Wundefwaffe

СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ПОБУДКА, 29 ОКТЯБРЯ 1914 ГОДА

 

Начало военных действий на Черном море, как пра­вило, описывается довольно легкомысленно. Пришел в Константинополь линейный крейсер «Гебен», на кото­ром держал флаг очень хитрый адмирал Сушон. После «продажи» «Гебен» и «Бреслау» превратились в «Явуз» и «Мидилли», адмирал стал Сушон-пашой, однако так и остался германским адмиралом. Поэтому, чтобы вовлечь Турцию в войну, он взял да и обстрелял Севастополь.

Услышав такое, можно лишь посмеяться. Да, Виль­гельм Сушон показал себя неплохим флотоводцем, хотя, между прочим, славных побед не одержал. У нас принято называть его незаурядным политиком, но почему-то ис­торики не хотят замечать, что действовал Сушон в рам­ках предложенных ему Адмиралштабом вариантов. Конеч­но, он умело выбирал наилучший среди предложенных ему вариантов, однако своего пороха не выдумал. Да и вообще, подумайте: германский, то есть прусский, контр­-адмирал, человек, который и командующего флотом видит далеко не каждый день, вдруг берет на себя сме­лость решать вопросы, которые входят в компетенцию верховного командования. И то в тех случаях, когда кай­зер по какой-либо причине не вмешивается. Лично я в это не верю. Зато в Константинополе находятся два чело­века, роль которых наши историки либо не хотят заме­чать, либо просто не располагают фактами, а потому предпочитают отмолчаться. Я говорю о военном мини­стре Турции, главе партии младотурков и фактическом правителе Османской империи Энвер-паше и германском после фон Вангенгейме. Между прочим, горе-историкам следовало бы помнить стандартную формулу начала века: «посол в ранге полномочного министра». Это ведь фигу­ра на несколько порядков выше какого-то там контр-адмирала, будь он семи пядей во лбу. Я не верю, чтобы Сушон посмел перепрыгнуть через голову германского посла в Константинополе.

Итак, попытаемся вкратце описать, что же происхо­дило в столице Османской империи осенью 1914 года. Разумеется, этот вопрос может служить темой для фун­даментального труда, мы же рассмотрим его более чем поверхностно, но это поможет понять подоплеку проис­ходящего. На престоле сидит султан Мехмед-Решад V, падишах всех правоверных. Но фактически империей пра­вит военная хунта, называемая руководством партии «Иттихат ве Тераки» («Единение и прогресс»), они же младотурки. Более того, вся полнота власти сосредоточе­на в руках триумвирата: Энвер (военный министр), Талаат (министр внутренних дел), Джемаль (морской ми­нистр). Это были фанатики в самом страшном смысле слова. Ради процветания империи они не щадят самих себя, а о том, чтобы щадить кого-либо другого, просто нет речи. Именно они организуют несколько чудовищ­ных избиений армян под предлогом, что те угрожают безопасности империи. При этом Талаат говорит: «Я знаю, что будущие поколения назовут меня кровавым вырод­ком, но ради блага империи кто-то должен был сделать эту работу». Под работой понимается уничтожение не­скольких миллионов человек. Упомянем также Халил-бея, министра иностранных дел Турции.

10 августа 1914 года в Дарданеллы в сопровождении турецких миноносцев входят «Гебен» и «Бреслау». Чтобы избежать интернирования, фон Вангенгейм предложил турецкому правительству в течение суток решить вопрос о «покупке» кораблей. 16 августа на кораблях поднимают турецкие флаги, а германским офицерам приходится сменить черные фуражки с золотыми кокардами на крас­ные фески. И все-таки мы сохраним за кораблями не­мецкие названия, так будет справедливее.

Турция все больше склонялась на сторону Германии. 2 августа великий визирь подписал договор, по которому Турция должна была вступить в войну, если Россия вме­шается в австро-сербский конфликт или объявит войну Германии. Однако немедленно выяснилось, что турецкое правительство не стремится начинать военные действия. 3 августа была опубликована декларация о нейтралитете. Разногласия обнаружились внутри практически всех груп­пировок, стремившихся втянуть Турцию в войну. Неожи­данно заколебались Талаат и Хал ил, лишь Энвер, зани­мавший абсолютно прогерманскую позицию, стоял за начало войны. Фон Вангенгейм не считал начало воен­ных действий на Черном море наилучшим вариантом, тогда как Сушон полагал, что это вообще единственный способ заставить Турцию вступить в войну. Однако 15 сен­тября фон Вангенгейм получил телеграмму от канцлера Бетман-Гольвега с требованием проявить активность на Черном море. Впрочем, нейтралитет Турции имел доволь­но прозаическое объяснение. Морской министр Джемаль-паша писал:

 

«Мы объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время. Мы ждали момента, когда наша  мобилизация закончится и мы сможем принять участие в войне».

 

А тут еще в дело вмешались деньги. 11 октября Германия пообещала предоставить Турции заем в 100 мил­лионов франков. Фактически это была не слишком за­маскированная взятка за участие Турции в войне. 26 ок­тября прибыла первая партия золота. Это окончательно решило дело.

Официальная история германского флота (Г. Лорей «Операции германо-турецких морских сил в 1914 — 18 гг.») приписы­вает инициативу всех дальнейших решений Сушону. То ли министерство иностранных дел Германии не ознако­мило автора своевременно со всеми документами, то ли морской офицер решил поднять престиж флота, — ска­зать трудно. На самом деле все обстояло немного иначе.

22 октября Энвер-паша изложил немцам свои взгля­ды. Он подчеркивал, что неопределенная ситуация на Балканах вынуждает Турцию держать значительные силы во Фракии. План пока оставался прежним. Турция объяв­ляет джихад Антанте. Формируется экспедиционный кор­пус для захвата Египта, хотя это потребует некоторого времени. Между прочим, командовать этим корпусом назначили морского министра Джемаль-пашу, услав его из Константинополя, что полностью развязало руки Су­шону. Против русских войск на Кавказе предпринимают­ся диверсионные операции. Флот должен найти и атако­вать русский Черноморский флот. Но сомневающиеся вдруг предложили отправить Халила в Берлин, чтобы выторговать еще 6 месяцев нейтралитета. Тогда Энвер передал Сушону заклеенный пакет с секретным прика­зом начать военные действия против России без фор­мального объявления войны. Однако тот же Энвер пере­дал Сушону, чтобы тот не вскрывал пакет, если Энверу не удастся убедить своих коллег. Но фон Вангенгейма это не устраивало. 23 октября он отправил командира гер­манской военно-морской базы к Энверу, того на месте не оказалось. Тогда немецкий офицер передал адъютанту Энвера полковнику Кязим-бею ноту:

 

«Германский посол полагает, что командующий фло­том адмирал Сушон должен иметь ка руках письменную декларацию Энвер-паши на тот случай, если Сушон дол­жен будет выполнить план Энвера и спровоцировать инцидент с русскими. Иначе в случае военного или поли­тического поражения Энвера неизбежны крайне тяже­лые последствия для германской политики».

 

Энвер не сумел сломить сопротивление нерешительных, однако у него уже не было выбора. Через 2 дня он Передает Сушону следующий приказ:

 

«Военный министр Энвер-паша адмиралу Сушону,25 октября 1914 года.

Весь флот должен выйти на маневры в Черное море. Когда вы сочтете обстоятельства благоприятными, атакуйте русский флот. Перед началом военных действий вскройте мой секретный приказ, переданный лично вам сегодня утром. Чтобы помешать перевозкам снабжения в Сербию, действуйте, как было оговорено ранее. Энвер-паша.

Секретный приказ.

Турецкий флот должен захватить господство на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его, когда, cчитаете нужным, без объявления войны. Энвер-паша».

 

Фон Вангенгейм передал Сушону последние инструкции Берлина:

 

«1. Выйти в море немедленно.

2. Выход не должен быть бесполезным, цель — начало войны любыми средствами.

3. Если возможно, скорее передать в Берлин план операций».

 

Сушон подготовил Энверу неприятный сюрприз. Вме­сто некоего инцидента в открытом море он решил нане­сти провокационный удар по русским базам. 27 октября на «Гебене» состоялось совещание командиров кораблей. Сушон приказал одновременно нанести удар по всем основным русским базам на Черном море. Однако подлинные задачи были скрыты от личного состава. Буду­щий адмирал Дениц вспоминал, что «Бреслау» получил приказ выйти в море для ведения разведки, так как были получены сведения, что русские ставят минные заграж­дения у Босфора.

По плану Сушона на рассвете 29 октября «Гебен» в сопровождении 2 эсминцев должен был обстрелять Се­вастополь. Крейсер «Хамидие» должен был нанести удар по Феодосии. Крейсер «Бреслау» и минный крейсер «Берк» должны были обстрелять Новороссийск. Крейсер «Бреслау» должен был поставить мины в Керченском проливе, после чего присоединиться к «Берку». 2 турец­ких эсминца должны были нанести внезапный удар по кораблям в Одесском порту. Кроме того, минные загра­дители «Нилуфер» и «Самсун» должны были поставить заграждения перед Севастополем и Очаковом. На про­щание Сушон пообещал Энверу: «Я раздавлю Черно­морский флот».

27 октября турецкий флот покинул якорные стоянки. В 17.00 «Гебен» трижды передал приказ: «Сделайте все возможное во имя будущего Турции». Немного погодя был передан новый приказ: «Всем кораблям: все боевые дей­ствия являются секретными. То же самое относится к дей­ствиям после боя». После этого командиры кораблей вскрыли секретные пакеты.

 

Но: гладко было на бумаге, да забыли про овраги... Планировалось, что эсминцы «Гайрет» и «Муавенет», выделенные для атаки Одессы, поведет на буксире уголь­щик «Ирмингард». Это позволило бы эсминцам сохра­нить уголь, которого иначе могло и не хватить. Но выяс­нилось, что скорость буксировки составляет не более 6 узлов, поэтому эсминцам пришлось идти самостоятель­но. В результате они оказались перед Одессой гораздо рань­ше, чем предполагалось. Ни турки, ни немецкие офице­ры, находившиеся на обоих эсминцах, ничего об обста­новке в Одессе не знали. Им помогла случайность — как раз в это время из порта выходили 2 парохода, причем головной шел с включенными огнями. Эсминцы также включили ходовые огни и разошлись с пароходами кон­тркурсом. Пост береговой охраны эти огни заметил и со­общил в порт, но там решили, что это огни тех самых пароходов, которые невольно помогли туркам.

В результате турки спокойно вошли в гавань. Головной эсминец «Гайрет» сразу за молом заметил канонерскую лодку «Донец». Вахтенный командир «Донца» сам бро­сился к левому 152-мм орудию, но не успел выстрелить. Эсминец с дистанции 80 метров выпустил торпеду, ко­торая попала в цель. Канонерка сразу начала тонуть с большим креном на левый борт. «Муавенет» направился к военному молу, однако в темноте налетел на портовый катер № 2, отправившийся на помощь торпедированно­му «Донцу». Удар был настолько силен, что эсминец на­кренился, а катер протащило вдоль всего его борта. Тур­ки в суматохе открыли прожектора и швырнули в катер несколько ручных гранат. В результате «Муавенет» не су­мел торпедировать вторую канонерку («Кубанец»), а только обстрелял ее. Но при этом туркам крупно повез­ло — на «Кубанце» уже второй снаряд заклинил правое 152-мм орудие, единственное, которое могло стрелять по врагу. Потом «Муавенет» прошел в Нефтяную гавань, где обстрелял портовые сооружения.

«Гайрет» также вошел внутрь гавани, но не сразу со­риентировался. Он подошел к Военному молу и включил прожектор, пытаясь обнаружить минный заградитель «Бештау». Эсминец даже обстрелял его, не опознав минзаг. Командир «Бештау» приказал ответного огня не от­крывать, надеясь, что турки примут корабль за обычное торговое судно. Видимо, обман удался, так как «Гайрет» отошел задним ходом на середину гавани и парой выст­релов утопил баржу с углем. При этом он попал под огонь «Кубанца». Турки поспешно ушли. «Кубанец» так­же обстрелял и вышедший из Нефтяной гавани «Муа­венет». В 4.20 оба эсминца встретились в море и легли на обратный курс. Пока они орудовали внутри гавани, мин­ный заградитель «Самсун» поставил на подходах к Одес­се линию из 28 мин. В темноте турки заметили какие-то силуэты, которые, по их мнению, принадлежали рус­ским военным кораблям. Буйное воображение попортил» нервы команде, так как если кто и был в море — то лишь коммерческие пароходы.

В 4.15 дежурный пароход РОПИТ передал открытым текстом в Севастополь:

 

«Турецкий миноносец взорвал «Донец», ходит в Одесском порту и взрывает суда».

 

Получив эту радиограмму, командующий Черноморским флотом объявил по флоту о начале войны с Турци­ей. Сейчас самое время сказать несколько слов об адмира­ле Андрее Августовиче Эбергарде. Его главным деянием, за которое он получил адмиральские эполеты, было при­ведение в нормальное состояние мятежного броненосца «Потемкин», точнее уже «Пантелеймона», в 1906 году. После этого он служил начальником Учебного отряда. Позднее он был начальником Морского Генерального Штаба и разрабатывал планы войны. В 1912 году Эбергард был назначен командующим Черноморским флотом. После начала новой волны революционных беспорядков он не­медленно вывел флот в море, там арестовал заговорщиков и затем предал их военному суду в Севастополе. Адми­рал Макаров в свое время так отозвался об Эбергарде: «Не может командовать кораблем в военное время».

Самое интересное заключается в том, что вслед за извещением о начале войны приказа готовить корабли «к; походу и бою» не последовало. Более того, было прямо запрещено приводить в боевую готовность инженерные минные заграждения на подходах к Севастополю, так как ожидалось возвращение из Ялты минного заградителя «Прут». Только через час флот получил приказ вскрыть секретный пакет.

Примерно в 5.30 поступило сообщение от наблюда­тельного поста с мыса Сарыч о том, что на юго-западе виден свет прожекторов. Так как именно оттуда ожида­лось появление «Прута», сообщению никто не придал никакого значения. Через 28 минут наблюдательный пост, на мысе Лукулл сообщил, что видит двухтрубный ко­рабль, идущий к Севастополю. Поднявшийся туман по­мешал продолжить наблюдение, и только в 6.12 от того же самого поста пришло новое сообщение. Теперь речь шла о большом военном корабле и 2 миноносцах. Еще через 35 минут командир группы тральщиков, работав­шей на подходах к порту, сообщил, что видит «Гебен». Тральщики без приказа повернули в базу.

Как раз в это время «Гебен», следуя за тралами мино­носцев «Ташос» и «Самсун», подходил к Севастополю. Штурман «Гебена» ошибся, и линейный крейсер вышел к берегу севернее Севастополя, поэтому теперь он шел вдоль берега. Здесь мы впервые сталкиваемся с резкими противоречиями между русскими и германскими источ­никами. Русские историки утверждают, что в 6.33 «Ге­бен» открыл огонь из орудий главного калибра, находясь всего в 40 кабельтовых от входа в Северную бухту. Дистанция боя была минимальной, даже странно, что нем­цы пошли на такой риск. Береговые батареи открыли от­ветный огонь и добились 2 попаданий в линейный крей­сер. Лорей говорит, что береговые батареи открыли огонь в 6,28, а линейный крейсер ответил в 6.30.

Всего «Гебен» выпустил 47 снарядов калибра 280 мм и 12 снарядов калибра 150 мм. «Гебен» вел огонь по кре­пости в течение 17 минут, маневрируя зигзагом. При этом он вертелся прямо на крепостном минном заграждении. Адмирал Исаков в прекрасной книге «Каспий, 1920 год» пишет, что это и была знаменитая «севастопольская по­будка», которой потом долго тыкали в глаза черномор­цам. Дескать, пока бегали за ключами от станции инже­нерных мин, пока будили коменданта, «Гебен» успел уйти. Не знаю, правда это или нет, но фактом остается то, что минное заграждение было активировано уже после того, как «Гебен» покинул опасный район. Вот что пишет по этому поводу адмирал Эбергард:

 

«С рассветом 29 октября боевые цепи заграждения были выключены, так как к этому времени ожидался : приход «Прута». Как только было донесено с постов, что в Море открылся «Гебен», немедленно было отдано приказание ввести боевые цепи. Приказание было передано лично начальником охраны рейда на минную станцию. Выведя заграждение, начальник минной обороны вышел из помещения на пристань, где минеры готови­лись к работам. Поэтому принял приказание от началь­ника охраны рейдов унтер-офицер, который побежал доложить о том начальнику минной обороны. Через не­которое время начальник минной обороны лично доложил начальнику охраны рейдов, что цепи введены. Это было уже после первого выстрела».

 

На вопрос, находился ли какой-либо дежурный у вык­лючателя заграждения, адмирал ответил:

 

«Дежурный офицер всегда находится на станции у коммутатора, но приказания ему отдаются только начальником минной обороны. Поэтому при передаче при­казания с корабля «Георгий Победоносец» до станции произошла задержка».

 

Словом, у семи нянек дитя оказалось без глаза. За обо­рону порта отвечало так много начальников, что в ре­зультате никто ничего не сделал вовремя.

Большая часть снарядов линейного крейсера упала в районе угольных складов, железной дороги и только 2 снаряда взорвались на батареях. Ответный огонь по «Гебену» вели 8 береговых батарей, имевших 44 орудия. 3 выстрела успел дать броненосец «Георгий Победоносец». Они выпустили около 360 снарядов, добившись 3 попаданий вблизи задней дымовой трубы. Палуба линейного крейсера была исковеркана осколками. Один осколок перебил трубку в котле, и тот вышел из строя. «Гебен» увеличил ход до 22 узлов и вышел из-под обстрела. В 6.50 скоротечный бой прекратился. Отмечу, что скорострель­ность тяжелых орудий оказалась очень невысока. За 15 минут боя каждое орудие «Гебена» выпустило всего 5 снарядов, а каждое орудие русских береговых батарей — только 8 снарядов. Пусть это заставит задуматься тех, кто любит поговорить о значении повышения скорострель­ности. Самое главное, что в горячке боя никто не удосу­жился предупредить находящиеся в море корабли о по­явлении «Гебена».

Первыми неприятный сюрприз получили 3 дозорных миноносца «Лейтенант Пущин», «Живучий» и «Жаркий». Они имели приказ оказать помощь «Пруту» в случае по­явления неприятеля. На рассвете миноносцы обнаружи­ли «Прут» к югу от Херсонесского маяка. И почти в этот же момент из тумана показался «Гебен» в сопровожде­нии 2 миноносцев. Начальник 4-го дивизиона капитан 1 ранга князь Трубецкой решил постараться прикрыть за­градитель, который в это время шел на юго-восток. Сна­чала миноносцы шли параллельным курсом, но через 10 минут Трубецкой приказал увеличить скорость до 25 уз­лов и поднять сигнал «Атака».

«Гебен» тоже заметил миноносцы и открыл по ним огонь с дистанции 70 кабельтов из 150-мм орудий. Чет­вертый залп накрыл головной миноносец «Лейтенант Пущин». Вот что вспоминает князь Трубецкой:

 

«От взрыва 150-мм снаряда, попавшего в палубу под мостиком и взорвавшегося в командном кубрике, вспых­нул пожар, и была выведена из строя вся прислуга но­сового орудия. Следующим залпом с мостика смело всех сигнальщиков и разворотило штурманскую рубку и при­вод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос миноносца начал погружаться, электрическая проводка была вся перебита, почему нельзя было откачивать воду из кубрика турбиною. Температура от разгоревшегося пожара стала быстро подниматься, почему начали взрываться патроны. Опасаясь взрыва патронного погреба и видя, что подойти к неприятельскому крейсеру на торпедный выстрел не удастся, повернул дивизион на 8 румбов от неприятеля. «Гебен» принял этот маневр, как мне представилось, за выпущенный торпедный залп, быстро изменил курс влево, а потом вправо на 16 рум­бов, но огня не прекращал, перенеся его на второй ми­ноносец «Живучий».

 

Не имея возможности продолжать бой, начальник дивизиона приказал «Живучему» и «Жаркому» оказать помощь «Пруту», а сам повернул в Севастополь. На «Лейтенанте Пущине» погибли 7 человек, 11 были ра­нены. Отразив атаку миноносцев, «Гебен» занялся за­градителем.

Гибель этого корабля была неизбежна, и виновато в ней было командование флота. Накануне вечером коман­дир заградителя капитан 2 ранга Быков был вызван к адмиралу Эбергарду и получил приказ следовать в Ялту. 29 октября заградитель должен был принять на борт ба­тальон пехоты и немедленно вернуться в Севастополь. Совершенно непонятными остаются и причины этого приказа, и выбор корабля для его исполнения. Командо­вание решило перебросить в Севастополь дополнитель­ные войска в связи с угрожаемым положением. Пеший марш из Ялты занял бы дня 3 — 4, но зачем-то было принято решение доставить батальон немедленно. Рус­ские генералы опасались высадки турецкого десанта в Крыму, как 60 лет назад? В штабе флота прекрасно знали о выходе германо-турецкого флота в море. 28 октября па­роход «Королева Ольга» видел вражеские корабли на выходе из Босфора, немного позднее их заметил паро­ход «Великий князь Александр». Оба сообщили по радио о встрече. Быков опасался налететь в море на «Гебен», да еще имея на борту пехоту. Кроме того, на «Пруте» нахо­дились 710 мин заграждения — чуть не половина всех флотских запасов. Быков высказал свои сомнения, но получил лишь подтверждение приказа.

После полуночи, когда заградитель уже подошел к Ялте, он получил радиограмму из штаба флота:

 

«Ночь держаться в море. После рассвета возвращать­ся в Севастополь, вскрыв, если появится неприятель, пакет 4-Ш» (Секретный пакет с распоряжениями на случай начала войны и планами минных заграждений).

 

Опасаясь в темноте налететь на дозорные минонос­цы, командир заградителя решил держаться мористее и выйти к Севастополю только на рассвете. Примерно в 6.35 слева по борту были замечены 3 миноносца 4-го дивизиона, шедшие параллельным курсом. Внезапно они увеличили скорость и повернули влево. Вокруг них начали подниматься водяные столбы от падающих сна­рядов. Было совершенно ясно, что неприятель нахо­дится совсем близко, однако командир заградителя ничего не сделал. Он продолжал следовать прежним курсом и лишь дал радиограмму в штаб флота со свои­ми координатами. Трудно сказать, что произошло бы, если бы «Прут» сразу повернул на обратный курс и попытался укрыться за миноносцами князя Трубецко­го. Но повторим, он не сделал ничего и продолжал следовать прямо навстречу «Гебену».

Лишь когда появился силуэт линейного крейсера, Быков начал маневрировать, пытаясь прорваться к бере­гу, хотя было, разумеется, уже поздно. Командир прика­зал застопорить машины и открыть кингстоны. Места в шлюпках всем не хватило, и части команды пришлось прыгать за борт, спасаясь с помощью коек.

Подойдя ближе, «Гебен» поднял сигнал: «Предлагаю сдаться». В ответ на это Быков приказал поднять стеньго­вые флаги. Сигнальщик одного из береговых постов из-за слишком большого расстояния решил, что заградитель поднял белый флаг, и сообщил на центральную стан­цию службы связи:

 

«Гебен» стреляет в «Прута». На «Пруте» поднят флаг о сдаче».

 

Зайдя с правого борта, в 7.35 «Гебен» с дистанции 25 кабельтов открыл огонь по «Пруту» из 150-мм орудий. Второй залп попал в цель, на заградителе начался пожар. К этому моменту «Прут» уже заметно сел кор­мой. Линейный крейсер вел огонь около 15 минут, до­бившись еще нескольких попаданий в уже тонущий корабль. После этого он увеличил скорость и ушел в сто­рону мыса Сарыч. Турецкие миноносцы подобрали 75 человек команды, в том числе раненного осколком в спину капитана 2 ранга Быкова, и ушли вслед за «Гебеном». В 8.40 «Прут» затонул с поднятым флагом. Вы­шедшие из Севастополя корабли подобрали 202 чело­века команды.

Минный заградитель «Нилуфер», не замеченный рус­скими, поставил перед входом на рейд Севастополя 60 мин. На обратном пути он задержал пароход Доброволь­ного флота «Великий князь Александр». Команде было приказано покинуть корабль. «Нилуфер» забрал пассажи­ров и потопил пароход артиллерийским огнем. За это немецкий командир «Нилуфера» капитан-лейтенант Левенгорн подвергся жесткой критике. Все полагали, что он должен был привести пароход в Константинополь. «Гебен» и сопровождавшие его миноносцы перехватили пароход «Ида» и отправили его в Константинополь с призовой командой.

Теперь скажем несколько слов о действиях остальных турецких отрядов. Крейсер «Хамидие» подошел к Феодосии в 6.30. На берег были отправлены турецкий и герман­ский офицеры, которые сообщили властям о начале во­енных действий. «Хамидие» отложил начало обстрела пор­та до 9.00, чтобы дать возможность мирным жителям покинуть опасную зону. Он выпустил по городу около 150 снарядов, после чего проследовал к Ялте. Здесь крей­сер артиллерийским огнем потопил пароход «Шура» и шхуну «Св. Николай», после чего вернулся в Константи­нополь, куда и прибыл 31 октября.

Примерно в 6.00 «Бреслау» поставил 60 мин у входа в Керченский пролив. На этом заграждении в тот же день подорвались пароходы «Ялта» и «Казбек». После этого «Бреслау» пошел к Новороссийску, где уже находился «Берк». Один из офицеров «Берка» был отправлен на бе­рег, чтобы предупредить местные власти о намеченной атаке. Однако русские просто арестовали нахала. Тогда «Берк» вошел прямо в гавань и пригрозил немедленно открыть огонь, если офицер не будет освобожден. Офи­цер был немедленно отпущен, и «Берк» начал обстрел только в 10.50. Вскоре прибыл «Бреслау» и тоже вступил в бой. В порту была разрушена радиостанция и другие сооружения. Повреждения получили 7 судов, а пароход «Николай» затонул. Командир «Бреслау» капитан 2 ранга Кеттнер вспоминал:

 

«Мы видели, как пылающая красная нефть стекала вдоль улиц в море, и жуткая дымовая туча обволакивала город и его окрестности. Мы покинули пылающий город и, отойдя на 80 миль от него, все еще видели охваченный огнем Новороссийск, похожий на раскаленный кратер».

 

Крейсер «Пейк» должен был перерезать телеграфный кабель Варна — Севастополь. Однако из-за аварии в машине он с этой задачей не справился. Уничтожение кабеля было поручено «Бреслау», но и этот крейсер не су­мел ничего сделать.

Сообщение об атаке русских портов было получено в Константинополе после полудня. Интересно, что мор­ской министр Турции Джемаль-паша узнал об этом во время обеда в ресторане от представителя фирмы «Виккерс-Армстронг». Взбешенный Джемаль заорал: «Прокля­тая свинья Сушон все-таки сделал это!» Однако было уже поздно. Интересно, что позднее глава германской военной миссии Лиман фон Сандерс отрицал, что ему было известно о подготовке атаки.

Русский, британский и французский послы Гире, Малле и Бомпар встретились вечером, чтобы обсудить ситуацию. Они решили предъявить турецкому правитель­ству требование «выбрать между разрывом с Тройствен­ной Антантой или высылкой германской морской и во­енной миссий». Ультиматум был предъявлен 30 октября, для ответа туркам дали 12 часов. Одновременно Гире и Малле затребовали свои паспорта.

Турецкий парламент 17 голосами против 10 высказал­ся за начало войны, после чего великий визирь и ряд министров подали в отставку. Однако совершенно нео­жиданно против этого выступил Энвер и уговорил Саид-Халима вернуться. Малле не терял надежды уладить дело миром и пытался вести какие-то переговоры. 31 октября Гире покинул Константинополь. Хотя американский по­сол Моргентау сообщил Малле, что, по его информа­ции, нет никаких шансов на благоприятное решение, британский посол выжидал. Он еще раз встретился с Саид-Халимом, и визирь просил не покидать его. Но 31 октяб­ря в 17.05 Адмиралтейство отдало приказ британским кораблям:

 

«Немедленно начать военные действия против Турции, Подтверждение».

 

Над британским посольством поднялся столб дыма — сжигались документы. Вместе с ними горели все дости­жения британской дипломатии за последние 100 лет. Малле еще раз встретился с великим визирем, но эта встреча уже ничего изменить не могла. 2 ноября Малле и Бомпар покинули Константинополь на поезде, так как Дарданеллы были уже закрыты.

Самое странное в этой истории заключается в том, что медлила самая пострадавшая сторона — Россия. Ми­нистр иностранных дел Сазонов не предпринимал ника­ких демаршей. Существует мнение, что он желал оття­нуть войну с Турцией до 1917 года, когда Россия сможет самостоятельно разгромить ее. В противном случае, при­ходилось ждать, когда судьба проливов решится в Бер­лине. Лишь после вмешательства царя 2 ноября была объявлена война. Следует отметить, что после нападения японских миноносцев на Порт-Артур в 1904 году война была объявлена уже на следующий день.

Следует отметить интересный разнобой в датах. Рос­сия объявила войну 2 ноября, и в этот же день войска Кавказского фронта перешли в наступление. Англо-фран­цузская эскадра обстреляла Дарданеллы 3 ноября, но войну эти державы объявили только 5 ноября. Турция объявила джихад странам Антанты лишь 12 ноября.