыми, например, для немецкой молодёжи». И тут все присутствующие затаили дыхание, поскольку Рудель на это ответил: «Мой фюрер, я не могу принять эту награду и новое звание, если мне не разрешают больше летать со своей эскадрой». Неожиданно для всех Гитлер улыбнулся: «Очень хорошо, тогда летайте. Но будьте внимательны, Вы нужны немецкому народу».

16 января 1945 г. оберст Рудель был награждён венгерской Золотой медалью за храбрость, став одним из семи человек, награжденных ею, и в то же время единственным иностранцем среди них. Тем временем из штаб-квартиры фюрера в SG2 всё же пришёл приказ, запрещавший оберсту Руделю выполнять боевые вылеты. Однако тот просто проигнорировал его: «Они не могут запретить мне летать, когда советские танки ездят по немецкой земле». Руделю несколько раз предлагали различные более спокойные должности, но он отказывался. Число уничтоженных им танков продолжало расти, но теперь они засчитывались так, чтобы высшее командование не заметило, что оберст Рудель продолжает летать. 8 февраля 1945 г. оберст Рудель получил сообщение, что советские войска навели понтонный мост в районе города Лебус (Lebus) в 15 км севернее Франкфурта-на-Одере и по нему на другой берег Одера переправляются советские танки. В ходе первого же вылета г Рудель подбил четыре Т-34. Однако противовоздушная оборона в районе моста была достаточно мощной и его самолёт получил несколько попаданий. Поэтому, вернувшись на свой аэродром Фюрстенвальде (Forstenwalde) в 30 км западнее Франкфурта, Рудель был вынужден взять новый Ju-87.

В ходе трёх последующих вылетов Рудель уничтожил в районе Лебуса ещё 8 танков. Затем последовало несколько неудачных атак, и, когда уже боезапас подходил к концу, Рудель наконец смог се­вернее Лебуса последним 37-мм снарядом подбить ещё один КВ-85 (По другим данным, это был ИС-2). Это был 13-й танк, уничтоженный им 8 февраля, и в то же время 516-й на его общем счету.

При выходе из атаки «Штука» Руделя, попав на малой высоте под огонь лёгких зенитных орудий, получила прямое попадание 40-мм снаряда. Руделю раздробило правую голень, самолёт заго­релся. Несмотря на жестокую боль и огромную потерю крови, на­прягая последние силы, Рудель всё же смог «перетянуть» на другой берег Одера и посадить самолёт около своих позиций.

Гадерманн вытащил потерявшего сознание Руделя из кабины горящего самолёта и, оттащив его на безопасное расстояние, ока­зал ему первую помощь. Руделю страшно повезло, что именно в этом вылете с ним оказался дипломированный врач Гадерманн. Правая голень Руделя была полностью раздроблена и почти оторвана прямым попаданием снаряда. Наложив жгут, Гадерманн су­мел быстро остановить сильнейшее кровотечение, чем спас жизнь Руделю, который мог умереть от потери крови.

Солдаты СС, подоспевшие к месту посадки, доставили тяжело­раненого Руделя в свой полевой госпиталь в местечке Зеелов (Seelow) западнее Кюстрина, где ему немедленно сделали операцию. Придя в себя после наркоза, Рудель узнал, что он был ранен в голень чуть выше ступни и что врачи вынуждены были ампутировать ему ниж­нюю часть голени. Для энергичного пилота и спортсмена это был сокрушительный удар. По личному приказу Геринга гауптман Гадер­манн перевёз Руделя в военный госпиталь, который находился в под­земном бункере на территории Берлинского зоопарка. Мнение врачей было единодушным — «С полётами покончено».

И снова врачи недооценили решимость Руделя продолжать летать. Спустя всего шесть недель он вернулся обратно в SG2 (09.02.1945 г. исполняющим обязанности командира SG2 был назначен майор Фридрих Ланг. 13 февраля Ланг совершил свой первый боевой вылет в составе SG2, который, как оказалось, стал его последним, 1008-м боевым вылетом. В ходе атаки советских танков в районе между Голдбергом и Бунцлау FW-190F Ланга был подбит. Ему удалось «дотя­нуть» до аэродрома, но при посадке «Фокке-Вульф» перевернулся, и Ланг получил ранение. С 14.02. по 20.04.1945 г. исполняющим обязанности командира SG2 был оберст Курт Кухлмеи). Несмотря на сильную боль в ещё не зажившей ране, Рудель, при­способив временный протез, снова садится в кабину «Штуки» и совершает боевые вылеты. И после каждого такого вылета меха­ник вытирает с пола кабины под креслом пилота кровь.

В этот период в качестве бортстрелка с Руделем летает воен­ный корреспондент гауптман Эрнст Ниерманн (Ernst Niermann) (Всего он совершил 600 боевых вылетов и стал единственным воен­ным корреспондентом, награждённым Рыцарским Крестом). Именно благодаря Ниерманну и другим военным корреспонден­там, летавшим в SG2, осталось так много фотографий, запечатлев­ших боевые действия эскадры (В SG2 в качестве бортстрелков также летали военные корреспон­денты лейтенанты Шальбер (Schalber) и Юнг (Jung), награждённые за боевые вылеты Германским Крестом в Золоте (DK-G)).

17 апреля на аэродроме Куммер (Kummer) в северной Богемии было сформировано т.н. «Боевое соединение Руделя» («Gefechtsverband Rudel»), включавшее II./SG2,10.(Pz)/SG2,1./SG77 и II./JG6 (В это время I./SG2 находилась в Граце в Австрии, a III./SG2 — на аэродроме Клетцан (Kletzan) севернее Праги). До пос­леднего дня войны пилоты Руделя совершали боевые вылеты, при­крывая колонны войск и беженцев, уходящих на запад. > 8 мая 1945г. оберст Рудель получил по радио приказ о капиту­ляции вооружённых сил Германии. Вскоре на аэродроме построи­лись остатки его соединения. Рудель вышел вперёд: «Друзья! После того как мы потеряли так много своих товарищей, после того, как было пролито так много крови на фронтах и в тылу, непостижимая судьба лишила нас победы. Война проиграна. Я благодарю Вас за усердие, с которым Вы служили родине в моей эскадре...» На своём временном протезе Рудель в последний раз шёл вдоль строя и мол­ча пожимал руку каждому пилоту и механику.

В тот же день Рудель вместе со своим бортстрелком гауптманом Ниерманном, а также ещё несколько экипажей SG2 перелете­ли из Куммера на аэродром в Китцингене, где и сдались в плен американцам. Для начала американцы всех их «освободили» от часов, авторучек и прочих «ненужных» предметов, а затем помес­тили в близлежащий лагерь для военнопленных.

Затем Рудель вместе с Ниерманном через Эрланген и Висба­ден были отправлены в лагерь для военнопленных во Францию. Немного спустя Руделя вместе с рядом других высших офицеров Люфтваффе переправили в Англию.

В конце 1945 г. Рудель вернулся в Германию и был помещён в госпиталь в Фюрте. Там один из лучших немецких протезистов мастер Штрейд (Streid) специально для Руделя сконструировал и сделал великолепный протез.

В середине апреля 1946 г. Рудель выписался из госпиталя. В Германии в тот период действовали жёсткие ограничения для быв­ших высших офицеров и генералов. Они не могли занимать ника­кие руководящие посты, преподавать или сами поступать в учебные заведения и т.д. Поэтому Рудель начал работать шофёром в городе Гёсфельд (Goesfeld) в Вестфалии.

Тем временем многие асы Люфтваффе и немецкие авиаконст­рукторы, получив неофициальное приглашение президента Аргенти­ны генерала Хуана Нерона, перебрались в Аргентину (Среди них были командующий истребительной авиацией генерал-лейтенант Адольф Галланд, один из лучших пилотов-бомбардировщиков оберст Вернер Баумбах (Werner Baumbach), а также создатель знаменито­го FW-190 профессор Курт Танк (Kurt Tank)). Подобное приглашение получил и Рудель. Однако напрямую из Германии уехать в Аргентину было невозможно. Поэтому Рудель вместе со своим дру­гом Гербертом Бауэром (Herbert Bauer) (Родился 16.04.1919 г. в Инсбруке в Австрии. В 1941 г. он стал ко­мандиром 3./SIG2. В сентябре 1941 г. в ходе атаки кораблей в гавани Крон­штадта получил тяжёлое ранение. Осколок зенитного снаряда попал ему в лицо, повредив нижнюю челюсть. 31.12.1943 г. после 700 боевых вылетов обер-лейтенант Бауэр был награждён Рыцарским Крестом. 03.05.1944 г. гауптман Бауэр совершил свой 1000-й боевой вылет. С 15.06 по 06.11.1944 г. он был командиром II./SG103. 30.09.1944 г. гауптман Бауэр был награж­дён Дубовыми Листьями (Nr. 618). 07.11.1944 г. он был назначен коман­диром I./SG2. Всего в ходе войны Бауэр выполнил свыше 1300 боевых вылетов, на его счету был 51 танк и 11 самолётов. Приехав в Аргентину, он поселился в Буэнос-Айресе и стал успешным торговцем) и с Эрнстом Ниерманном, совершив пеший переход через Альпы, попали сначала в Италию, а уже оттуда в июне 1948 г. прибыли в Аргентину. Рудель получил дол­жность советника аргентинской авиапромышленности и начал рабо­тать на государственном авиазаводе в г. Кордова (Cordoba).

Всё своё свободное время Рудель посвящал занятиям спортом — плавал, метал диск, бросал копьё, играл в теннис. Особенно ак­тивно он занимался лыжным спортом и альпинизмом. Рудель нео­днократно становился призёром аргентинских и южноамериканских чемпионатов по горнолыжному спорту. В августе 1949г. он принял участие уже в чемпионате мира и занял 4-е место. Тогдашний чем­пион мира по слалому Стейн Эриксен (Stein Eriksen) сказал тогда о Руделе: «Сумасшедший немец с деревянной ногой».

31 декабря 1951 г. Рудель совершил восхождение на высочай­шую вершину Южной Америки — гору Аконкагуа (Aconcagua) вы­сотой 7020 метров. Однако подняться на её вершину он так и не сумел. Внезапно испортившаяся погода заставила Руделя повер­нуть назад, когда до вершины оставалось около 50 метров.

31 марта 1953 г. Рудель вместе с доктором Карлом Моргеном (Karl Morghen) и доктором Рудольфом Данглом (Rudolf Dangl) под­нялся на один из самых высоких на земле вулканов — гору Льюль-яйльяко (Llulay-Yacu) высотой 6920 метров. Во время спуска Рудель поскользнулся и пролетел вниз по ледяной корке около 400 мет­ров. К его счастью, в конце он попал в большой снежный сугроб и отделался лишь небольшими царапинами и ссадинами. Экспеди­ция закончилась успешно, и президент Аргентины Хуан Перон лично поздравил Руделя с этим достижением.

Чтобы осмотреть и сфотографировать таинственные сооруже­ния инков, находившиеся на Льюль-яйльяко на высоте 6030 мет­ров, 30 ноября того же года была организована вторая экспедиция. Группу, в которую вошли Рудель, его бывший товарищ по SG2 Макс Дайнц (Max Dainz) и фотограф Эрвин Нёберт (Erwin Neubert), сопровождали аргентинские горные стрелки. Но на этот раз экс­педиция закончилась трагически, когда 10 декабря сорвался в про­пасть и погиб Эрвин Нёберт. Его тело было поднято только спустя 10 месяцев, в ходе третьей экспедиции на Льюльяйльяко. В соот­ветствии с волей его родителей, Нёберт был похоронен там же в горах.

Когда погода была недостаточно хороша для занятий спортом, Рудель писал свои военные воспоминания. Затем они вышли отдельной книгой под символическим названием «Несмотря» («Trotzdem»). Эта книга была переведена на многие языки, и ее общий тираж составил более миллиона экземпляров.

Когда контракт Руделя с аргентинским правительством закон­чился, он вернулся в Европу и поселился в Австрии в городке Куфштейн (Kufstein) на берегу озера Штимм (Stimmsee). Он продолжал участвовать в различных теннисных турнирах и лыжных соревнованиях. Особо почётное место среди множества завоёванных им наград занимал кубок, который был вручён Руделю Ассоциацией лыжного спорта ФРГ как наиболее успешному лыжнику.

22 мая 1965 г. благодаря стараниям Руделя на горе Штауфенберг севернее Гисена был сооружён мемориал в память о погиб­ших и пропавших без вести пилотах, бортстрелках и механиках эскадры SG2.

26 апреля 1970 г. в Хохфугене (Hochfugen) в Австрии во время одной из тренировок в скоростном спуске у Руделя неожиданно высоко поднялось давление и произошёл тяжёлый инсульт. Он выжил не только благодаря стараниям врачей, но и своей неукро­тимой жажде жизни. В результате ежедневных тренировок Рудель научился снова ходить, плавать и даже кататься на лыжах.

В декабре 1982 г. у Руделя произошло новое кровоизлияние в мозг, и 22 декабря он скончался в госпитале в г. Розенхейме (Rosenheim). До самого конца жизни его девизом были слова: «По­гибает только тот, кто сдаётся».

Неординарная и яркая личность Руделя всегда была предме­том споров и различных оценок. Так, в одном из интервью один из лучших лётчиков-истребителей Люфтваффе Гюнтер Ралль (Gunther Rail), совершивший в ходе 2-й мировой войны 621 бое­вой вылет и сбивший 275 самолётов, на вопрос, что он может ска­зать о Руделе и не считает ли он, что в нём было даже что-то от маньяка, ответил следующее:

«Несомненно, он немного был похож на маньяка. Без сомнения, это был лучший пилот штурмовой авиации, в конце концов, он унич­тожил 519 танков, а это, между прочим, кое-что значит. Я не­сколько раз возглавлял истребительное прикрытие его группы. После войны я был вместе с ним в американском лагере для военнопленных во Франции. Позже меня передали англичанам и отправили в Англию. В школе командного состава английской истребительной авиации (Britisch Fighter Leaders School) в Тангмере (Tangmer) в течение трёх недель меня интенсивно допрашивали. Там же был и Рудель, с кото­рым мы жили в одной комнате. Когда Вы находитесь всё время с одним и тем же человеком, то Вы достаточно близко знакомитесь с ним и можете понять его мысли. Хоть я и знал его до этого, я тогда был удивлён, насколько это эгоцентричный человек. Он действитель­но считал себя великим. Это было малоприятно».

В то же время оберст Николаус фон Белов (Nicolaus von Below), бывший с 1936 г. и до самого конца адъютантом Гитлера от Люфт­ваффе, писал о Руделе:

«Это не было стремление к славе или получению всё новых на­град, которое заставляло бы его возвращаться на фронт так быст­ро. Движущими силами этого человека были его чувство долга и его боевая готовность, которые он сам считал само собой разумеющи­мися. Он полагал, что офицер принадлежит не себе, а своей стране и своим подчинённым, за которых он отвечает. Следовательно, он должен быть примером для своих солдат, особенно на войне, не при­нимая при этом во внимание себя и свою жизнь. Таким образом, он создавал основу для своих успешных действий, потому что, по его мнению, максимальные результаты могли быть достигнуты только там, где имелось взаимное доверие между командиром и его подчи­нёнными. Эти же взгляды он смело отстаивал и перед высшим ко­мандованием. Я присутствовал при его беседах с Гитлером и могу утверждать, что Рудель никогда не сдерживался и высказывал своё мнение честно и открыто. Его храбрость была одинаково большой как на фронте, так и перед высшим командованием».