Wundefwaffe

Глава 16

 

Наконец «У-230» укрылась в бетонном убежище Бре­ста. Только там, под семиметровой толщей армирован­ного бетона над нашими головами, мы были недосяга­емы для самолетов противника. Как только я пересек сходни и сделал первые неуверенные шаги по твердой почве, бетонная дорожка передала ощущение безопас­ности от просоленных сапог до моей души и тела.

Я тяжело вздохнул. Только этим вздохом и можно было выразить мое отношение к нашим неудачам в подводной войне. Теперь все было против нас. Даже наша новая многообещающая самонаводящаяся торпеда не по­казала в бою тех превосходных свойств, которые она про­демонстрировала в идеальных для испытаний условиях. Оставалось мало из того, чем мы могли пожертвовать. Два года назад линия фронта на западе проходила далеко в море. Минувшей весной она придвинулась на восток к континентальному шельфу. Теперь фронт проходил по самому побережью Франции. Многие подлодки, которым удавалось каким-то образом уцелеть в течение несколь­ких дней похода, были потоплены на глазах представите­лей наших береговых служб за несколько мгновений до того, как их экипажи могли вступить на бетонный пирс.

Сама бухта Бреста могла бы послужить наглядной ил­люстрацией драматической разницы между прошлым и настоящим. Я заметил, что многие стоянки подлодок в бетонном бункере пустуют. Минувшей весной в каждой заводи теснились три подлодки, другие были вынужде­ны ожидать своей очереди снаружи у открытого прича­ла. Я обратил внимание на то, что в сухом доке царила тишина. Не так давно в нем кипела работа. Там 24 часа в сутки ремонтировались подлодки. И если бы лодки охотились за конвоями! Нет, их осталось немного в Ат­лантике. Но каждая из них атаковала в одиночку про­сто для того, чтобы противник не сворачивал свою до­рогостоящую противолодочную систему обороны. В октяб­ре были потоплены 24 подлодки, одни из них погибли под градом авиабомб, другие — от новых, более совер­шенных боезарядов. Результаты нашего похода ока­зались на удивление большим вкладом в общий итог потерь союзников, понесенных от подлодок. Однако многие пустующие места в офицерской столовой не по­зволяли нам гордиться своими достижениями. Дыхание смерти ощущалось повсюду.

Мой первый завтрак в порту сопровождался не только ранними свежими овощами, но также и новыми дурными вестями. Штрахмейер, один из офицеров штаба, сообщил, что три моих сокурсника и близких друга погибли в море. Еще один нашел смерть на борту подлодки, когда взрыв разнес носовой комплект аккумуляторных батарей. Лодка вернулась в порт, но моего друга похоронили в Атланти­ке. Затем Штрахмейер ошарашил меня новостью о том, что Герлоф и Гебель, мои товарищи по службе на «У-557», погибли вместе со своими лодками летом. Удрученный тем, как косит коса смерти, я попрощался со Штрахмейе-ром и вышел в соседнее помещение.

В баре собралась компания наших «бессмертных». Ночь еще только начиналась, но они уже были навеселе. Ридель щеголял усами, отращивание которых считал ос­новной своей заботой во время наших походов. Там были фон Штромберг, Бурк и другие. Я присоединился к об­ществу, пил и пел вместе с ними. Мы прошлись по все­му репертуару морских песен, часть которых исполнялись на мотив мелодий Линке из «Жука-светляка». Затем мы горланили припев своей версии одной популярной пес­ни, а Бурк подыгрывал нам на фортепьяно.

...Если мы уйдем на дно океана, То все равно доберемся до берега, К тебе, Лили Мадлен, К тебе, Лили Мадлен...

Как это часто случалось, когда у нас истощались за­пасы шампанского, терпения или остроумия, мы реши­ли навестить мадам и ее девиц в казино-баре. Не снимая морской формы, я втиснулся в переполненный автомо­биль, который помчался по ночному городу.

В казино-баре было шумно, дымно и светло. Там уже находилось несколько приятелей из Первой флотилии. Нас встретили приветствиями и ликованием. Мадам была обворожительна, как всегда, а ее товар обладал свойства­ми, которые выгодно отличали казино-бар от других за­ведений подобного рода. Она приветствовала меня любез­но, но с оттенком упрека:

— Месье, мы так долго не видели вас. Надеюсь, мои девочки не обошлись с вами дурно.

— Нет, их вины в этом нет, дело в том, что... — Я пре­рвал свои объяснения, вспомнив, что ее заведение может быть центром шпионажа союзников. — Меня унес отсю­да отлив, мадам, — закончил я свой ответ.

Она предлагала мне сделать выбор партнерши, но у меня не было особых планов на ночь. Я сидел в баре, по­тягивая напитки, слушал громкую музыку по фонографу, смотрел на своих друзей. Ни девицы, ни шампанское не воодушевляли меня, хотя забвение в развлечениях было нашим главным желанием в эти мрачные дни. Я понял, что казино-бар потерял для меня свою привлекательность.

Как только часы пробили полночь, начался вой сирен воздушной тревоги. Мои друзья поспешили покинуть за­ведение. Бомбы их не пугали, просто им не хотелось, что­бы какая-нибудь случайность задержала их надолго. Это повредило бы их репутации. Сирены продолжали выть, когда мы шли по улицам Бреста, прислушиваясь к глухим выстрелам зениток, бьющих за городом в направлении мыса Кесан.

Не располагая временем, чтобы вернуться в военный городок, большинство моих друзей воспользовались бомбоубежищем до того, как самолеты появились в небе над Брестом. Я смотрел на разрывы в небе и видел, что основной удар союзники наносили по южной части го­рода. В следующие несколько минут семь или восемь бомбардировщиков загорелись, выпали из боевого по­строения и стали падать вниз в изящном пике, остав­ляя за собой искристый шлейф. Значительно усовершен­ствованная тяжелая зенитная артиллерия вокруг Бреста создала такое захватывающее зрелище, что я забыл ук­рыться в убежище. Впрочем, необходимость в этом от­пала. Остатки воздушной армады союзников удалились.

Под впечатлением увиденного мы не хотели отходить ко сну и присоединились в баре к группе приятелей, что­бы выпить еще шампанского. Но, как только я размес­тился на высокой табуретке, дверь бара распахнулась и кто-то крикнул:

— Американцы идут!

Мы повскакивали со своих табуреток, недоверчиво пе­реглядываясь, хотя после высадки союзников в Сицилии и Италии все было возможно. Однако молодой офицер из, штаба, принесший весть, поспешил добавить:

— Успокойтесь, господа. Я только имел в виду, что ве­дут пленных американских летчиков, чьи самолеты были только что сбиты. Большинство из них ранены. Не хотите ли взглянуть?

Ночь становилась все более интересной. Я бросился к морскому госпиталю, расположенному поблизости, чтобы посмотреть на чужеземцев из-за океана. Двор госпиталя был залит светом многочисленных ламп. Два или три раза через определенный промежуток времени в него въезжа­ли грузовики или санитарные машины и останавливались в месте парковки. Вокруг них у входа столпились санита­ры, медсестры и просто зеваки. Жертв нашего зенитного огня, сильно обожженных, вносили на носилках. Доктор, с которым я был знаком, позволил мне заглянуть в прием­ную палату. Туда доставлялись новые пациенты, как толь­ко ранее доставленных американцев выносили для сроч­ных операций. Один из янки, еще одетый в свою летную куртку, казалось, находился в лучшем состоянии, чем его товарищи, однако он закатывал глаза и вертел головой, буд­то в агонии. Когда я подошел к нему, то увидел, что у него ото лба к шее идет безобразный, но довольно поверхност­ный рубец, деливший его голову на две части. Он был ко­ротко подстрижен в стиле прусского офицера. Увидев впер­вые своего врага на таком близком расстоянии, я не удер­жался, чтобы не поговорить с ним, сказав по-английски:

— Видишь, вот что тебе досталось за бомбежку нашей базы. Больно?

Он не отвечал. Тогда я продолжил:

— Скажи, откуда у тебя такая рана?

На этот раз он слегка пошевелил головой, как бы удив­ляясь, что противник интересуется его состоянием. Потом ответил:

— Я получил ее, когда выбросился из кабины. Само­лет был подбит и горел. Другие члены экипажа уже выб­росились на парашютах. Я не мог этого сделать, так как не открывался фонарь. Я уперся в него головой и выдав­ливал его до тех пор, пока не разбил его. Так, должно быть, и порезался. Как добрался до земли, уже не помню.

Меня заинтересовал его американский акцент. Что до меня, то я изучал чистый английский.

— Итак, — сказал я ему, — война для тебя закончи­лась. Ты рад этому?

— Пусть для меня война и закончилась, но очень ско­ро она закончится для вас, немцев, тоже.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же уже слышал. Мы сотрем в порошок ваши военные базы и промышленность, причем за несколько месяцев, может, чуть подольше, не имеет значения.

— Да через месяц мы отплатим вам сполна, — возмутил­ся я. — Послушай, не знаю, что вам там говорят о нашем военном потенциале, но в одном я уверен твердо: скоро в небе не останется ни одного вашего самолета, и это будет для вас окончанием войны.

Я подразумевал, конечно, использование нашего «но­вого оружия», включая радиацию и атомные бомбы, над которыми работали наши специалисты. Об этом много говорили.

— Ну да, — возразил американец саркастически. — Ты забыл, что случилось с вашими подлодками. Мы раско­лошматили большинство из них за шесть месяцев. И со всем остальным будет так же. Вы долго не продержитесь.

Меня поразила его осведомленность, но в то же вре­мя возмутило его высокомерие.

— Ты говоришь вздор. Кто тебе сказал, что у нас нет больше подлодок?

— А разве не так?

— Совсем не так. И я живое свидетельство тому. Толь­ко что вернулся из похода и могу заверить тебя, что в море осталось еще много подлодок. Скоро там будут сотни новых, более быстрых и более мощных. Мы вышвырнем ваш флот из океана.

От сказанного мне стало легче на душе.

Но янки скептически улыбнулся и сказал:

— Хорошенько выслушай, что я тебе скажу. Ты еще вспомнишь это, и очень скоро. Что бы вы, немцы, ни делали, теперь уже слишком поздно. Время работает на нас, и только на нас.

Решив, что он типичная жертва пропаганды союзни­ков, я похлопал американца по плечу и сказал:

— Вы увидите, что немцы не так плохи, как их изоб­ражают ваши газеты. Желаю тебе скорого выздоровления. Придет день, и ты поймешь, что я прав.

Мы улыбнулись друг-другу, и я ушел. Следующей ос­тановкой янки был операционный стол и затем длитель­ный отдых за колючей проволокой.

Когда я вернулся в военный городок, был уже день, неподходящее время для сна. Я вынул из чемоданов фор­му и гражданский костюм и повесил их в шкаф. Разло­жив на столе книги, выбрал одну из них и попытался читать. Текст не воспринимался, в ушах звучали сло­ва американского пилота о том, что время работает на них. Меня охватило беспокойство. Я взялся перечитывать письма, которые получил из дома. Но голос американца продолжал звучать между строк. Воздушные налеты, пи­сали родители, резко усилились. От них погиб один из приятелей отца по бизнесу. В письмах сообщалось также, что приезжал в отпуск муж Труди. Молодожены провели две недели в Шварцвальде, где еще не было налетов по ночам. Письма открыли мне тот горький факт, что даже дома обстановка становилась все хуже. Меня продолжа­ли преследовать слова американца.

Рано утром я вывел «У-230» в Брестскую бухту, чтобы проверить ее состояние. Главный инженер флотилии оп­ределил минимум ремонтных работ и их сроки. Обстановка требовала быстрого возвращения на фронт немно­гих подлодок, еще находившихся на плаву. Нашу старую рабочую лошадку нужно было за две недели почистить, заправить горючим, покрасить и привести в порядок. Это означало, что времени для отпуска ни у кого не было. Я во второй раз поинтересовался возможностью обза­вестись «шнёркелем», но никто на базе не мог дать мне вразумительного ответа на мой запрос. Вместо этого нам сказали, что мы получим усовершенствованные радары, способные пеленговать длину волн в нижнем сантимет­ровом диапазоне. Таким образом, мы будем идти вровень с быстрым прогрессом противника в электронной войне. В жестоком противостоянии на море мы были загнаны в глухую оборону. Союзники диктовали нам условия вой­ны и виды вооружения.

На выходные дни первой недели я бросил свои дела на подлодке и в порту, отправившись в пятницу вече­ром экспрессом в Париж. Ночью я переоделся в туа­лете поезда в гражданский костюм. Согласно предва­рительной договоренности, я встретил Маргариту под ЭЙфелевой башней. На ней было голубое шелковое пла­тье с вышитыми цветами. Мы обнялись, и я встретился глазами с проходившими мимо немецкими солдатами, завидовавшими несдержанному французу. Париж был теплым и благоухающим. В прозрачном воздухе смеша­лись терпкие запахи опадающих листьев и воды в Сене, а также аромат духов. Над нами сияло солнце, ласко­вых лучей которого я так часто был лишен в море. Это было время, когда я забыл о бомбежках и смертях, ког­да мне казалось, что меня минует реальная перспекти­ва отправиться на дно океана.

Вскоре после моего возвращения в Брест я уже был переодет в морскую форму и ничто не выдавало мое­го короткого посещения другого мира. Командиру было неожиданно приказано явиться с докладом к вышестоящему офицеру отделения «Запад» в штабе. Мы пред­положили, что его визит имеет какое-то отношение к нашему предстоящему походу. После дневного отсут­ствия Зигман вернулся и быстро вызвал Фридриха, Ри-деля и меня к себе. Без предисловий он сказал:

— Господа, я буду краток. Нам приказано прорваться сквозь Гибралтарский пролив в Средиземное море.

Зигман сделал паузу, чтобы наблюдать нашу реак­цию. Я выдавил из себя улыбку, мои партнеры сохраняли мрачное выражение лица. Всем было ясно, что любая по­пытка пробиться сквозь тесный пролив имела минималь­ные шансы на успех. Но какая разница, куда нам идти? Везде было одно и то же — отчаянные попытки нанес­ти противнику ущерб и избежать ран или гибели от бом­бежек. Как в случае с медленным самоубийством. Везде смерть была неизбежна, изменилось бы только название моря, в котором мы пойдем на дно.

Было, однако, одно утешение: если нам посчастли­вится пройти пролив, районом наших операций будут спокойные воды Средиземного моря. Чтобы разрядить обстановку, я сказал:

— Все это напоминает мне экзотические места, ко­торые хотелось бы посетить. Только вот как туда до­браться?

Капитан быстро подхватил мой мрачный юмор:

— Господа, если вы сохраните в тайне цель нашего по­хода, нам удастся понежиться в январе на пляжах Италии.

Напряженность спала, и наш разговор оживился. Но затем Зигман снова охладил нас. Он сообщил, что в на­чале ноября англичане перехватили и потопили в про­ливе две наши подлодки: «У-742» и «У-340». Другие под­лодки, направленные в пролив, погибли еще раньше, чем смогли добраться до него. 24 октября у побережья Ис­пании была потоплена «У-566», та же судьба постигла 10 ноября «У-966». Ничего не было известно о судьбе «У-134» и «У-535», которых, видимо, потопили до того, как они успели передать радиограммы бедствия. Последние потери дали нам наглядное представление о том, что нас ожидает.

Пока мы готовились к походу, возрастала разница в потерях не в нашу пользу. К 25 ноября было уничто­жено еще 15 наших подлодок. Наш внушительный под­водный флот в Атлантике, которым когда-то горди­лись, почти перестал существовать. Все, что мы смог­ли противопоставить англо-американской технике, — это уничтожение торпедами нескольких судов из малых конвоев союзников тоннажем всего лишь 67 тысяч ре­гистровых брутто-тонн.