Возвращение «Пересвета» — вместе с «Варягом» и «Полтавой» — под Андреевский флаг стало завершающим актом в длинной цепи событий, начатых в 1897 г. Приобретение этих бывших российских кораблей оказалось необходимым для срочного усиления экстренно создававшейся в 1915 г. флотилии Северного Ледовитого океана. Жизненно важный морской путь, связывающий союзников, требовал охраны от германских надводных рейдеров и подводных лодок. По замыслам Морского генерального штаба (МГШ), для этой цели требовалось соединение крейсеров. Полное их отсутствие на Севере (как и вообще сколько-либо заметных морских сил) заставило обратиться за помощью к союзникам и третьим странам. Наибольшую отзывчивость проявила союзная теперь России Япония. Имея обширную коллекцию кораблей, захваченных у противника в минувшую войну, японский союзник был готов уступить... два броненосца береговой обороны. Лишь благодаря связям и настойчивости военно-морского агента в Японии капитана 2-го ранга А.Н.Воскресенского состоялось решение о передаче России более ценных кораблей — бывших эскадренных броненосцев «Пересвет » (у японцев «Сагами»), «Полтава» («Танго») и крейсера «Варяг» («Сойя»). Вопрос был решён уже в январе 1916 г., когда японское правительство выразило готовность провести необходимый ремонт кораблей и в марте передать их. Предстоящее приобретение крейсеров («Полтавой» предполагали заменить действовавший в Средиземном море крейсер «Аскольд») активизировало деятельность МГШ по формированию организационно-тактических основ флотилии Северного Ледовитого океана, в состав которой уже переводились корабли Сибирской флотилии, а для создания тральных сил велись закупки судов за рубежом. Япония передала корабли под видом межсоюзнической помощи, хотя России пришлось заплатить за них полновесным золотом — соответственно семь, четыре с половиной и четыре миллиона иен. Приёмную комиссию, отправившуюся из Владивостока на пароходе «Тобол» 13 февраля 1916 г., составляли флагманский инженер-механик капитан 2-го ранга С.П.Садоков, старший лейтенант В.Д.Гнида и лейтенант С.Н.Ромашев. Позднее к ним присоединились отвечавший за шкиперскую часть коллежский советник Колояров и флагманский врач статский советник Русанов. К ежедневным осмотрам находящихся в Йокосуке «Сойи» и «Сагами» приступили 17 февраля. Выехав в порт Куре, 1-4 марта обследовали, с пятичасовым выходом в море со скоростью 8 уз, состояние базировавшегося там линкора «Танго». Вернувшись в Йокосуку, продолжили знакомство с техническим состоянием кораблей и 7 марта выходили в море на «Сагами ». В течение девяти часов испытывали механизмы (скорость не превышала 10 уз), стреляли из вновь установленных 6" орудий. Корабли передавались «в их настоящем состоянии», и японцы, несмотря на многие видимые проявления любезности и предупредительности, не обнаружили действительной деловой готовности помочь русской комиссии оценить степень износа кораблей и объём заведомо требовавшегося значительного ремонта. К тому же постоянного переводчика японцы не предоставили, жить на кораблях (чтобы не терять время на ежедневные переезды из гостиницы) не позволили, осматривать их в праздничные дни не разрешили.
Единственной большой работой, выполненной по заданию комиссии, стала установка в рубках грелок парового и электрического отопления. По донесению возглавляющего комиссию С.П.Садокова, к сохранению механизмов корабля в исправном виде японцы приложили «много труда, внимания и заботливости», но в акте комиссии оценки были гораздо менее оптимистичны. Ресурс котлов на «Сагами» оценивался не более чем в три-четыре года (при условии замены ряда трубок и конструктивных элементов), «Танго» — до пяти лет, «Сойи» — не более полутора-двух лет. Сильно изношенными оказались и главные механизмы. На «Сагами» члены комиссии заметили проседание валов правой машины, у цилиндра высокого давления левой машины обнаружили подкрепление на месте трещины станины. Доложив военно-морскому агенту о результатах приёмки и проверив выполнение сделанных за это время заказов, 8 марта комиссия закончила работу. Вечером того же дня у морского министра Японии с участием высших чинов министерства и японского флота для членов комиссии и дипломатических представителей России — всего 32 человека — состоялся большой парадный обед. Чтобы «подсластить пилюлю» передачи весьма обветшалых кораблей, японцы на торжества и подарки не поскупились. Флотский оркестр безостановочно исполнял европейскую музыку, преимущественно русских композиторов. Перед каждым прибором изысканно сервированного стола был по обычаям восточной лести приготовлен подарок — не большая серебряная модель брачного ларца, символизировавшего союзнические отношения России и Японии. Крышку ларца украшали изящно выполненные и использованием горячей эмали скрещенные флаги — японский, Восходящего солнца, и русский — Андреевский. О возврате снятых японцами с русских кораблей букв их наименований никто, видимо, не вспомнил. Их пришлось изготовлять заново. Вместе с членами комиссии на рауте присутствовали капитаны 2-го ранга А.Н. Воскресенский, И.А. Балк, российский посол Малевич-Малевский, сотрудники посольства Щё- кин, Урсати, Васкевич, бароны Берг и Рённе, генерального штаба полковник Морель, артиллерии полковник Подтягин, армейский капитан барон Розен. Сильное впечатление произвело на комиссию посещение только что открывшейся в Токио общедоступной морской выставки. В отличавшейся чрезвычайным размахом экспозиции были во множестве представлены великолепно выполненные модели боевых кораблей, гражданских судов, механизмов, макеты гидротехнических сооружений, портов, шлюзов, каналов, доков.
Вход на выставку открывала огромная панорама зимнего Владивостока — от военного порта до мыса Эгер- шельд, где среди льдов ледокол «Надёжный» выводил в море судно. Поражала и промышленная мощь осмотренного комиссией Адмиралтейства в Куре. Здесь на рейде стояла эскадра из пяти линейных кораблей, а в пятнадцати огромных цехах неустанно ковалась военная мощь Японии. В одной только башенной мастерской одновременно собирали шесть башен для 14" орудий. При всём том прижимистые союзники не захотели отдать менее изношенные корабли — ту же «Победу» или «Баян». Японцы их приберегали для себя. 9 марта члены комиссии перебрались из гостиницы на «Сагами». На корабль приняли большую партию заказанных у разных фирм предметов снабжения, материалов и оборудования, и 10 марта «Сагами» и «Сойя» вышли в Куре. Утром 13 марта они стали на рейде рядом с «Танго» и флагманским линейным крейсером «Ибуки». В большом зале Морского собрания под председательством начальника верфи вице-адмирала Ито (он заменял находившегося в отъезде главного командира порта) состоялись новые чествования русских союзников. После исполнявшейся в их честь европейской музыки, обмена тостами за процветание двух народов, за императоров, за укрепление дружбы и сотрудничества, за флоты двух держав вечер закончился в популярной среди японских моряков гостинице, расположенной напротив Морского собрания. В дружеской беседе с контр-адмиралом С.Яманака, назначенным командовать отрядом идущих во Владивосток кораблей, его командирами и офицерами, за чашкой сакэ и другими национальными угощениями гостям была предложена специально для них подготовленная программа танцев, музыки и пения в исполнении гейш. 15 марта отряд из трёх кораблей и флагманского крейсера «Ибуки» снялся с бочек в Куре. Его провожали музыкой оркестра: команды кораблей на рейде, выстроенные по бортам, кричали русское «ура», размахивали флажками. Адмирал Ито, приблизившись к «Сагами» на катере, по-французски передал союзникам свои приветствия и пожелания счастливого плавания. Такая же церемония — только вместо «ура» кричали «банзай» — повторилась и при уходе из Сасебо. Здесь корабли простояли 17 и 18 марта. На рейде застали бывший русский броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», крейсер «Касуга» и присоединяющийся к отряду крейсер «Сума». Во Владивосток пришли утром 21 марта. Уведомленный накануне по радио о подходе отряда, командующий Сибирской флотилией вице-адмирал М.Ф. фон Шульц выслал навстречу дивизион миноносцев и катер с офицерами связи. За флагманским крейсером «Ибуки» в бухту Золотой Рог вошли и стали на отведённые для них бочки «Сойя», «Сагами», «Танго» и «Сума». Не считаясь с запрещениями МГШ на салюты в военное время, японцы произвели салют наций, а затем салютовали флагу командующего флотилией, поднятому на заградителе «Монгугай». Пришлось, нарушив запрет МГШ, отвечать на салют союзников. Их чествование во Владивостоке происходило с исключительной теплотой и воодушевлением, по высшему разряду русского гостприимства. На то имелось специальное телеграфное предписание МГШ и самого морского министра И.К.Григоровича, выделившего на программу чествования даже специальный кредит: надо было поддерживать японцев в их неоднократно высказывавшихся заявлениях о том, что передача кораблей представляет собой политический акт чрезвычайного значения. Вечером по приходе отряда командующий Сибирской флотилией дал парадный обед «на 68 кувертов» с участием 28 японских гостей, а также генерал-губернатора и других высших военных лиц и представителей гражданской администрации. В речи командующего флотилией подчёркивались крепнущие дружеские отношения между Россией и Японией, ярким доказательством чего служит уступка трёх боевых кораблей.
На речь и тост за русского императора, русский народ и русский флот подобающий ответный тост произнёс контр-адмирал С.Яманака. На следующий день чествование союзнических уз почти в том же составе повторилось в японском консульстве. Городское самоуправление в тот же день предоставило в распоряжение японских моряков кинематограф, где с 15 до 23 часов по 200 человек могли смотреть полуторачасовые сеансы. В честь 250 японских офицеров в здании Пушкинского театра был дан обед, для матросов в Сибирском флотском экипаже устроили спектакль и угощение. Передача кораблей состоялась ровно в полдень 22 марта, когда по предварительной договорённости с адмиралом С.Яманака на них были спущены японские флаги. Прежние экипажи перевезли на другие японские корабли. О приёмке «по всей строгости существующих наших законоположений», как о том докладывал министру вице-адмирал М.Ф.Шульц, речь не шла — не принять корабли было нельзя. Пришлось ограничиться просмотром документации и назначением на принимаемые корабли временных командиров и экипажей. В командование «Пересветом » вступил капитан 1-го ранга Н.Э.Струве, командовавший заградителем «Монгугай», а «Полтавой » — капитан 2-го ранга В.И.Подъяпольский, возглавлявший партию траления Владивостокского порта. Матросов до прибытия штатных экипажей назначили из Сибирского флотского экипажа, часть специалистов перевели с кораблей флотилии.
Уже тогда вице-адмирал М.Ф. Шульц докладывал в Петроград о том, что «при более подробном ознакомлении с принятыми нами судами оказалось, что общее состояние их ни в коем случае нельзя назвать блестящим. Механизмы, котлы потребуют основательной переборки и осмотра, трюмы содержались небрежно, орудия частью изношены, частью запущены». Нехваток имущества обнаружено не было, но большой объём работ требовался для устранения множества переделок, которым японцы приспосабливали корабли для «их образа жизни и потребностей». В полдень 23 марта на флагманском крейсере «Ибуки » состоялся прощальный завтрак. Вместе с генерал- губернатором, командующим войсками и другими высшими чинами военных и гражданских русских властей присутствовали представители японской колонии и 30 офицеров от Сибирской флотилии. На этой церемонии по согласованию с Петроградом М.Ф.Шульц объявил о награждении японцев русскими орденами. К наградам были представлены адмирал, три офицера его штаба, по три офицера с каждого корабля, непосредственные участники передачи боевых единиц. Нижним чинам выделялось по 10 медалей на корабль. Тосты за японского и русского императоров, за японскую нацию, за новых кавалеров русских орденов, за русскую армию и флот и их представителей на Дальнем Востоке сопровождались дружным «ура» и «банзай». В 16 часов японский отряд покинул Владивосток. Секретным приказом по флоту и морскому ведомству от 24 марта 1916 г. «Варягу» и «Пересвету» с 22 марта возвращались их прежние наименования. В представлении МГШ об этом говорилось, что историческое имя корабля составляет его самую ценную реликвию. Наименование «Полтава» уже передали дредноуту Балтийского флота, поэтому для «Танго», учитывая его предстоящие действия в Средиземном море, избрали имя «Чесма». «Пересвет» и «Варяг» зачислили в состав Балтийского флота. «Чесму» — в линейные корабли Черноморского флота. Из личного состава этих флотов комплектовались и экипажи, причём «Варяг » — исключительно из чинов гвардейского экипажа. Корабли включили в состав Отряда судов особого назначения под командованием контр-адмирала А.И.Бестужева-Рюмина. Его же, по прибытии отряда на север, предлагали назначить и командующим флотилией Северного Ледовитого океана. Давний тихоокеанец, он служил на кораблях эскадры с 1896 по 1904 г., в войне с Японией отличился на броненосце «Севастополь», в 1911-1915 гг. командовал линейным кораблём «Севастополь». Опыт войны имели и командиры его отряда. Вступивший в командование флагманским «Пересветом» капитан 1-го ранга Д.Д.Заботкин в 1897-1901 гг. плавал на крейсерах «Россия» и «Рюрик », в 1904-1905 гг. командовал во Владивостоке подводной лодкой «Фельдмаршал граф Шереметев». В 1907-1912 гг. он служил в Гвардейском экипаже старшим офицером императорской яхты «Полярная Звезда », эсминца «Войсковой», в 1912-1913 гг. командовал этим кораблём. Гвардейские связи, видимо, помогли и в назначении каперанга Д.Д.Заботкина на «Пересвет ». Старшим офицером этого крейсера назначили капитана 2-го ранга П.С.Бачманова, до этого командовавшего подводной лодкой «Тюлень». В войне с Японией он служил старшим артиллерийским офицером на броненосце «Ослябя», пережил гибель корабля при Цусиме. Старшим артиллерийским офицером «Пересвета » являлся самый молодой из корабельных специалистов — 28-летний лейтенант И.И.Рентшке. Минным офицером назначили лейтенанта П.Н.Ползыкова. Старший судовой механик Брунс участвовал в обороне Порт-Артура, трюмный механик лейтенант А.Ц.Гед- ройц служил ранее на Амурской флотилии. Команда «Пересвета», собранная с разных кораблей Балтийского флота, прибыла во Владивосток только 23 марта. Все дни от момента приёмки кораблей их новые экипажи с предельным напряжением сил занимались освоением, восстановлением и ремонтом материальной части. Из-за слабости производственной базы порта, уже однажды — в войну с Японией — сильно подводившей флот, и теперь также не справлявшейся с внезапно обрушившимся на неё огромным объёмом работ сразу на трёх кораблях первого ранга, значительная их часть, как это делалось и прежде, легла на плечи экипажей. Целыми днями, вооружившись блокнотами и карандашами, старшины и их подручные шаг за шагом неутомимо обследовали отсеки и трюмы кораблей. На месте отмечались особенности устройства кораблей и их техники, выявлялись различия в сравнении с полученными из Петрограда отчётными чертежами, определялись потребности в ремонте и переделках.
После выполнения насущно необходимых работ и первичного освоения обслуживания механизмов и систем на кораблях 27 марта подняли флаги, гюйсы и вымпелы, — что означало вступление в кампанию. Провели богослужения, окропили палубы святой водой, помянули тех, кто на этих палубах в прошедшую войну честно и доблестно выполнял свой долг. Для ускорения работ с привлечением мастерских порта корабли с бочек на рейде перешли к заводской стенке: «Варяг» — 31 марта, «Пересвет» — 11 апреля, «Чесма», менее других нуждавшаяся в ремонтных работах и поставленная как бы во вторую очередь, подошла к стенке завода 1 мая. Здесь проявился парадокс техники: корабль с устарелыми, но и более простыми огнетруб- ными котлами меньше нуждался в ремонте, чем более поздние по времени постройки крейсера с новейшими водотрубными котлами. Общей задачей являлась примечательная особенность — японцы, похоже, использовали трофейные корабли, не особо заботясь об их долговечности, поэтому износ корпусных конструкций, систем и механизмов превосходил самые снисходительные нормы.
Плававший на «Пересвете» в качестве «ратника морского ополчения» Н.Ю.Людевиг (известный уже тогда специалист в области парусного спорта и яхто- строения) в письме, адресованном в 1917 г. морскому министру, высказал мнение о том, что корабль оказался «в состоянии невообразимо запущенном, если не сказать вовсе негодном. Водонепроницаемые переборки рассыпались при прикосновении твёрдым предметом. Стенки котлов вместо требующихся 10-12 мм имели всего 2 мм, башни не вращались». По его же словам, уже в походе выявилась ненадёжность рулевого управления и чуть ли не всей артиллерии. Во время учебной стрельбы в пути, между Коломбо и Аденом, затворы 76-мм пушек обнаружили множественные неисправности. 6" орудия после каждого выстрела получали полный угол возвышения, а из главного 10" калибра стрелять и вовсе не рисковали. Возможно, что в пылу послефевральских разоблачений свергнутого режима что-то в письме автор сильно преувеличил, но обстоятельства, при которых происходили приёмка и ремонт кораблей, пожалуй, недалеки от действительности. Неутешительном, но встречающим косвенное подтверждение документами, было признание, которое Н.Ю.Людевиг сделал о «мордобойной» наклонности старшего офицера «Пересвета». Возможно, именно эта наклонность заставила командира (редчайший случай в истории отечественного флота) ходатайствовать о замене старшего офицера, «тяжёлый и грубый характер» которого мешал «дружной совместной работе и сплочённости офицеров и команды». К «дантистам », как презрительно именовали во флотской среде любителей рукоприкладства, относились, судя по письму Н.Ю.Людевига, и некоторые офицеры «Варяга». Наиболее крупный и сложный корабль в отряде — три главные машины вместо обычных двух, многочисленная артиллерия, разветвлённые по всему многоярусному корпусу системы, устройства, механизмы, наружная деревянная с медью обшивка - «Пересвет» нуждался в особенно большом объёме восстановительных работ. В лучшем состоянии находилась стальная наружная обшивка, надёжно защищенная медью. С ветхостью поперечных переборок, о замене которых из- за огромной трудоёмкости работ не могло быть и речи, приходилось мириться. Ограничились лишь местными подкреплениями особенно изношенных участков. Первая очередь неотложных котельных и механических работ уже 30 марта была определена обширным перечнем нарядов, утверждённых командиром Владивостокского порта контр-адмиралом П.В.Римским-Корсако- вым. В частности, мастерские порта начали замену проржавевших и обгоревших зольников и кожухов 24 из 30 имевшихся котлов, старых и ржавых кранов забортной воды для заливания мусора — шлака. Перебирали и тарировали манометры котлов, главных машин и других механизмов, котельных донок, так как все эти приборы либо давали неправильные показания, либо вовсе были неисправны. Очищали тёплые ящики, исправляли насосы, помпы, валопроворотные машинки, притирали рабочие поверхности цилиндров низкого и среднего давления главных машин, ремонтировали их холодильники, фильтры и так далее. Переборке, пришабриванию и исправлению подвергались головные подшипники и сильно стучавшие на испытаниях моты- левые подшипники средней машины. Исправляли — с заменой японских и английских надписей на русские — пришедшие в неисправность машинные телеграфы, заменяли многие помятые и изношенные трубы, пропускавшие пар. В целом, исключая несостоявшуюся замену станков в корабельной мастерской, порт к сентябрю «закрыл» в дефектной ведомости по механизмам 102 пункта. Внушительным оказался и перечень работ по электротехнике, также в значительной мере запущенной и изношенной. Во многих электрических цепях приходилось устранять «боковое сообщение», очищать подшипники и коллекторы двигателей и генераторов. Вполне исправными оказались лишь телефоны и приборы ночной сигнализации. 14 апреля комиссия из инженер-механиков кораблей отряда, специалистов Владивостокского порта и Сибирской флотилии (инженер-механики капитаны 2-го ранга Брунс, В.К.Никуленко, М.П.Лилеев, инженер- механик лейтенант А.Ц.Гедройц, инженер-механики мичманы И.С.Дацун, П.В.Сапожников, Рыжов) осмотрела на «Пересвете» те котлы, надёжность действия и безопасность которых вызывали наибольшие опасения. Таких оказалось треть от общего количества. Из них котлы №№2, 4, 6, 8 и 10, хотя и наполненные доверху водой, имели крайне запущенный вид и, вероятно, давно не были в действии. Осушение и чистка котлов обнаружили их крайнюю изношенность, для работы они не годились. Верхние ряды трубок были оборжав- лены даже больше, чем нижние, что члены комиссии объяснили странной японской практикой держать бездействующие котлы постоянно наполненными водой.
Немногим лучше оказалось состояние других пяти котлов, в которых обнаружились многие местные дефекты. Было признано необходимым все котлы тщательно выщелочить, очистить и подвергнуть гидравлической пробе. В относительно удовлетворительном состоянии находились холодильники, но и в них ряд трубок был заглушён.
Проведённые 20 апреля швартовные испытания главных машин выявили необходимость их переборки для устранения обнаруженных в приводах и узлах разного рода стуков, «дрожаний» и слабин. Правая машина на передний и задний ход трогалась с явным запозданием в сравнении с левой. Со 2 апреля по 5 мая артиллерию всех трёх кораблей обследовала комиссия под председательством портового артиллериста полковника Корпуса морской артиллерии И.Г.Матвеева. В комиссию входили капитан 2-го ранга В.И.Подъя- польский, старший лейтенант М.М.Афанасьев, флагманский артиллерист штаба начальника отряда старший лейтенант барон О.Б.Фитингоф (сын погибшего в Цусиме со своим броненосцем «Наварин» его командира барона Б.А.Фитингофа), артиллерийские офицеры кораблей: «Чесмы» — старший лейтенант Ю.О.Кмита, «Варяга» — лейтенант В.Г.Гессе, «Пересвета » — лейтенант И.И.Рентшке. В состав комиссии зачислили также командированного для проверки состояния артиллерии кораблей отряда начальника артиллерийского отдела Главного управления кораблестроения (ГУК) Корпуса морской артиллерии генерал- майора В.И.Петрова. Ранее (в 1898-1902 гг.) он был членом комиссии, наблюдавшей в США за постройкой крейсера «Варяг» и броненосца «Ретвизан». Из Владивостока Петров ездил в Японию по заказам для флота, в дальнейшем, заняв должность флагманского артиллериста отряда, совершил на «Варяге» плавание в Тулон, где был откомандирован в распоряжение военно-морского агента во Франции.
Как установила комиссия, башенные установки «Пересвета» и «Чесмы» оказались столь же запущенными, как и их главные механизмы. Особенно расстроенными были электрические системы башен «Пересвета» и гидравлические 12" орудий «Чесмы». И те, и другие требовали полной переборки и ремонта. Как отмечалось в акте комиссии от 2 апреля, на «Пересвете» «ни один механизм от своего коммутатора не работает». Механизмы горизонтального и вертикального наведения также нуждались в переборке и ремонте, компрессоры и накатники — в очистке от скопившейся в них грязи. Сильно помятые и поломанные зарядники (снаряды в них уже не помещались), их стопоры и захваты требовалось заменить новыми. Единственным заметным новшеством оказались смонтированные японцами оптические прицелы английской системы Виккерса. Для их использования на крышах башен прежние хозяева установили рубки. У средних двух прицелов был оборудован пост наводчика с коммутаторами вертикальной и горизонтальной наводки, однако наводчику приходилось смотреть попеременно то в один, то в другой прицел. Орудия в башнях «Пересвета» остались прежние — Обуховского завода (№№21, 22, 23 и 24), а потому от множества выстрелов оказались изношены почти до предела. Исключение составляло орудие № 21 — в результате попадания в 1904 г. снаряда оно имело глубокую наружную выбоину, и его внутреннюю трубу японцы заменили новой.
Акт комиссии содержал весьма редко встречающиеся в документах, хотя и косвенные, оценки соответствия мировому уровню отечественных башен и тех усовершенствований, которые внесли в них японцы. Некоторые выявленные комиссией неполадки являлись следствием чётко поставленной морским командованием задачи улучшения вооружения японских кораблей перед войной с Россией — за счёт упрощения принципиальной схемы и устранения механизации там, где она не даёт равного выигрыша, а иногда приводит и к проигрышу (как оказалось в русских башнях) во времени подачи и заряжания, не позволяя повысить надёжность и быстроту стрельбы. Той же цели служил и ряд отмеченных комиссией внесённых японцами усовершенствований вроде круговых проточек в штоках накатников, делавших более надёжными уплотнявшие воротники сальников. Башни 12" орудий «Чесмы», как отмечалось комиссией, японцы оставили без существенных переделок. Об их состоянии комиссия высказывалась недвусмысленно: «Скорость подачи столь медленна и наводка столь плоха, что желательно переделать заряжание, изменив несколько зарядники и установить пост горизонтальной наводки». В башнях 6" орудий «Чесмы» (их, по словам японцев, перенесли с броненосца «Орёл») рубки для командоров были сняты, а в башнях для прицелов прорезаны по сторонам новые отверстия. Утвердившееся к этому времени в русском флоте понимание важности ускоренной стрельбы заставило комиссию рекомендовать, для ускорения подачи, горизонтальную норию в 6" башнях переделать по образцу башен крейсера «Кагул» и линейного корабля «Слава».
Неутешительным оказалось и состояние остальной артиллерии «Пересвета» — его десяти 6" и 12 76-мм орудий. Отмечался высокий износ приводов наведения и прицельных приспособлений с почти повсеместно большими, а иногда и вовсе неустранимыми, мёртвыми ходами. Наводка, как было принято после войны и в русском флоте, осуществлялась раздельная. Прицелы признали вполне удовлетворительными, а оптические трубы — даже хорошими. Но всё это хозяйство требовало основательного ремонта, а сохранившиеся с довоенного времени компрессоры системы Канэ нуждались в переборке. Старыми оставались и 6" орудия. Из них два были выпущены французским заводом Шнейдера, два отечественным Пермским и остальные — Обуховским заводом. Их японцы установили после войны взамен тех, с которыми корабль участвовал в боевых действиях. Достоверно можно утверждать, что по крайней мере пять орудий Обуховского завода оказались на «Пересвете» из числа принадлежавших ранее броненосцам «Орёл» (№№426 и 428) и «Ретвизан» (№№244, 249 и 250). «Особенно плохи», по признанию комиссии, оказались три орудия (№№42, 46 и 320) — русские снаряды в них при заряжании проскакивали вперёд дальше нормы на 25-102 мм. О предвоенных недоделках напоминала и отмеченная комиссией устарелость механизмов вертикальной наводки, не имевших тормозов Беккера.
Третий калибр представляли английские 76-мм пушки системы Армстронга, которыми японцы заменили прежние 75-мм пушки Обуховского завода. Трёхдюймовые (76,2-мм) как, видимо, более новые находились в относительно исправном состоянии, но были снабжены лишь одиночной наводкой. Удовлетворительным признали и состояние каналов ствола, которые, правда, у дульных срезов сильно тронула ржавчина из-за японского обыкновения закрывать стволы внутренними пробками.
Устарелыми, неудобными и ненадёжными признали приборы управления огнём фирмы «Сименс», из чего следовал вывод о том, что прежде применявшаяся отечественная система Гейслера оказалась более подходящей. Телефоны управления огнём (их систему комиссия определить не смогла) были и вовсе неисправны. Подачу 6" патронов японцы усовершенствовали весьма простым и эффективным образом: громоздкие и сложные в эксплуатации тележки-беседки с элеваторами для их вкатывания и подъёма в элеваторном колодце заменили цепью Галля, снабжённой крючьями для навешивания мешков с патронами. Как отмечалось в акте комиссии, «подача получилась скорая, но требующая большого внимания и быстрой работы прислуги». Система вентиляции погребов осталась прежнего типа — без аэрорефрижерации, что заставляло опасаться за её действенность при плавании в южных широтах. Сверх огромного объёма работ, требовавшихся для устранения перечисленных недостатков, общей заботой экипажей всех кораблей стала полная замена боезапаса. Японцы, полагаясь, вероятно, на учебное предназначение кораблей, начинили снаряды для них дымным порохом. Для замены его тротилом во Владивостоке устроили специальную заливочную мастерскую, где обновили все снаряды. Свои сложности создал и переход на более длинные, принятые после войны снаряды. По распоряжению МГШ старые японские бронебойные снаряды были отправлены в Петроград.
Рассчитывая, очевидно, более высокой степенью готовности своего флагманского корабля ускорить работы на «Варяге» и «Чесме», начальник отряда уже 9 мая вывел «Пересвет» на рейд для первых испытаний. Наскоро завершив самых неотложные работы по механизмам, вместе с их проверкой на ходу готовились и к пробе артиллерии стрельбой с целью определения степени долговечности стволов орудий для последующей службы. День 10 мая, когда возвращённый России «Пересвет » первый раз вышел в море под Андреевским флагом, стал для корабля роковым. Накануне, стоя на рейдовой бочке, определили девиацию и в 14 часов вышли из бухты Золотой Рог. Миновали бухты Диомид, Улисс и Патрокл и, оставив за собой остров Скрыплев, спустя 40 минут вышли в Уссурийский залив. В течение часа, имея пары в 16 котлах, при давлении 10,5- 12,5 атм., частоту вращения всех трёх машин довели до 45—60 оборотов в минуту, что соответствовало скорости 10 уз. В акте, составленном по результатам испытаний, отмечались «существенные недостатки», в частности, стук в золотниках, подшипниках и цилиндрах, слабина в соединениях кулис, подвесных тяг, балансире воздушного насоса. В средней машине стук обнаружился во всех мотылёвых подшипниках, особенно цилиндра высокого давления, в левой машине эти же подшипники заметно нагревались. Предстояло провести вновь переборку и пригонку всех этих движущихся частей, а цилиндры высокого и низкого давления левой машины вскрыть для устранения причин стука. Стрельбу проводили уже в условиях сгустившегося к тому времени тумана. В семи милях к западу от маяка Скрыплев повернули на обратный курс во Владивосток. Уже окутанный туманом маяк смогли опознать лишь по звуку его сирены. Предстояло войти в сильно сужающееся — до 700 метров — горло пролива Босфор Восточный. Туман, казалось бы, требовал принять необходимые меры предосторожности — снизить ход до малого, вести постоянный промер глубин, осуществить проводку с помощью спущенного на воду парового катера, который помог бы ориентироваться у берегов, но штурман и командир, положившись на свои знания и опыт, этими предосторожностями пренебрегли. Доверившись счислению, на «Пересвете» повернули лишь на 6° влево, рассчитывая пройти серединой фарватера, и в 18 час. 58 мин. увидели выступающий из тумана впереди по курсу высокий берег. Погасить слишком большую в этих обстоятельствах скорость не удалось и корабль, перескочив через каменную гряду, остановился лишь после второго точка. Нос вылез на прибрежные камни, корма осела, крейсер замер с креном 2° на левый борт. Авария произошла в бухте Патрокл — первой по ходу справа со стороны моря, в 100-150 м от западного её берега, не доходя 300 м до ограждающего бухту с запада мыса Иродова. Все попытки сойти с камней задним ходом результатов не дали. Крен и дифферент заставляли думать, что положение серьёзно и собственными силами не обойтись. Пришлось вызвать помощь из Владивостока.
Ранним утром 11 мая пришла «Чесма» и, став по приказанию начальника отряда на створе мачт «Пере- света», попыталась стащить его с камней. Не добившись результатов, пришлось включить в буксирную упряжку пришедшие на следующий день буксирный пароход «Свирь», ледокол «Генерал-адъютант Сухомлинов» и присоединившийся к ним вечером ледокол «Надёжный ». Но и сила тяги пяти судов («Пересвет» помогал им, работая на задний ход) не смогла преодолеть тяжесть лежащей на скале носовой части крейсера. Едва ли не все корабли Сибирской флотилии, пытаясь оказать помощь, перебывали у места аварии. Менялись буксирующие суда и те, что охраняли подходы к бухте Патрокл. Побывал на «Пересвете» и прибывший на эсминце «Капитан Юрасовский» командующий Сибирской флотилией, но и его руководство спасательной операцией мало что дало. Ушла для пополнения запасов «Чесма», на неё начальник отряда 15 мая перенёс свой флаг с «Пересвета». Прошёл мимо на испытания в море крейсер «Варяг». Его к спасательным работам, опасаясь, видимо, за лёгкую конструкцию, не привлекали. Попытки стащить «Пересвет» с камней повторились 16, 17 и 18 мая. Буксиры напрягали свои машины и при тумане, и в полуночном свете прожекторов. Обновляли комбинации упряжек — гуськом, в три, четыре линии тяги, каждый день меняя то и дело лопавшиеся от перегрузок буксирные тросы и перлиня. Но все попытки были безуспешны. Лишь однажды — это случилось в 21 час 50 мин. 17 мая — явился и тут же угас слабый луч надежды: корабль чуть повернулся на скале, но с места не двинулся. С помощью приведённого из Владивостока плавучего крана 22 мая крейсер частично разгрузили — сняли якорные цепи и другие предметы снабжения. К носу «Пересвета» подвели две баржи, которые после откачки из них воды использовали в качестве понтонов. Вместо постоянной тяги пытались сорвать намертво засевший корабль с места рывками, но эти попытки лишь умножили число оборванных перлиней и стальных тросов. 23 мая командующий флотилией сообщил морскому агенту в Японии о безуспешности снять крейсер собственными силами и запросил о возможностях приглашения японских спасателей. Как удалось выяснить, «Пересвет» сидел на скале днищем от форштевня до 10 шпангоута, днищевая обшивка получила повреждения на протяжении 11-30 шпангоутов (на длине 22,8 м), а килевые листы — от 5 до 34 шпангоута (34,8 м). Оказались затоплены подбашенное отделение и ряд близко расположенных отсеков. Главные и вспомогательные механизмы не пострадали. Трудно судить по происшествии стольких лет, но складывается впечатление, что местным властям авария «Пересвета» была даже выгодна, позволяя освободить маломощные владивостокские мастерские от значительного объёма ремонта кораблей отряда адмирала Бестужева и перепоручить их японцам. А это позволило «выбить» из Петербурга дополнительные кредиты.
Странно и само привлечение японских спасателей, как будто в России не было подобных специалистов. Владивостокские же администраторы пошли по пути наименьшего сопротивления: бесхлопотное приглашение японских специалистов и бездумная разборка корабля с целью его разгрузки. Массированный подрыв скал и более энергичное применение судоподъёмных понтонов сочли, видимо, слишком обременительным для порта занятием. Как и до войны, береговые службы одержали верх над флотом и сумели большую часть работы переложить на личный состав корабля. Вместо выполнения насущно необходимых мероприятий по приведению крейсера в порядок после приёмки от японцев экипаж оказался по горло занят ни с какой стороны не оправданной и по крайней мере втрое увеличившей трудоёмкость работ разборкой. На корабле практически полностью «раздели» носовую башню: сняли всю её броню, крышу, оба 10" орудия и все электрические приборы, а также манометры башни и элеваторов, которым грозила порча от подступавшей воды. Демонтировали вдобавок боевую рубку, 16 листов брони, прикрывавших 6" пушки, четыре носовых 6" орудия и шесть 76-мм пушек в носу.
Сняли и все обслуживавшие эти орудия электрические цепи стрельбы, приборы управления огнём, освещения, вентиляции и электрической сигнализации. Демонтировали все воздушные магистрали, переговорные трубы и телефоны. Сняли подводные минные аппараты и носовую динамо-машину. Во многом эти действия были равносильны уничтожению оборудования. Всё это, впрочем, не помешало командующему флотилией доложить в Петроград о том, что успех быстрого снятия «Пересвета» обеспечила редкая распорядительность командира порта. О цене успеха — огромных объёмах восстановительных работ — в докладе не сообщалось. Вместе со сборкой всего разобранного предстояла крупномасштабная очистка корпусных конструкций и оборудования от ржавчины, образовавшейся за время 45-дневного пребывания в воде. Понадобилась также переделка погребов под длинные снаряды, монтаж устройств горизонтального наведения в носовой башне, вертикального наведения и зарядников — в обеих башнях — прокладка цепей управления огнём и стрельбы носовой башни. Потребовалось восстановление в ней освещения, исправление обеих телефонных станций, изоляция подбашенного отделения от проникновения пара из отсека кормовой динамо-машины. Необходимо было проверить на давление 100 атм. воздухоаккуму- ляторы в башнях и всю воздушную магистраль, установить стопоры на замки 10" и 76-мм орудий, переменить диски прицелов орудий всех калибров с метровой шкалы на кабельтовую. Вначале предполагали часть работ осуществить по пути, в Шанхае или Гонконге — начальник отряда не терял надежды сохранить «Пересвет » в составе отряда и уйти вместе с ним. Но наиболее удобным признали «японский» вариант, тем более что ещё 20 мая во Владивосток пришёл японский крейсер «Касаги», совершавший плавание с корабельными гардемаринами. На нём прибыла и партия приглашённых специалистов по спасательным работам. Они и приступили к работам, а тем временем отряд адмирала Бестужева-Рюмина, простившись с продолжавшим бедствовать «Пересветом», 18 июня вышел в плавание. Несмотря на объединённые усилия японских спасателей и специалистов Владивостокского порта, полуразобранный корабль сняли с камней лишь 25 июня 1916 г. К этому времени приняли окончательное решение о ремонте его в Японии. Ещё 19 июня командующий Сибирской флотилией доложил морскому министру И.К.Григоровичу о том, что исправление крейсера во Владивостоке займёт четыре-пять месяцев. Японцы же обещали с этой работой управиться за один месяц. Правда, уже к 11 июля реальный срок ремонта в Японии оценивался в пять недель, но магия союзнической помощи уже овладела всеми.
Во Владивостоке, куда пришли 26 июня, выполнили лишь временную заделку пробоин для безопасного перехода в назначенный для ремонта порт Майдзуру. На четвёртый день по приходе во Владивосток командование «Пересветом» от капитана 1-го ранга Д.Д.Забот- кина принял назначенный вместо него капитан 1-го ранга К.П.Иванов-Тринадцатый — герой боя на крейсере «Рюрик» 1 августа 1904 г. Большая часть его послевоенной службы прошла на Дальнем Востоке — здесь он в 1908 г. командовал соединением подводных лодок, а в 1912-1914 гг. — крейсером «Жемчуг». Затем Иванов- Тринадцатый стал специалистом по подводному плаванию в комиссии для испытаний судов военного флота, а в 1915 г. был назначен командиром строящегося линейного крейсера «Измаил». Опыт подводника едва ли мог позволить этому опытному командиру смириться с «приблизительной» степенью исправности механизмов и систем его во многом обветшавшего нового корабля. Настрой командира на возможно полный ремонт «Пересвета» вызвал у командующего флотилией сомнения в скором присоединении крейсера к отряду, и адмирал посчитал необходимым предупредить морского министра о том, что новый командир не вполне уяснил поставленную перед ним задачу — добиться «быстроты и срочности ремонта» и смеет тенденцию оттянуть время присоединения к отряду. В то же время М.Ф.Шульца ничуть не смущала двусмысленность ремонта в Японии корабля, лишь недавно полученного от японцев, на что в ходе переговоров с ними обращал внимание морской агент А.Н.Воскресенский.
Кроме прежнего командира за аварию понёс наказание и старший штурман корабля лейтенант Г.С.Ир- ман. Сохранилось поддержанное командующим флотилией его ходатайство о переводе в какую-либо морскую часть, действующую на сухопутном фронте. На место Ирмана командир Иванов-Тринадцатый просил срочно перевести из Александровска мичмана П.Д.Зарина, ранее служившего в Сибирской флотилии. По ходатайству же командира от 11 июля заменили и старшего офицера крейсера Бачманова. Его место занял старший лейтенант М.М.Домерщиков.
Неожиданное препятствие для подготовки к походу создала посадка «Пересвета» на мель у входа в док из-за небрежно выполненных землечерпательных работ. Только 14 июля, завершив необходимый для перехода в Японию ремонт и предварительно испытав машины, «Пересвет» вышел из Владивостока. Двигались малым ходом — 500-мильный путь до Майдзуру, базы на берегу Японского моря — проделали за 63 часа. В порт прибыли в 9 часов утра 17 июля, но в док смогли войти только 24-го — власти снова о чём-то не договорились и чего-то не предусмотрели. Долгое ожидание докования сменилось очередным удручающим происшествием. Уютная бухта, напоминавшая Золотой Рог, являвшаяся свидетелем прихода после Цусимы сдавшихся «Орла» и других кораблей отряда Н.И.Небогатова, не принесла удачи и «Пересвету». Из-за какого-то непостижимого просчёта корабль посадили в доке на клетки, весьма плохо подготовленные. В результате чрезмерных напряжений днище крейсера во многих местах оказалось сильно продавленным. Этот скверный случай усугублялся тем, что ремонтировать теперь приходилось не только стальной корпус и связанные с ним внутренние конструкции и агрегаты корабля, но и наружную деревянную обшивку с её медными листами. Первыми беду почувствовали в котельных отделениях, где по мере посадки на кильблоки стали слезиться, а затем и подтекать конусы трубок котлов. Дальше — больше: «поехали» на своих фундаментах сами котлы. Наибольшая стрелка прогиба достигла в котельных опорах 88 мм. От деформации корпуса разорвало трубу водоотливной турбины №1, в носовом подбашенном отделении прогнулись пиллерсы и покорёжило крепительные рамы. Подробное обследование последствий аварии, зафиксированное в акте корабельной комиссии от 26 июля и эскизах повреждений, выявило их угрожающе множественный характер.
По правому борту на 13-89 мм приподнялись котлы №№1, 3, 5, 9, 11, по левому — на 13—76 мм — котлы №№2, 4, 6, 10, 12, 22. Их боковой сдвиг составил ту же величину. Сильная течь в конусах трубок обнаружилась в котлах всех трёх котельных отделений. Исключая семь котлов, которые не были наполнены водой, но, очевидно, также пострадали, течь не обнаружилась лишь в трёх котлах кормового отделения. Заметно пострадали фундаменты, арматура и трубопроводы котельных отделений. Всё это произошло из-за деформации второго дна на протяжении котельных отделений, где местами разошлись заклёпочные швы. Ещё более оказались деформации набора второго дна и наружной обшивки. В итоге такой «услуги» союзников объём предстоящего ремонта увеличивался едва ли не вдвое, а об ускоренном присоединении к отряду, который в это время находился уже в Коломбо, и думать не приходилось.
Работы же в доке, трудоёмкость которых постоянно увеличивалась по мере их развёртывания, заняли более месяца. «Работы идут по всем швам», — говорилось в одном из писем, задержанных военной цензурой за разглашение подробностей состояния корабля. Другое письмо объясняло задержку с исправлением котлов после состоявшегося 30 августа выхода из дока. Оказалось, что при всей великолепной оборудованнос- ти мастерских порт был, в основном, приспособлен только «для подводной починки». Главные ремонтные работы, послухам, предстояли «Пересвету» в Англии. Ставка на ремонт в Японии явно себя не оправдала. Только 5 октября (отряд в это время находился уже в Гибралтаре) «Пересвет» вышел из Майдзуру в плавание на юг.
Впервые оказавшись в условиях свободного крейсерства, для которого он был создан, «Пересвет» понемногу оживал. Налаживался порядок службы обновлённого офицерского состава, матросы всё увереннее действовали по своим заведованиям. Но неудержимо надвигавшийся кризис власти и режима давал о себе знать. Уже упоминавшееся письмо Н.Ю.Людевига явственно передаёт нараставшую на корабле обстановку тревоги и недовольства. Трудно с разболтавшимся в период ремонта экипажем приходилось новому старшему офицеру, пытавшемуся наладить уставной порядок. Стрельбы в океане показали, что от изношенных орудий трудно ожидать большого эффекта — артиллерия явно нуждалась в кардинальном обновлении. Усиливалось недовольство продолжавшимся невниманием властей к доставке адресованных на корабль писем. Обо всех этих неблагоприятных обстоятельствах Н.Ю.Людевиг, впоследствии специально занимавшийся поисками писем экипажа, и писал в октябре 1917 г. морскому министру. Но крейсер до этого времени не дожил, умножив число загадочных катастроф кораблей российского флота. Он погиб при выходе из Суэцкого канала в Средиземное море. Несчастье произошло 22 декабря 1916 г. в 10 милях к северу от Порт-Саида. Корабль шёл в сопровождении английских и французских дозорных кораблей. Готовые к отражению атак подводных лодок, стояли у орудий комендоры. Штормовая погода, казалось, позволяла избежать этих атак, но минную опасность союзники просмотрели. Незаметно проникший в эти воды германский подводный минный заградитель U-73 сумел поставить несколько минных банок на подходе к каналу. На одной из них и подорвался «Пересвет». Вслед за двойным подводным взрывом с левого борта, против носовой башни, последовал сильнейший взрыв погребов боезапаса, после чего у левого борта против грот-мачты вновь произошёл двойной взрыв. Часть палубы и крыша носовой башни были снесены, подбашенные отсеки разрушены и мгновенно затоплены водой, личный состав, находившийся в них, погиб. Хлынувшие в носовые отсеки огромные массы воды уже нельзя было компенсировать никаким аварийным контрзатоплением. Корабль, быстро оседая носом, неудержимо кренился. Посчитав, что крейсер атакован подводной лодкой, прислуга орудий открыла огонь по кажущимся среди гребней перископам, из-за чего конвоиры не сразу смогли приблизиться к гибнущему кораблю. Рассчитывать на прочность изношенных переборок — треск их разрушения слышали многие — не приходилось, и командир К.П.Иванов-Тринадцатый, превозмогая сильную контузию, вынужден был отдать приказание покинуть корабль. Спасение экипажа происходило в полном порядке, был даже использован спущенный на воду и ещё остававшийся под парами катер.
Корабль перевернулся и затонул спустя 17 минут после взрыва, и до полной темноты, в продолжение четырёх часов, союзные конвоиры и паровой катер «Пересвета » подбирали людей среди бушующих волн. Удалось спасти 18 офицеров, 9 кондукторов, 5 гардемарин и 705 матросов. Многие были ранены, обожжены, отравлены газами. Шестеро матросов уже в английском госпитале умерло от ран. Погибли старший артиллерийский офицер лейтенант И.И.Рентшке, инженер- механик лейтенант П.А.Куровский, лейтенанты Кузнецов, Ивановский, мичман Перре, доктор Рокицкий и 82 матроса. Значительная часть спасённых с «Пересвета » получила назначение на приобретавшиеся в то время для флотилии Северного Ледовитого океана малые суда (промысловые, яхты) и ледоколы. Полностью 105 матросами с «Пересвета» было укомплектовано посыльное судно «Млада» — бывшая русская паровая яхта «Семирамида», которую в декабре 1916 г. мобилизовали в Специи по военно-судовой повинности.
Так старый «Пересвет», не дойдя до места назначения, успел передать флоту своё доброе имя, людей и боевую подготовку экипажа. Ураган, разразившейся вскоре катастрофической смуты разметал по свету и корабли, и людей русского флота.
Немногие с «Пересвета», оказавшись волею судьбы за рубежом, нашли путь на Родину. Но все они продолжали хранить в памяти имя своего корабля, с которым были связаны самые яркие и драматические события их жизни. До последнего вздоха в 1962 г. помнил о «Пересвете» и его младший штурман лейтенант В.Н.Совинский, на долю которого после службы на «Младе» выпали и путь Белой борьбы на катерах Волжской флотилии, и служба на миноносце «Бойкий » в Сибирской флотилии, и эмигрантские скитания по свету через Сибирь во Францию, Болгарию, Англию и США. Лейтенантом американского флота он участвовал во Второй мировой войне, был членом Американского географического общества, служил в нефтяных компаниях на Багамских островах, в Венесуэле, Кувейте и Англии, но ничто не могло вытеснить из сознания память о «Пересвете».
Память о службе своего именитого прадеда на старом «Рюрике» и последнем в русском флоте «Пересвете » бережно хранит и недавно приезжавший в Петербург преподаватель русского языка в Лионе Никита Иванов-Тринадцатый. Будем же и мы помнить имя этого корабля, который нёс свою службу с честью, верой и стойкостью, как настоящий воин.
