В бой вступают летчики-испытатели

 

Инициатива создания полков, укомплектованных летчиками-испытателями, принадлежала Герою Со­ветского Союза С.П.Супруну. Весной 1941 г. он обле­тывал МиГи и участвовал в переучивании летного со­става западных округов на новую машину. Война застала подполковника Супруна на отдыхе в Сочи. Немедленно вернувшись в Москву, он добился при­ема у Сталина. Депутат Верховного Совета СССР Су­прун пользовался доверием вождя, неоднократно ранее посещал Кремль, и идея сформировать истре­бительный полк из летчиков НИИ ВВС получила поддержку.

«Это очень хорошо, — сказал тогда Сталин, — что испытатели готовы помочь нам и на фронте. Но од­ного полка мало... Постарайтесь организовать в НИИ возможно больше добровольцев. Срок форми­рования частей — трое суток... Все необходимые рас­поряжения будут отданы. Вам на период формирова­ния предоставляются большие полномочия. Желаю вам удачи, товарищ Супрун» [1].

Как известно, вскоре удалось создать шесть авиа­полков и одну эскадрилью, укомплектованные летчиками-испытателями, из которых два полка (401-й и 402-й иап особого назначения) оснастили истреби­телями МиГ-3. Если первая часть, возглавляемая са­мим Супруном, имела только МиГи, то их товарищам предстояло сражаться также и на Як—1 под началом не менее опытного летчика НИИ ВВС — подполков­ника П.М.Стефановского.

Согласно историческому формуляру 263-го иап (так стал называться 401-й иап ОН с августа 1941 г., после отзыва летчиков-испытателей с фронта), 26 июня часть закончила формирование и на следую­щий день прибыла на аэродром Зубово, южнее Орши, где вошла в оперативное подчинение 23-й сад и тут же вступила в бой. 27 июня, согласно этому документу, на задание вылетали четыре группы, одну из которых вел капитан В.И.Хомяков, а остальные три — командир части. Он же и открыл счет побед, уничтожив Hs 126; два МиГ—3 в тот же день были сбиты, а три потерпели аварии [2].

Однако по документам НИИ ВВС, оперсводкам штаба ВВС Западного фронта, воспоминаниям вете­ранов вылет на фронт состоялся после полудня 30 июня. Действительно, в журнале записи посетите­лей И.В. Сталина в его кабинете в Кремле зафикси­ровано, что 28 июня с 22.00 до 22.10 здесь находились С.П.Супрун, П.М.Стефановский и командир полка пикировщиков полковник А.И.Кабанов.

Известно также, что всего на укомплектование 401-го и 402-го иап было выделено 67 МиГов послед­них серий, некоторые из которых имели пятиточеч­ное вооружение (машина с зав. № 3413, например, принадлежала С.П.Супруну). К сожалению, многие МиГ—3 прибыли с завода с непристрелянным и неотрегулированным оружием, что потребовало дополнительного времени при формировании пол­ков. Часть истребителей прилетела на фронт только в начале июля в составе 3-й эскадрильи [3].

Прежде, чем перейти к описанию боевой работы летчиков-испытателей, хотелось бы сделать неболь­шое отступление. Известный летчик МЛ.Галлай, в то время сотрудник ЛИИ, а впоследствии не менее из­вестный писатель, сам в кабине МиГ-3 защищав­ший Москву летом 1941 г., высказал в одной из работ весьма резонные соображения:

«Мы и в самом деле имели на новых истребите­лях, особенно на новых МиГах, наверное, больший налет, чем летчики любой строевой части. Тут, как нередко случается, не было счастья, да несчастье по­могло: эпопея с капризными моторами и другими «детскими» болезнями первенцев нашего скоростно­го самолетостроения заставила изрядно полетать на них, а значит — надежно вжиться в их повадки, при­выкнуть к тому, что они любят, начать чувствовать себя в их кабинах как дома» [4].

Но Галлай не скрывает и таких очевидных недо­статков испытателей ЛИИ и заводов, как слабые бо­евые навыки, отсутствие ночной практики, малая на­тренированность в выполнении фигур высшего пилотажа. Подобные пробелы как у рядового, так и у командного состава имели очень важное значение. Да, большинство военных летчиков также не успело перед вторжением врага подготовиться к боевым действиям на МиГ—3. Но на истребителях старых ти­пов, если не брать в расчет выпускников летных школ 1940 г., они действовали весьма уверенно. С Марком Лазаревичем трудно поспорить: «Мы, в сущности, не умели делать именно того, что прежде все­го потребовалось бы в воздушном бою» [4], — делает он важное заключение. Впрочем, существовали определенные различия в подготовке летчиков ЛИИ и НИИ ВВС: последние все же больше времени уде­ляли отработке способов боевого применения, неже­ли их «гражданские» коллеги.

При оценке боевой работы 401-го и 402-го иап на­до учесть, что они попали на фронт в очень трудное время, когда люфтваффе уже удалось завоевать гос­подство в воздухе и во многом диктовать свою волю. Значительное количество уничтоженных немецких са­молетов, значащееся в советских отчетах, не должно вводить в заблуждение: абсолютное большинство воз­душных боев завершалось в то время не в нашу пользу.

В подтверждение этой мысли можно привести обширную выдержку из донесения начальнику шта­ба НИИ ВВС полковнику Степанову от военинженера 3-го ранга Тарахтунова. Из этого документа, дати­рованного 7 июля 1941 г., видна общая обстановка, сложившаяся в те дни на фронте:

«29 июня 1941 г. я вылетел в Псков с заданием: узнать состояние аэродрома, наличие подходящей ба­зы, боеприпасов, горючего, запасных площадок и т. п.

Все эти указания получил от командира полка подполковника Стефановского. К 30 июня приказа­но было вернуться обратно.

Летели на «Дугласе». В районе Пскова — отказ ги­дросистемы, шасси не выпускаются. Сделали круг над аэродромом. Взлетел МиГ-3, который дал оче­редь по «Дугласу». Услышав стрельбу, наземные вой­ска также начали ружейно-пулеметный обстрел.

Сделали три круга — шасси не выпускается. Ко­мандир корабля майор И.С.Стадник приказал борт-технику выпустить шасси аварийно. Шасси не выхо­дили. Стадник решил посадить самолет на «живот», т. к. огонь с земли угрожал сбить машину.

После приземления обнаружено 4 пробоины (две от МиГа и две от огня с земли). При посадке погнуты винты.

На аэродром прибыл командир авиадивизии Ге­рой Советского Союза полковник Н.С.Торопчин, который заявил: «Надо было Вас сбить, ибо все дура­ки будут сбиваться». Он обвинил нас в том, что мы прилетели без оповещения и долго ходили над аэро­дромом с убранным шасси...

Между тем, дежурное звено МиГ-3 произвело посадку. Сразу после этого прилетели на высоте 300—400 м два Do 215. Затем они снизились до 30-40 метров и отбомбились в двух заходах бомбами с замед­лением по железнодорожной станции. МиГи и И—153 (пять самолетов) поднялись в воздух спустя 6—7 минут после того, как «дорнье» безнаказанно ушли.

Все это происходило на глазах у летно-технического состава и генерал-майора Т.Ф.Куцевалова, кото­рый приказал Торопчину собрать весь личный со­став, и, продержав их час-полтора в строю, давал указания...

На базе нам сказали, что она не может обслужить наш самолет, они сами просили нас помочь достать горючее и патроны к пулеметам БС. Вернувшись на аэродром, я стал поднимать на шасси «Дуглас» с ко­мандой в 30—35 человек, выделенных в мое распоря­жение. В 4.00 30 июня 1941 г. все было подготовлено для подъема, но в это время прилетел Не 111 и с вы­соты 800-900 м стал бомбить бензосклад (сбросил 8 бомб). Взлетевшие истребители не успели его ата­ковать, он ушел в облачность.

Весь день летали дежурные МиГ—3 и И —153. Прилетевший из Чкаловской «Дуглас» был обстре­лян с земли и получил несколько пробоин. В 16.00 был обстрелян свой СБ, который развозил обед по площадкам.

В 18—19 часов снова была дана ракета. Взлетели три МиГ—3 и два И—153, которые пошли навстречу приближавшемуся двухмоторному самолету и быст­ро сбили его. Один из вернувшихся летчиков доло­жил, что уничтожен Не 111. На место падения немед­ленно выехал генерал-майор Куцевалов, который установил, что сбит свой ДБ—ЗФ, возвращавшийся с разведки.

В ночь на 1 июля 1941 г. в 2 часа прилетел Do 215, осветил аэродром, сделал три круга и ушел. Взлетав­шая «Чайка» его не атаковала.

2 июля вылетели на аэродром Идрица, где было много самолетов из полка капитана Суворова. Само­леты стояли в 35—40 метрах друг от друга. Утром 2 июля в 7—8 часов, несмотря на низкую облачность, над эшелонами и над станцией Идрица пролетели два Do 215, сбросили бомбы с высоты 100—150 мет­ров и ушли в облачность.

Наши барражирующие истребители их не замети­ли, а с земли по радио не указали. На путях взорва­лась одна 50-тонная платформа с горючим, несколь­ко бомб попали в дома. Налет позднее был повторен. На этот раз нашим летчикам удалось сбить один Do 215, который они догнали при уходе.

3 июля повторился налет двух Do 215 на железно­дорожную станцию (эшелоны стояли в 4 ряда). Взо­рвались цистерны с бензином и вагоны с боеприпа­сами, нанесен огромный ущерб. Наши МиГи пытались атаковать «дорнье», но те успели уйти в об­лака. Позднее при повторном налете был сбит еще один Do 215.

В ночь на 4 июля в 1 час 45 мин прилетел Не 111, стал ходить на высоте 600—700 м над аэродромом. Взлетевший МиГ—3 попал под обстрел с земли, про­извел вынужденную посадку на аэродром. Не 111 ушел.

В 7.00 пришло с КП сообщение, что к Идрице идет группа вражеских самолетов. Два дежурных и один ранее взлетевший МиГ—3 пошли им на встречу, встретили семь двухмоторных самолетов. Три маши­ны, а ими оказались Пе—2, немедленно пошли на по­садку, остальные ушли на второй круг. Первым сел один из МиГов.

В это время группа из девяти двухмоторных само­летов и одного Bf 109 атаковала аэродром. Зажгли три МиГ—3 и один У—2. В воздухе были сбиты Bf 109 и МиГ—3, после этого на земле загорелся еще один МиГ—3. С земли не поднялся больше ни один само­лет. Часть летного состава во время налета была в ка­бинах, но затем они выпрыгнули и легли возле само­летов.

Результаты налета: четыре МиГ-3 и один У—2 сгорели на земле. Один наш истребитель сбит в воз­душном бою, восемь самолетов повреждены оскол­ками. Убито три и ранено семь человек.

В этот день налеты повторялись три раза по два самолета в каждом, наши летчики сбили четыре не­мецких самолета, которые бомбили эшелоны.

В воздушном бою был поврежден самолет капита­на Бахчиванджи, который сбил один самолет про­тивника (сам невредим). Таким образом, из 23 само­летов МиГ—3 на 4 июля 1941 г. осталось исправных семь, два сели вынуждено на «живот».

Все семь исправных МиГ—3 полетели сопровож­дать Пе—2 на реку Десну, а после посадки началась подготовка к перебазированию в Великие Луки. В 18.00 они вылетели. Я остался с задачей — ввести в строй неисправные МиГи. В ночь на 5 июля в 24.00 прилетел Do 215, осветил аэродром, сделал два круга и ушел. Самолеты полка капитана Суворова (имеет­ся в виду 237-й иап. — Прим. авт.} не взлетали, зе­нитки тоже молчали.

Утром 5 июля в 7.45 прилетели на высоте 2000 м два Bf 109. Сделали круг над аэродромом, а затем спикировали на МиГи и «Чайки». Взвилась ракета с КП (все в воздух), но ни один наш истребитель сно­ва не поднялся. Немцы сделали девять заходов, по­вредили один И—153 и один У—2. Потерь среди лич­ного состава не было.

Я заправил наши восстановленные два МиГа и выпустил их в Великие Луки.

Один самолет МиГ—3 из полка Суворова мы так­же восстановили. Его перегонял в Великие Луки младший лейтенант из полка Суворова. После взлета через 6—7 минут он вернулся, сел на аэродром с промазом без тормозных щитков, выкатился за аэродром и врезался в неисправный СБ. Самолет разбит, лет­чику показалось, что в воздухе течет бензин из бака.

Мы подготовили к полету еще один МиГ—3, но инженер из полка Суворова его забрал.

После этого я улетел в Великие Луки на «Дугла­се». Там увидел дымящиеся и догорающие МиГи.

Оказалось, что Великие Луки бомбили 12 немец­ких самолетов. За 15—20 минут до их прихода под­полковнику Стефановскому сообщили о приближе­нии группы самолетов противника. Стефановский решил выслать один МиГ—3 на разведку, а осталь­ным он приказал взлететь после того, как увидят немцев. Самолеты противника он ожидал на высоте 1000—2000 м со стороны Идрицы, а они пришли сты­ла на высоте 5—10 м и стали бомбить стоянки МиГов.

Сразу были повреждены два МиГа, готовившиеся к старту. Затем осколками повредило еще два МиГа, а один сгорел. Кроме наших самолетов сгорело еще семь машин из других частей. Убито пять—шесть че­ловек, все не из нашего полка.

В этот день в 19.00 на «Дугласе» я вылетел в Чкаловскую...».

В заключение Тарахтунов сделал несколько при­мечаний, которые, безусловно, заслуживают внима­ния:

«1. Полк Суворова перебазировался в Великие Луки.

2. Последняя бомбардировка Идрицы прошла без единого выстрела зенитных пулеметов, хотя они и были.

3. Оставленная база не имела транспорта для вы­воза горючего и боеприпасов.

4. Радио для наведения не использовалось.

5. Немцы применили бомбы с задержкой 5—7 с.

6. Все переговоры по радио и телефону велись от­крытым текстом.

7. КП работал нечетко. Один раз дежурный дал сигнал к общему вылету (ракету) при появлении стаи гусей, которые шли на высоте 2000 м в строю право­го пеленга.

8. Не было проведено ни одного разбора полетов.

9. Летный состав не знает уязвимых мест самоле­тов противника.

10. Немецкие бомбардировщики бой не принима­ют, уходят в облака или на бреющем.

11. Полком командовали все, начиная от коман­дира и кончая рядовым летчиком. Однажды инженер полка поднял дежурное звено в воздух, выстрелив ра­кету, когда ему показалось, что приближаются нем­цы» [5].

Положение на Западном фронте, где вступил в бой 401 -и иап, был не легче. Полк практически «с хо­ду» вступил в бой с немецкими самолетами. После вылетов на разведку и штурмовку неприятеля на до­рогах Минск — Борисов, Витебск — Борисов, появи­лись донесения о сбитых «мессершмиттах» и «дорнье», а также о невернувшихся товарищах. Если одни летчики, как старший лейтенант А.Г.Кубышкин впоследствии вернулись в часть, то о судьбе других никакой информации не поступало. Вероятно, пер­вым погиб капитан Ю.В. Крутиков, сбитый огнем «мессеров» 1 июля.

4 июля не вернулся на аэродром после выполне­ния разведки и сам командир 401-го иап. И под­полковник С.П.Супрун, и его ведомый лейтенант Н.Останов первое время числились пропавшими без вести. Через сутки последний прибыл в часть, рассказав товарищам и командованию о неравном бое с «мессерами». Никто не хотел верить в гибель комполка, но никаких иных сведений о нем не по­ступало. Поскольку Супрун почти постоянно уча­ствовал в схватках с неприятелем (например, в день гибели он выполнил еще три боевых вылета), командир 23-й сад полковник В.Е.Нестерцев пред­ставил его к награждению второй «Золотой Звез­дой».

«Во главе группы скоростных истребителей МиГ—3 громил фашистских извергов и показал себя бесстрашным командиром, — отметил комдив. — Бе­зусловно, заслуживает присвоения ему вторично зва­ния Героя Советского Союза» [6]. А что же все-таки случилось с летчиком? Степан Супрун был очень из­вестным в стране человеком, и Сталин, которому до­ложили о случившемся, приказал во что бы то ни ста­ло выяснить обстоятельства гибели знаменитого летчика.

В результате появился отчет, составленный на­чальником штаба 401-го иап Морозовым и подпи­санный Нестерцевым. «При возвращении группы бомбардировщиков, сопровождаемых МиГ—3, — со­общается в этом документе, — десятым шел подпол­ковник Супрун. Отделившись от группы, желая про­вести разведку по дороге Борисов — Орша, он снизился до малой высоты и, по-видимому, был сбит огнем с земли. В районе Толочина были найдены сгоревший самолет и труп летчика. В обломках най­дена Золотая Звезда» [7].

Когда Нестерцев уточнил номер Звезды Героя — 461 — то последние сомнения относительно судьбы Супруна отпали. А что касается причины гибели, то здесь с составителями отчета можно поспорить. Ведь огнем с земли чрезвычайно трудно поразить быстро перемещающийся на малой высоте истребитель. Скорее, прав летчик-испытатель В.И. Хомяков, ко­торый на основе опыта боев в Испании считал наи­более вероятной причиной внезапную атаку истре­бителя противника: ведь было уже известно, что немцы наиболее охотно нападали на одиночные или отставшие от группы машины.

Следует также отметить, что у Супруна был свой взгляд на место командира в бою. Он полагал, будто командир должен находиться в стороне от основной группы. В одном из боевых вылетов в начале июля Супруна едва не сбили над Борисовым неожиданно спикировавшие сверху «мессеры», и только вовремя подоспевшие товарищи отвлекли внимание против­ника, вынудив немцев принять бой с группой. На малых высотах, где действовали тогда авиаторы 401-го иап, при всем мастерстве летчиков-испытате­лей их МиГи оказывались в явно невыгодном поло­жении против Bf 109F, которые имелись, например, в эскадре JG 51. Наилучшие шансы отразить атаки без потерь имела группа МиГов, рассредоточенная по высоте.

«На эту тему мы крепко спорили тогда со Степа­ном Павловичем, — вспоминал В.И.Хомяков. — Но он твердо держался своего мнения. Всегда взлетал первым, уходил вперед километров на тридцать, при возвращении держался в стороне... На мои советы не отрываться от своих командир лишь улыбался в ответ» [8].

После гибели Супруна в командование 401-м иап вступил подполковник К.К.Коккинаки. По состоя­нию на 10 июля из 32 МиГ—3, имевшихся в составе ВВС Западного фронта, полку летчиков-испытате­лей принадлежали 5 машин (все исправные). При­бывшее вскоре пополнение было как нельзя кстати. К 22 июля из 27 МиГ—3 ВВС Западного фронта уже 12 (также все исправны) входили в 401-й иап (после гибели Супруна в документах полк нередко называли «группой Коккинаки»).

Хотя МиГи специально подготовили в НИИ ВВС к боевым действиям, вскоре к их техническому со­стоянию начали высказывать серьезные претензии. В докладной от 18 июля Коккинаки указал перечень наиболее серьезных дефектов. По донесениям инже­неров и летчиков уже через 25—30 часов работы мото­ра фонарь козырька сильно забрызгивало маслом вследствие интенсивного выбрасывания его из дре­нажа. Массовыми были случаи отказов вооружения и электрооборудования. Дважды на пробеге складыва­лись костыльные опоры, что привело к поломкам фюзеляжей МиГ—3...

Несмотря на эти проблемы, в ряде документов ВВС Западного фронта отмечаются успешные дейст­вия МиГов. Так, в конце июля выходящие в ходе Смоленского сражения из окружения через Днепр части 16-й и 20-й армий в районе Соловьевской пе­реправы систематически подвергались мощному ар­тиллерийскому обстрелу и несли потери. Вызванная авиация «группы Рокоссовского» (было задействова­но 6 МиГ—3 из 401-го иап и 6 Пе—2) заставила нем­цев прекратить огонь, что позволило обеспечить пе­реправу наших войск.

В ходе другого вылета звено МиГ—3 (подполков­ник К.К.Коккинаки, батальонный комиссар Г.Погребняк и старший лейтенант А.Г.Кубышкин) смогло в плохих погодных условиях сорвать бомбар­дировку наземных войск севернее Смоленска. Все наши летчики благополучно вернулись на аэродром Двоевка. Уже через несколько часов Коккинаки вновь вылетел на задание. На этот раз его сопровож­дали летчики Барышников и Ященко. В тяжелом бою с «мессершмиттами» Барышников погиб, а Кок­кинаки и Ященко посадили подбитые МиГ—3 в рас­положении своих частей.

Упомянутый в донесении штаба полка старший лейтенант Кубышкин (впоследствии летчик-испыта­тель 1-го класса) проявил себя очень сильным и во­левым воздушным бойцом. Вряд ли кто-либо мог по­спорить с ним в искусстве высшего пилотажа на малой высоте на МиГ—3. Особенно виртуозно летчик выполнял глубокие виражи на достаточно тяжелом истребителе. За два месяца пребывания на фронте Кубышкин совершил 70 боевых вылетов и в 32 воз­душных боях сбил, по нашим данным, два непри­ятельских самолета, а в группе — еще четыре.

Вечером 22 июля 1941 г. Тимошенко, Булганин, а также находившийся в штабе маршал Шапошников подготовили в Ставку Верховного командования «доклад Военного совета Западного направления об обстановке в городах Смоленск, Ярцево, Великие Луки». В документе значительное место уделялось действиям авиации противника:

«Товарищам Сталину, Молотову. Копия Жукову.

...Сегодня [в] районе Духовщина, Ярцево, Щучье появились новые истребители противника, обладаю­щие большой скоростью, позволявшей до трех раз атаковать наши Пе—2, предположительно это «Хейнкель 112» [9J.

Надо сказать, что в начальном периоде войны, ког­да точных сведений о самолетном парке противника не было, наши летчики нередко «вели бои» с Bf 115, Не 112 и Не 113, при этом всегда имелся в виду Bf 109F. Как видно, и крупные военные руководители располагали не слишком достоверной информацией о типах само­летов врага, и даже, разумеется, ненамеренно, вводили в заблуждение Комитет Обороны. Сталин лично заин­тересовался итогами боевого применения полков лет­чиков-испытателей. Поэтому через день тот же «триум­вират» руководителей счел необходимым вновь проинформировать вождя «о первом боевом примене­нии подразделения, вооруженного самолетами МиГ—3, в районе Ярцево, Духовщина 22 и 23.7.1941 г.».

«Прибывшие к нам 11 самолетов МиГ—3 с воору­жением в пять точек под командованием товарища Коккинаки (брата) 22 и 23.7 сего года успешно участ­вовали в воздушных боях в районе Ярцево, Духовщи­на, — говорится в этом документе. — В этом районе второй раз был встречен впервые появившийся Не 112, который в результате воздушного боя был сбит и упал на территорию между нашими войсками и вой­сками противника.

Посылаем характеристику пятиточечных МиГ-3 и Не 112, написанную нами со слов тов. Коккинаки. Летчика Коккинаки направляем в Москву. Как толь­ко достанем Не 112, все, что осталось от него, напра­вим в Москву.

Летчиков, прибывших с Коккинаки, оставили здесь, просим дать приказание доукомплектовать эту часть до полка и оставить у нас» [10].

Начав боевые действия с аэродрома Зубово, 401-й иап в середине июля на несколько дней перебазиро­вался в Горки (под Вязьмой), потом в район Смолен­ска, а затем до 8 августа стационарным аэродромом стала Двоевка (8 км южнее Вязьмы). 13 августа его направили в тыл на переформирование, где он по­полнился летным составом из различных войсковых частей и получил название 263-й иап. Полк по-преж­нему летал на истребителях МиГ-3. За время боев летчики-испытатели совершили 1573 боевых вылета, доложили о 56 уничтоженных самолетах врага, поте­ряли погибшими 18, ранеными 7 и не вернувшимися с задания 10 летчиков.

По воспоминаниям командира полка П.М.Стефановского, боевой счет 402-го иап открыл «замеча­тельный мастер высшего пилотажа» майор К.А.Груз­дев. В послевоенной книге мемуаров «Триста неизвестных» Стефановский отметил, что, отлично зная вражескую авиационную технику, ее сильные и слабые стороны, этот летчик разработал и применил эффективные приемы борьбы с противником [II]. Однако основным истребителем, который противо­стоял нашим авиаторам, был Bf 109F, о которых у нас летом 1941 г., как уже отмечалось, почти ничего не знали ни на фронте, ни в НИИ ВВС. Поэтому и Груз­деву, и другим летчикам пришлось во многом дейст­вовать «на ощупь», импровизировать.

Авиаторам 402-го иап удалось со временем отра­ботать наиболее оптимальную тактику борьбы про­тив Bf 109F, но поиски пришлось оплатить большой кровью. К счастью для наших летчиков, помимо весьма опасных «фридрихов», немцы достаточно широко применяли и самолеты других типов, кото­рые были «вполне по зубам» для МиГов. Встречались и одиночные, слабо защищенные самолеты, такие как Hs 126 или Do 17. Для хорошо подготовленных летчиков, к числу которых, безусловно, можно отне­сти капитанов А.Г.Прошакова и Г.Я.Бахчиванджи, старшего лейтенанта М.С.Чуносова, не представляло большого труда расправляться с таким противником, используя достоинства новейших тогда отечествен­ных истребителей.

В своей книге Стефановский назвал А.Г.Проша­кова «самым бесстрашным летчиком полка». Понят­но, что заслужить такую оценку в части, где было со­брано много сильных бойцов, очень сложно. Сохранилось письмо Прошакова его другу и коллеге по работе в НИИ ВВС ведущему инженеру А.Т.Степанцу, написанное незадолго до кончины Афанасия Григорьевича, которое освещает некоторые детали воздушного боя, проведенного 6 июля 1941 г.: «По­дробности ночного вылета на МиГ—3 мало кому из­вестны и поныне. Ведь разборов полетов в полку Стефановского не проводилось в горячке первых дней войны. Обстановка на фронте тяжелая, немец силен на земле и в воздухе. Бывало, прилетает летчик после боевого вылета и докладывает: «Задание вы­полнил, сбит вражеский самолет».

«Сбил, ну и сбил, молодец», — отвечает командир...

Вскоре после нашего прибытия в Идрицу Стефа­новский выделил меня на ночное дежурство. Поле­вой аэродром был оборудован только для дневных полетов. Самолет МиГ—3 в ночных условиях не был еще испытан. Под каким углом установлена посадоч­ная фара и регулировал ли ее вообще кто-либо на за­воде, я не знал. Получалось, что ночное дежурство было чисто символическим.

Как ты помнишь, Алексей Трофимович, я в то время был смелым и отчаянным. Когда вскоре после полуночи над аэродромом медленно проплыл немец­кий разведчик, я принял решение вылететь без команды. Подумал, что вряд ли Петр Михайлович раз­решит взлет, да и драгоценное время будет упущено.

Пока механик запускал мотор, прикинул: самолет пробудет в воздухе 1 ч. 15 мин., и к тому времени рас­светет. Ночи еще стояли очень короткие, и я полагал, что проблем с посадкой не будет. Но потом все вы­шло совершенно не так.

Оказалось, что ночной взлет не представляет ни­какого труда. Истребитель быстро разогнался и уст­ремился в темное небо. Теперь надо было скорее най­ти противника. Поиск упростился тем, что южная сторона неба оказалась несколько светлее северной. Это позволило издали разглядеть разведчика и сбли­зиться с ним. Немецкий экипаж вначале не заметил меня. Я решил не спешить (только бы не спугнуть врага!) и с близкого расстояния открыл огонь. По трассе и вспышкам из стволов МиГа стрелки обнару­жили меня и тут уж они мешкать не стали — ответная очередь последовала буквально через мгновение.

За кабиной послышался неприятный треск. В это время немецкий разведчик (а это был Do 215) вспых­нул и быстро упал на землю. Я же отвернул в сторону своего аэродрома.

Обнаруживаю в кабине бензиновую эмульсию. Догадываюсь, что пробит фюзеляжный бензобак. Потом на земле механики доложили, что вражеские очереди попали в район заправочной горловины фю­зеляжного бака.

Как бы то ни было, но держаться в воздухе до рас­света, как планировал ранее, нельзя. Надо садиться, и садиться немедленно. Но это хорошо сказать, по­скольку ночного оборудования, как я тебе говорил ранее, на аэродроме не было. Мотор вызывал серьез­ное опасение. Он мог вспыхнуть на планировании в любую минуту. Но мысль покинуть машину с пара­шютом сразу отмел: нельзя начинать войну с остав­ления в воздухе вполне исправного самолета. К тому же, время было суровое, и в то, что истребите">